— Тебе того же. — ровно ответил Марат, чуток передразнивая тягучее произношение обсоска.
— Ты же нормальный мен, ага? — придурковато подмигнул Пухлый.
— Есть сомнения, бадди? — слащаво улыбнулся Марат.
— Ха! Нет, ты понял, браза? — почти натурально расхохотался Пухлый, демонстративно обращаясь к напарнику. — Мен интересуется, знаю ли я, о чем говорю!
— Точно, браза! — подхватил Кучерявый, незаметно, как ему казалось, раскладывая в кармане несерьезную хулиганскую мойку. — Веселый мен, ин нейча! Ты кто ващще, мен? Ты не от этого косоглазого ублюдка Щакаку Ябу, нет?
— Скорее, браза, он из этих поганцев, что ходят под старой мартышкой и целуют ему обоссаные клешни. Ты же слышал, он говорит «брателло». Так коверкают нормальный базар только грязные вермишельники. Тьфу, ублюдки.
— Это фточку, браза. — сморщившись, пробурчал Пухлый. — Косят под крутых, а сами лижут грабки своему сморщенному старперу… Тьфу. Что о них говорить, они даже не могут заработать на нормальные цацки.
Горделиво встряхнув пучком цепур на впалой фанере, Кучерявый перехватил в кармане мойку и подшагнул поближе к Марату, прикрыв перемещение очередной порцией еще более наглой порожнины:
— Тебе нужен бар? Расскажи нам, мен, зачем тебе эта обоссанная конура, где старина Нед банчит своими разведенными ссаками, и может, мы пойдем тебе навстречу. Точно, браза?
До Марата дошло. Однако не Авторитету же спрыгивать и дрожать ветвями перед откровенными декабристами, какая бы непонятка не вышла. Если уж и случилось непонятное, то оно решается, и решается за долю терпилы. А кто тут терпила, Марату было понятно до донышка: таких обсосков на Маратовом микрорайоне гонял бы ссаною тряпкой самый чахлый фуцан. Тем более, что обсоски мало того, что мацали в карманах за железное, но и явно гнали в бездорожь, не вкуривая, кого и чем они тут грузят, и до чего могут довести такие неосмотрительные движения:
— Да полюбас! Нам что, жаль для такого веселого бразы сраной точки, которая отродясь не приносила ничего, кроме головняков? Мен, занесешь нашему Папе пару больших Крыльев, и тряси толстяка Неда хоть каждый вечер.
— Успевай, мен! А если сделаешь Большому Гдесу немного… — тут Кучерявый довольно артистично изобразил руками половой акт, произведенный оральным способом. — Гдесу всяко сделает тебе скидку, он у нас прется с экзотичных парней типа тебя.
Это было уже за гранью Маратовского понимания за добро и зло, отчего зверски наточенный за долгое корабельное безделье акинавец с облегчением выскочил из-за сапога и злобно свистнул в кислом трактирном воздухе.
Собиравшийся только перехватить Кучерявому глотку, Марат с удивлением наблюдал, как над неспешно вскипающим фонтаном из аорты медленно взлетает и поворачивается в воздухе удивленно хлопающая глазами черная башка Кучерявого — видать, малость того, переточил…
В ватной тишине бара глухо стукнулась об стойку кучерявая башка, шарахнулся от брызг многоопытный бармен, понтовая кованая мойка звякнула о грязные доски, выпущенная мертвой рукой — и только потом безголовая тушка зашуршала одежей и зазвонила во все цепи, складываясь у ног заезжего авторитета в неопрятную кучу.
— Ой ё. — задумчиво сказал трактирщик и боязливым пинком выкатил из-за стойки голову, все еще шевелящую фиолетовыми губами. — Эй, мен. Мне тут этого не надо. Это ваши дела, а мне тут это все ни к чему.
— А мне типа надо. — мрачно буркнул Марат, косясь на выжидательного замершего за столиком мусора. — Не ссы, ща порешаем… Эй, декабрист! А ну похватал запчасти и продернул отседова! Опаньки, а ну куда рыжье-то налаживаешь! Ишь ты, ушлый! Вон, на дубка его кинь.
Пухлый, побледневший до почти что нормального вида, подобострастно сложил перед Маратом увесистую горсть цепурок, свалившихся с чисто обрубленной шеи, и потащил разукомплектованного корешка на выход. Мусор тоже поднялся и потихоньку защемился к выходу, наградив Марата теперь уже однозначно нехорошим взглядом.
Глава Вторая, состоящая из сплошных базаров и посвященная в основном процессам легализации и натурализации, протекающим на фоне нализации обычной, чисто алкогольной и вполне умеренной; с подделкой документов и должностным подлогом в конце
Марат не слишком решительно дернулся менту на перехват, но был удержан за рукав трактирщиком.
— Слышь, мен, насчет копа не дергайся. Шу свой парень, он не станет пороть горячку.
