Хулия подняла глаза от доски.
— Это сводит все возможные варианты к двум фигурам, не так ли?.. — И она по очереди коснулась их пальцем: — К королю или ферзю.
— Совершенно верно. Тот последний ход мог быть сделан королем либо ферзем, которого мы, шахматисты, часто именуем королевой, или дамой. — Муньос присмотрелся к расположению фигур на своей доске и протянул руку к черному королю, но, однако, так и не коснулся его. — Проанализируем сперва позицию короля, который перемещается на одну клетку в любом направлении. Это значит, что он мог попасть туда, где сейчас находится, то есть на поле а4, только с клеток b4, b3 или а3… теоретически.
— Что касается b4 и b3, это ясно даже мне, — заметил Сесар. — Король никогда не может находиться рядом с клеткой, занятой другим королем. Так?
— Точно так. Находясь на b4, черный король оказался бы под угрозой шаха со стороны белых ладьи, слона и пешки. А на b3 — со стороны ладьи и короля. Невозможные позиции.
— А он не мог прийти снизу, с а3?
— Никоим образом. Он получил бы шах от белого коня, стоящего на b1, который оказался там не только что, а находился на этой клетке на протяжении нескольких ходов. — Муньос поочередно взглянул на собеседников.
— Таким образом, речь идет об еще одном случае предвидимой угрозы шаха, которая доказывает, что не король сделал интересующий нас ход.
— Следовательно, последний ход, — принялась рассуждать вслух Хулия, — сделал черный ферзь… прошу прощения, черная королева. Или дама…
Шахматист неопределенно пожал плечами.
— Именно это мы, в принципе, и предполагаем. Если руководствоваться чистой логикой, то после исключения всего того, что не является возможным, то, что осталось, сколь бы невозможным оно ни казалось и сколь бы ни было трудно нам его принять, просто не может не оказаться верным… Только в нашем случае мы можем еще и доказать это.
Хулия взглянула на шахматиста с еще большим уважением.
— Это невероятно. Это просто как в детективном романе.
Сесар чуть скривил губы.
— Боюсь, дорогая, что ты попала в самую точку. — Он поднял глаза на Муньоса. — Продолжайте, Холмс, — добавил он с любезной улыбкой. — Должен сознаться, что вы нас заинтриговали до глубины души.
Уголок рта Муньоса едва заметно изогнулся: это была не столько попытка изобразить улыбку, сколько рефлекторное проявление учтивости. Было очевидно, что все внимание шахматиста поглощено доской. Его глаза казались еще более запавшими, в них появился лихорадочный блеск: выражение лица человека, пребывающего в неких воображаемых абстрактных пространствах, видимых только ему.
— Давайте исследуем, — снова заговорил он, — возможные передвижения черной королевы, расположенной в клетке с2… Не знаю, известно ли вам, Хулия, что ферзь является самой могущественной фигурой в игре, он может перемещаться на любое число клеток, в любом направлении и теми же ходами, что и любая другая фигура, за исключением коня… Как мы видим, черная королева могла попасть туда, где она сейчас находится, с четырех клеток: а2, b2, b3 и d3. Думаю, теперь вы уже и сами понимаете, почему она не могла прийти с b3, правда?
— Думаю, что да. — Хулия сосредоточенно сдвинула брови. — Думаю, она ни за что не ушла бы оттуда, где держала белого короля под угрозой шаха.
— Точно так. Еще один случай возможного шаха, исключающий вероятность того, что ферзь пришел с клетки b3… А что вы скажете насчет d3? He кажется ли вам, что черная королева могла прийти оттуда, — скажем, чтобы избежать угрозы со стороны белого слона, находящегося на f1?
Хулия довольно долго мысленно анализировала эту возможность. Наконец лицо ее озарилось.
