– Увы, дело не в котах, а в вас, – негромко заметил следователь. – Но, похоже, вам этого не понять.
– Попрощайся и вперед, мой милый Августин, – подтолкнул Херца к дверям представитель Интерпола и, обернувшись к Гутманису, постучал по стеклу часов. – Извините, не имею больше возможности задерживаться, нас ждет самолет. Материалы по этому делу перешлите, пожалуйста, к нам, через свое главное полицейское управление. Я, по правде говоря, думал, что этот тип опять ускользнет от нас. Большое спасибо за помощь. До свидания.
Следователь подошел к окну. Из дверей полицейского участка в сопровождении двух полицейских с шашками наголо вывели преступника. Прежде чем скрыться в черной машине с зарешеченным небольшим окошечком, он оглянулся и встретился взглядом с Гутманисом. Возможно, Август Херц еще долго бы так стоял, пытаясь, наверное, на всю жизнь запечатлеть в своей памяти образ пожилого следователя, если бы полицейский не толкнул его и не захлопнул за ним дверь.
– Да, – тяжело вздохнул Гутманис, оторвавшись от окна, – воистину говорили древние: "Quidnon mortalia pectora cogis auri sacrafames!" – К чему только не побуждает человеческие сердца гнусная страсть к деньгам.
– Я так ничего и не понял, – покачал головой Ивар Блумс, заправляя чистый лист в пишущую машинку, – неужели только благодаря черной кошке, выпущенной мной по вашему указанию из дверей полицейского участка, вы смогли определить, что он преступник?
– Ну, не совсем так. Я начал догадываться о том, что он не тот, за кого себя выдает, едва первый раз его увидел.
– Почему? Что могло вам показаться в нем подозрительным? – Пожал плечами помощник Гутманиса. – Вроде человек как человек.
– Ну, я в отличие от тебя успел прочитать вот это, – следователь достал из стола конверт с инструкциями из Интерпола. – А потом, старый слуга господина Куна описал Генриха Розе как человека очень честного и открытого. Увидев же брата-близнеца, я сразу же заметил, что он носит часы на внутренней стороне руки, а это говорит о крайней скрытности. Затем узлы на туфлях. У нас никто так не завязывает шнурки. Затем эта новоевропейская манера носить шляпу, надвинув на глаза, как в плохих американских вестернах. Я уже не говорю о небольшом акценте. И это только косвенные улики, но они мне дали почву для подозрений.
– А что же тогда было основными?
– Несмотря на неплохо разработанный преступником план, их огромное количество. Едва начав осматривать место аварии, мне сразу же бросилось в глаза, что погибший никак не мог во время аварии сидеть на месте водителя, его перетащили туда потом.
– Почему? – почесал затылок Ивар Блумс.
– Ну, во-первых, вся передняя часть салона автомобиля засыпана осколками разбившегося лобового стекла, а вот ни в волосах покойного, ни на его костюме не было видно ни одного осколка. Во-вторых, ты заметил, как был смят пиджак выпрыгнувшего из автомобиля племянника Куна? Нет?.. А я заметил. В верхней части спины, в районе лопаток.
– Постойте, а это какое имеет значение для нашего расследования?
– А такое, что ездить на машинах ты, Ивар, любишь, а вот наблюдательностью не отличаешься. Дело в том, что у пассажира в основном мнется нижняя часть пиджака, а у водителя верхняя, в районе лопаток, так как ему все время приходится крутить руками баранку автомобиля. Ну, и, в-третьих, и это было самой главной уликой. Помнишь, я попросил тебя попробовать открыть дверцу со стороны пассажира?
– Да, она не открывалась. А дверца со стороны водителя, наоборот, была открыта и ее невозможно было закрыть.
– Все правильно. В каком же гениальном плане можно было предвидеть, что корпус автомобиля после аварии поведет, дверцы заклинит, и их невозможно будет ни открыть, ни закрыть.
– А дверцы здесь при чем?
– А при том, что, выпрыгивая на полной скорости из машины, человек просто не успевает закрыть за собой дверцу. Теперь понятно?
– Вы хотите сказать, что раз дверца открыта со стороны водителя, значит, выпрыгивал из машины на ходу не пассажир, а человек, сидевший за рулем?