— Кому это он свой… — пробормотал Марат, останавливаясь.
— Тебе. — не съезжая, раздраженно объявил бармен. — Раз уж ты выпрашиваешь себе на шею половинку этого камня.
— А что, чам, все так плохо?
— У меня все в порядке, а вот у тебя… Ну, это уже от самого тебя и зависит. Ты ведь не от вермишельников и не от косорылых. Ты с утреннего борта из Ивжопы — так понимаю? От тебя вон, все еще трюмом воняет. — усмехнулся бармен.
— А ты, догадливый.
— Я тут уже скоро как десять годов, чам. Был бы недогадливым, водичка в гавани давно бы пахла бы чуть-чуть попротивней. Хотя, боюсь, она станет вонять посильнее уже завтра — догадываешься, почему?
— Ну, это мы еще будем поглядеть.
— Гляди, мен, гляди… — не стал спорить трактирщик. — Заявочку ты о себе кинул неплохую, так что ответка, думаю, тоже будет соответствующей. А на старину Шу даже не смотри; за приваленного копа тебя будет гонять вся мусарня, причем на результат, а не для отмазки.
— Он что, разве не притащит щас сюда получастка?
— Кто, Шу Херменты? Ну ты дал! Ему оно надо, мен? — засмеялся трактирщик. — Его забота — покой на нашей стороне доков, чтоб не крысили товар, не объезжали таможню, да чтоб всякие обсоски не резали порядочных граждан, делающих тут свой бизнес. А когда такие, как ты, разбираются промеж собой, дело копов — сторона. И за отрезанную башку такой грязи, как покойничек Му, копы только спасибо скажут.
— Как ты сказал? Му? Это не тот, на которого у тебя вон лицензия висит?
— Точно, мен. Му Хойбабос, так отзывалась эта мартышка. А что он в лицензии, так то чисто проформа — половина каждого заведения на нашей стороне доков за ихним старшим. Записывается это все на его шестерок, так что чисто формально Му был моим компаньоном. А второй, ну, с которым они зашли — это типа жонка его, Усейсме Найперли.
— Н-да, что рожи, что имечки — не поймешь, что гаже.
— В точку, мен. Помню вот дома, по щеглянке еще, в Шниферпуле, мы таких за деньги в балагане смотрели, как они бананы жрут да друг в друга глинкой швыряются… А теперь они у меня доляху малую кажный день забирать ходят, во как. Эх, времена настали… — трактирщик выставил на стойку пару аршинов и не глядя, но абсолютно точно пригрузил каждый полусоточкой бурбона, хмуро пояснив: — Ностальжи. За мой счет, чам. «Правь, Пацанглия, морями…»
— Шниферпуль? Из Пацанглии сам, значит. А сюда как занесло? Ты кстати сам-то, я смотрю, вроде как не ахтунг?
— Жизнь, она кидает… — расплывчато ответил трактирщик, — А насчет «ахтунг — не ахтунг», тебе какая печаль? Тут прайвеси, чтоб ты знал.
— На вопрос ответь. — глянул Марат чуть построже. — Ты, вообще-то, если че, должен сам объявиться.
— Ну не ахтунг. — с некоторым даже вызовом ответил трактирщик, словно у него поинтересовались, не жрет ли он говно на завтрак. — И че теперь, хуже всех сразу стал?
— Фу… — расслабился Марат, беря и опрокидывая стопочку. — А я-то уж стерегся, не законтачиться… Это хорошо, братуха Нед. А давай-ка еще по одной? Раз такое дело. За вайт повер и за этот, как его… традишыонал гендер рулес.
— Хы, мен, я сразу вкурил, что ты рили софистикейтед… — ухмыльнулся трактирщик, расплескивая еще по полтиннику. — Токо эта: за вайт повер можно и отдельно, окей?
— Ясен олрайт. — воодушевился Марат, давно заметивший за пацанглийскими, что они все такие из себя джынтыльмены ровно до первого пузыря, отправленного под стол; а потом хрен ты их отличишь от нормальных урысок. — Да хоть стоя. И по-нашему наливай, хорош тут уже полумерами отъезжать. Лайк э оркшен, ништяк?
— А это по сколько? — профессионально заинтересовался бармен.
— Краев не видишь?
Потом выпили за гендер рулесы, за вечность пребывания Шмончестера на полностью заслуженной им параше, за нерушимость оркско-пацанглийского френдшипа, за скорейшее наведение конституционного порядка в Чмольстере, и к тосту за процветание данного заведения беседа приняла более-менее доверительный характер.
— Что, эти черномазые из реальной бригады?
— Как тебе сказать, чамми. Кому как. Судя по тому, как ты смахнул бестолковку этому засранцу — ты делал это не в первый и не во второй раз, но сам почему-то еще живой. Так что тебе они могут показаться не такими уж и реальными. А мне эти придурки — более чем реальный геморрой на жопе.