— Нет, не могла! — воскликнула она, пораженная тем, что сумела прийти к такому выводу без посторонней помощи. — Не могла, по той же самой причине. Стоя на d3, она угрожала бы белому королю шахом, правда?.. Поэтому не может быть, чтобы она пришла оттуда. — Она обернулась к Сесару. — Вот здорово! Ведь я в жизни не играла в шахматы…
Теперь Муньос указал концом карандаша на клетку а2.
— Точно такая же ситуация с угрозой шаха сложилась бы, находись королева тут. Поэтому эту клетку мы также исключаем.
— То есть становится очевидным, — подхватил Сесар, — что она могла попасть на свое нынешнее место только с b2.
— Возможно.
— Как это «возможно»? — Антиквар выглядел одновременно недоумевающим и заинтересованным. — Я бы сказал, что это просто бросается в глаза.
— В шахматах, — отвечал Муньос, — весьма немного таких ситуаций, которые можно было бы назвать совершенно ясными. Взгляните на белые фигуры, расположенные на вертикали b. Что произошло бы, находись королева на b2?
Сесар в раздумье поглаживал подбородок.
— Она оказалась бы под угрозой со стороны белой ладьи, стоящей на b5. Без сомнения, именно поэтому она и перешла на с2: чтобы спастись от ладьи.
— Неплохо, — согласился шахматист. — Но это лишь одна из возможностей. Впрочем, причина, по которой она сделала этот ход, пока не важна для нас… Помните, что я говорил вам раньше? Когда исключишь все то, что не является возможным, то, что осталось, волей-неволей должно оказаться верным. А посему давайте подведем итоги: если, во-первых, последний ход был сделан черными; во-вторых, девять из десяти черных фигур, находящихся на доске, не могли его сделать; в-третьих, единственная фигура, которая могла его сделать, — это королева; и, в-четвертых, три из четырех гипотетических перемещений королевы невозможны… Получается, что черная королева сделала единственно возможный ход: с b2 на с2 и, вероятно, сделала его, чтобы уйти от угрозы со стороны белых ладей, занимающих клетки b5 и b6… Это вам ясно?
— Как день, — ответила Хулия, и Сесар кивком подтвердил ее слова.
— Это значит, — продолжал Муньос, — что нам удалось сделать первый шаг в ретроспективном анализе этой партии, который мы с вами проводим. Следующая позиция — то есть предыдущая в партии, поскольку мы идем в обратном направлении, — наверное, будет такова:
— Видите?.. Черная королева еще находится на b2, она еще не перешла на с2. Так что теперь предстоит выяснить, какой именно ход белых вынудил королеву так поступить.
— Ясно, что это был ход белой ладьи, — сказал Сесар. — Той, что стоит на b5… Она могла прийти с любой клетки пятой горизонтали… Коварная тварь.
— Может быть, — ответил шахматист. — Но это не оправдывает в полной мере бегство черной королевы.
Сесар удивленно заморгал.
— Почему? — Он смотрел то на Муньоса, то на доску. — Ведь ясно, что королева постаралась скрыться от угрозы белой ладьи. Вы же сами сказали это минуту назад.
— Я сказал: вероятно. Вероятно, она сбежала от угрожавших ей белых ладей. Но я не говорил, что ее вынудил к этому переход белой ладьи на b5.
— Я совсем запутался, — сознался антиквар.
— Присмотритесь хорошенько к доске… Не имеет значения, каким был ход белой ладьи, находящейся сейчас на b5, потому что другая белая ладья, стоящая на b6, к этому моменту уже держала под угрозой черную королеву, понимаете?
Сесар еще раз всмотрелся в расположение фигур, на сей раз он молчал несколько долгих минут.
— Повторяю: я сдаюсь, — сказал он наконец, полностью обескураженный. За время объяснений и размышлений он успел выпить до последней капли свой джин с лимоном, а сидевшая рядом с ним Хулия тем временем курила сигарету за сигаретой. — Если это не белая ладья b5, тогда рушатся все наши построения… Где бы ни находилась эта ладья, эта малосимпатичная королева сделала свой ход раньше, потому что шах был раньше…
— Нет, — возразил Муньос. — Не обязательно. Ладья, к примеру, могла съесть какую-то черную фигуру, стоявшую на b5.