– Правильно. Возможно, Ивар, из тебя когда-нибудь выйдет толк. Да, так и было дело. Преступник, предварительно ударив свою жертву по голове, разогнал машину и, направив ее на деревья, выпрыгнул из нее. Ты заметил, что у него были испачканы рукав, брючина и верх туфли. Вероятно, выпрыгивая, племянник поскользнулся. Но если бы он прыгал с места пассажира, у него был бы испачкан правый бок, а не левый. После аварии Август Херст перетащил за руль своего брата. Убийца подумал, что местные сыщики не обратят внимания на его оплошность с дверями. Вот в принципе и все. На основании вот этих улик или подозрений я и задержал на некоторое время племянника Куна. А чтобы еще раз застраховаться и не бросить даже тень подозрения на совершенно невиновного человека, я попросил врача при осмотре трупа обратить внимание на повреждения грудной клетки.
– А это зачем?
– Ты видел, какой удар машины был о дерево?
– Да, – кивнул Ивар Блумс, – очень сильный. Вся передняя часть смята.
– Вот, вот. При таком столкновении водитель, несомненно, должен был сильно удариться грудью о руль. Пока я намеренно медленно тащился в своей пролетке до участка, врач уже успел обследовать тело убитого и сообщить в полицию, что никаких повреждений грудной клетки не наблюдается. Вот так. Август Херц думал, что ему, не раз оставлявшему с носом полицию Европы, Америки и Австралии, не составит труда обвести вокруг пальца местную полицию. Его план был гениально прост и прекрасно разработан. Но, увы! Как бы не было прекрасно задумано и хорошо спланировано преступление, всего предусмотреть нельзя. И, слава богу, – Карл Гутманис вытащил из кармашка жилета часы. – Ты смотри, время ужина, а я еще не обедал. Так недолго и совсем желудок испортить. Ивар, хочешь добрый совет? Ешь всегда в одно и то же время, проживешь до ста лет.
– Зачем мне эти сто лет?
– Ну, это ты сейчас так говоришь. – Следователь надел котелок и взял зонт. – Хотя, ты знаешь, на этой работе, общаясь вот с такими негодяями, дай бог, и до пятидесяти дотянуть. Ну, в общем, я пошел…
Дверь кабинета распахнулась и на пороге вновь, уже который раз за день, появился дежурный полицейский.
– Все, все, все, – замахал руками Гутманис. – Я ухожу, меня уже нет. Должен же я, наконец, сегодня пообедать…
– Но, господин следователь, к вам посыльный из префектуры. Говорит, что звонил секретарь министра, срочное дело…
– Он что, сюда не мог позвонить?
– У нас перед самым вашим приездом отключился телефон.
В кабинет между косяком и дежурным полицейским протиснулся мальчишка в большой не по размеру фуражке с городским гербом.
– Мне приказали срочно передать вам, – затараторил он, – самолет с этим, представителем из полиции, уже вылетел из Риги и через полчаса сядет в Лиепае. Секретарь министра просит встретить его в аэропорту.
– Ах ты, поганец этакий, – пригрозил тростью-зонтом Гутманис. – Самолет уже улетел, а ты только объявился. Где это ты шляешься?
– Нигде я не шлялся, – обиделся маленький курьер. – Позвонили в половине шестого, сказали, очень срочно, и я сразу же побежал к вам.
– Без пятнадцати шесть, – следователь сунул в карман жилета часы и повернулся и своему помощнику. – Ивар, этот Ганс Блюменталь показал тебе какое-нибудь удостоверение или жетон?
– Нет. Он только сказал, что приехал к вам из Интерпола, и все время крутил на пальце наручники. Помните, ну, как тот полицейский в американском фильме о неуловимом преступнике.
– Да уж точно, неуловимом. Бог ты мой, как мальчишку вокруг пальца…
– Что-нибудь случилось? – Блумс все еще ничего не понял.
– Ничего хорошего. Бросай эту работу, она все равно никому больше не нужна, и отправляйся встречать самолет с представителем Интерпола.
– А разве он не улетел? – удивился Блумс.
– Улетел, да не тот. Поедешь объяснишь, как ты принял сообщника бандита за полицейского.
– А вы?
– А что я? И так я из-за какого-то негодяя-преступника не пообедал, что же мне теперь из-за своего бестолкового помощника совсем испортить желудок и остаться без ужина. До свидания. Не забудь, тебя ждут на аэродроме…
Латвия, 1986 г.