Приободренные этой перспективой, Сесар и Хулия снова склонились над доской. Через пару минут антиквар поднял голову и с уважением взглянул на Муньоса.
— Все точно, — восхищенно проговорил он. — Видишь, Хулия?.. Какая-то черная фигура, стоявшая на b5, прикрывала королеву от угрозы белой ладьи с b6. Когда другая белая ладья съела эту фигуру, королева оказалась под непосредственной угрозой. — Он снова взглянул на Муньоса, ища подтверждения своим словам. — Должно быть именно так. Другой возможности нет. — Он еще раз окинул взглядом доску, на сей раз с выражением некоторого сомнения. — Ведь нет, правда?
— Не знаю, — честно ответил шахматист, и у Хулии вырвалось тихое отчаянное «О Господи!». — Вы сформулировали гипотезу, а в этом случае всегда существуют риск, что ее автор начнет подгонять факты под теорию, вместо того чтобы подгонять теорию под факты.
— Значит?..
— То, что я сказал. Пока мы можем рассматривать только как гипотезу, что белая ладья съела черную фигуру на b5. Нам нужно проверить, имеются ли другие варианты, и, если они есть, исключить из них невозможные. — Глаза его снова угасли, весь он как-то померк, посерел и казался ужасно усталым, когда неопределенно развел руками, то ли оправдываясь, то ли сомневаясь. Уверенность, с которой он только что объяснял ходы, исчезла, и Муньос опять выглядел угрюмым и неловким. — Именно это я имел в виду, — его взгляд уклонился от взгляда Хулии, — когда сказал вам, что столкнулся с проблемами.
— А следующий шаг? — спросила Хулия. — Каким он будет?
Муньос с выражением покорности судьбе на лице рассматривал стоявшие на доске фигуры.
— Думаю, это будет медленное и трудное изучение тех шести черных фигур, которые уже выведены из игры… Я попытаюсь выяснить, каким образом и где они могли быть съедены. Каждая из них.
— Но ведь на это может уйти несколько дней, — сказала Хулия.
— Или несколько минут. Все зависит от обстоятельств. Иногда помогает интуиция, иногда просто везет. — Он окинул долгим взглядом доску, потом картину. — Но есть нечто, в чем у меня не осталось ни малейших сомнений, — продолжил он после минутного размышления. — Тот, кто написал эту картину — или придумал эту задачу, — играл в шахматы весьма необычным способом.
— Какое у вас мнение о нем? — спросила Хулия.
— О ком?
— О том шахматисте, которого здесь нет… О котором вы только что говорили.
Муньос посмотрел на ковер под ногами, потом на картину, и Хулии почудилась в его глазах искорка восхищения. Возможно, то было инстинктивное уважение шахматиста к настоящему мастеру игры.
— Не знаю, — тихо и уклончиво ответил он. — Кто бы он ни был, у него какой-то… извращенный ум… Впрочем, как и у любого хорошего шахматиста. Но у этого было нечто большее: особый талант устраивать разные ловушки, наводить на ложный след… И он получал от этого удовольствие.
— Разве это возможно? — спросил Сесар. — Можно ли понять характер шахматиста по тому, как он ведет себя за доской?
— Думаю, что да, — ответил Муньос.
— В таком случае, что еще вы думаете об авторе этой партии, имея в виду, что он сочинил ее в пятнадцатом веке?
— Я бы сказал… — Муньос отрешенно созерцал картину. — Я бы сказал, что он играл в шахматы каким-то дьявольским способом.
6. О ДОСКАХ И ЗЕРКАЛАХ
И где конец, ты узнаешь, когда дойдешь до него.
Баллада о ленинградском старикеВернувшись к машине, Хулия обнаружила, что Менчу пересела на место водителя. Хулия открыла дверцу маленького «фиата» и прямо-таки упала на сиденье.
— Что они сказали? — спросила Менчу.
Хулия ответила не сразу, еще слишком многое ей нужно было обдумать. Глядя в пространство, туда, где плыл поток машин, она достала из сумочки сигарету, сунула ее в рот и нажала на кнопку автоматической зажигалки.
— Вчера к ним заходили двое полицейских, — заговорила она наконец. — Задавали те же самые вопросы, что и я. — Услышав, как щелкнула зажигалка, она приложила ее к концу сигареты. — Диспетчер сказал, что этот конверт принесли им в тот самый день — в четверг, вскоре после полудня.
— А кто принес?
Хулия медленно выдохнула дым.
— Он сказал, что женщина.
— Женщина?
— Так он говорит.
— Что за женщина?
— Среднего возраста, хорошо одета, блондинка. В плаще и темных очках. — Она повернулась к подруге. — Это вполне могла бы быть ты.
— Не смешно.
— Что верно, то верно. Ничего смешного в этом нет. — Хулия вздохнула. — Но под это описание подходит кто угодно. Она не назвалась и адреса тоже не оставила. Сказала только, что отправить пакет поручил ей Альваро, попросила доставить его срочно и ушла. Вот и все.
Они выехали на бульвары. В воздухе снова пахло дождем, и на ветровом стекле уже кое-где поблескивали крошечные капельки. Менчу шумно переключила скорость и озабоченно наморщила нос.
— Слушай, сюда бы Агату Кристи — она бы сделала из этой истории целый роман.
Хулия нехотя чуть улыбнулась уголком рта.
— Да, но с настоящим покойником. — Она поднесла к губам сигарету, а сама в эту минуту представила себе Альваро — голого и мокрого. Если и есть что-то хуже смерти, подумала она, то это вот такая нелепая, глупая смерть, отдающая гротеском: ты лежишь бездыханный, а люди приходят, чтобы поглазеть на тебя. Бедняга Альваро.
— Бедняга Альваро, — повторила она вслух.
Они остановились у «зебры», и Менчу на мгновение оторвала взгляда от светофора и обеспокоенно посмотрела на подругу. Ее очень тревожит, сказала она, что Хулия попала в такую идиотскую историю. И она-то сама, чтобы не ходить далеко за примером, вся изнервничалась — до такой степени, что даже нарушила одно из своих обычно свято выполняемых правил: поселила Макса у себя. До тех пор, пока обстоятельства не прояснятся. И Хулии следовало бы сделать то же самое.
— Ты хочешь сказать — перетащить к себе Макса?.. Нет уж, спасибо. Я предпочитаю пропадать одна.
— Хватит этих выступлений, детка. Не будь занудой. — На светофоре загорелся зеленый, и Менчу рванула с места. — Ты же прекрасно знаешь, что я не имела в виду его… А кроме того, он просто прелесть.
— Да, прелесть, которая сосет твою кровь.
— И не только.
— Будь любезна, без пошлостей.
— Ну-ну, наша непорочная монахиня Хулия!
— Отстань.
— Послушай-ка: Макс может быть кем или чем тебе угодно, но все же он еще и так хорош собой, что при виде него я всякий раз просто обмираю. Как эта Баттерфляй при виде своего красавца: кхе-кхе, умираю… Или это была Травиата со своим Арманом Дювалем? — Она в окошко обругала собиравшегося проскочить перед «фиатом» пешехода и, возмущенно сигналя, втиснула машину в узкое пространство между такси и густо дымящим автобусом. — Но, знаешь, если серьезно, то, по-моему, с твоей стороны очень неосторожно сейчас продолжать жить одной. А если на самом деле существует какой-то убийца, который на сей раз решил заняться тобой?
Хулия раздраженно пожала плечами.
— Ну, и что же, по-твоему, мне делать?
— Не знаю, детка. Может, переселиться к кому-нибудь. Если хочешь, я готова пойти на жертву: выселю Макса, а ты переберешься ко мне.
— А картина?
— Возьмешь ее с собой и будешь работать у меня. Я как следует запасусь консервами, кока-колой, выпивкой и кассетами с порнухой, и мы окопаемся там вдвоем, как в Форт-Апаче, до тех пор пока не отделаемся от этой картины. Кстати, о картине: две вещи. Во-первых, я договорилась об увеличении страховки — так, на всякий случай…
— На какой такой случай? Ван Гюйс у меня дома за семью замками. Не забудь, сколько я заплатила за установку охранной системы. У меня там, как в Испанском банке, разве только чуть победнее.
— Береженого Бог бережет. — Дождь, похоже, разыгрывался всерьез, и Менчу включила дворники. — Во-вторых, ни слова не говори дону Мануэлю обо всей этой истории.
— Почему?
— Ты прямо как маленькая, честное слово! Ведь это как раз то, что нужно его распрекрасной племяннице Лолите, чтобы испортить мне все дело.
— Пока еще никто не связывает смерть Альваро с картиной.
— Пусть тебя услышит Господь! Но в полиции ведь народ бестактный, и, возможно, они уже связались с моим клиентом. Или с этой лисой — его племяшкой… В общем, все до такой степени осложнилось, что меня просто подмывает передать все дело в руки «Клэймора», получить свои комиссионные и сделать ручкой.
Сквозь стекающие по стеклу струи воды все казалось серым, размытым, искаженным, создавая вокруг машины какой-то нереальный пейзаж. Хулия взглянула на подругу.
— Кстати, о «Клэйморе»: сегодня я ужинаю с Пако Монтегрифо.
— Да что ты!
— Честное слово. Он страшно заинтересован в том, чтобы поговорить со мной о делах.
— О делах?.. А попутно еще кое о чем.
— Я тебе позвоню и все расскажу.
— Я не лягу, пока не дождусь твоего звонка. Потому что этот субчик тоже кое-что унюхал. Если я не права, то готова оставаться девственницей в течение трех своих ближайших перевоплощений.
— Я ведь тебя просила: без пошлостей.
— А я тебя прошу не предавать меня, детка. Я твоя подруга, помни об этом. Твоя близкая подруга.
— Тогда доверяй мне. И не гони так.
— Слушай, я тебя заколю кинжалом. Как Кармен у Мериме.
— Ладно. Но ты только что проскочила светофор на красный. А поскольку машина моя, то платить штрафы потом придется именно мне.
Она взглянула в зеркало заднего вида и заметила другую машину — синий «форд» с затемненными стеклами, также проехавшую вслед за ними на красный. Через мгновение «форд» повернул направо и исчез из виду. Хулии показалось, что она вроде бы видела эту самую машину, выходя из почтового агентства: тогда «форд» стоял у тротуара на противоположной стороне. Но она не была уверена: столько машин на улице, да к тому же дождь.
Пако Монтегрифо был из тех, кто предоставляет носить черные носки шоферам и официантам, а сам с самого раннего возраста предпочитает темно-синие: настолько темные, насколько это возможно. Его костюм, шитый на заказ, также очень темного, безупречно серого цвета и столь же безупречного покроя, с заботливо расстегнутой первой пуговкой на обшлагах обоих рукавов, заставлял вспомнить первые страницы журналов высокой мужской моды. Рубашка с виндзорским воротником, шелковый галстук и платочек, ровно настолько, насколько положено, высовывавшийся из нагрудного кармана, дополняли его облачение, доводя его до совершенства, и это совершенство сразу же бросилось в глаза Хулии, когда в вестибюле ресторана «Сабатини» Пако Монтегрифо поднялся с кресла и пошел ей навстречу.