— Ну, крыша — она не геморрой. Или тут за покой максать не принято?
— Ну как не принято, мен. Куда без крыши, да еще в порту — да особенно в нашем. Тут столько всякой твари со всего света — ой вей, без присмотру вечера не протянешь. Только иногда крыша эта сама ничуть не хуже любого залетного отморозка. Ты замечаешь, что сколько мы с тобой уже базарим, а народу все нет как нет?
— Кстати да. Это что, из-за этих?
— Точно, мен. Работяги уже боятся лишний раз сюда заглянуть, чтоб не нарваться на одного из этих бездельников. Забегают чисто с утра, захмелиться перед сменой, да под самый вечер, когда уже шары залиты и море по колено. Да, Гдесу совсем не смотрит за своей пристяжью. Расслабил булки, знай только бродит под коксом по району и барает все что шевелится.
— Это ихний старшой типа? Как там его, говоришь?
— Ну. Гдесу Кабашли. Или, как ему больше нравится, Большой Гдесу. Тьфу, сука, жирное черное гавно с дешевыми понтами… — сплюнул трактирщик. — У нас на Пацанглии такого забили бы кружками… А здесь…
— А че, Нед, здесь с кружками что ли напряг? — воинственно прищурился Марат, подогретый бурбоном до некоторого градуса веселой легкомысленности. — Че мешает-то?
— Ну, не Шниферпуль все же. Тут так не прокатит, сходу затопчут.
— Кто?
— Подвинь жирного, сразу узнаешь — кто.
— И подвину. Не таких двигали, и ниче.
Кабатчик серьезно посмотрел на Марата.
— А знаешь что, чам. Хоть мы и немного выпили, мне почему-то кажется, что ежели ты и свистишь, то совсем слегонца. Пожалуй, я и впрямь поставлю на тебя пару даймов.
— Это в смысле?
Налив по полной, кабатчик двинул Марату его стопарь и торжественно поднял свой.
— А в том смысле, что завтрашнюю доляху забираешь ты. Все, кабак под тобой. Решай мои проблемы, чам, а я уж отмаксаю. Ну, че тормозишь? Сымай вон со стены портяну, будем вписывать тебя заместо новопреставленного. Тока давай сперва накатим. Чиирз!
— Исенеккэ. Фф-фу, крепка… — малость покачиваясь, Марат прошел по половице и сдернул со стены красивую лицензию в засиженной мухами раме. — Держи. А ты как, волокешь в этом деле?
— Чамми, я все же со Шниферпуля, не на ферме вырос. И не всю жизнь за стойкой стою. — маслено блестя нетрезвыми глазами, ухмыльнулся кабатчик, осторожно поливая джином расплывающуюся надпись в графе «совладелец». — Ты эта, лучше скажи, как тебя писать?
Марат задумался. Начинать новую жизнь с расшифровки собственной погремухи явно не катило.
— Вот и давай, напряги умище, раз такой догадливый. Мне как-то обозваться надо, на здешний манер. Как думаешь, «Марат Бугульма» — как по-местному можно вывернуть?
— Ну… «Бугульма» — это просто, «Н» добавить в конце, и всего делов. Бу-гуль-ман, а че, даже на че-то йоббитское смахивает, такое тут в большой цене, да… Так, «Марат»… Марат не годится, из местного только «Майк» более-менее подходит. Будешь Майком?
— Ну щас, я тут еще на майку не отзывался. Еще скажи ТрусОм или Носком. Не, че-то как-то больно по-пидорски и вообще галантерейно.
— Тогда можешь чисто одну первую букву оставить. Тут и так типа принято. Если вторую добавишь, то тебя так и станут погонять, по первым буквам.
— О, это ващще ништяк! — обрадовался Марат. — Если можно чисто буквами, то это в самый цвет. Тогда вторая «Ц», от Цва… неважно, короче. Это че в оконцове выйдет?
— МС. Говорится «Эм-Си». Ну че, так и писать: «МС Бугульман»? Хотя вот что: я тебе вторую «у» на «е» заменю, чтоб окончательно по-йоббитски вышло, знавал я одного хепса с таким погонялом… Во, смотри: МС Бугельман. Ништяк?
— Ага. А ты, рукастый! Слышь, Нед, ты это, раньше часом не у ксивщиков подрабатывал? Че-то есть у меня подозреньице, что малехо позабарывал ты ненужные буквы на разных корках, хе-хе…
— А вот это, глубокоуважаемый Эм-Си Бугельман, вас уже не… Прайвеси, короче. — довольно глядя на свою работу, хохотнул трактирщик. — Давай-ка вешай ксивняк на место, компаньон, да падай за общак, обедать пора.
С отвращением давясь гигантским, но каким-то бумажным на вкус бутербродом, катившим у Неда за нормальный обед, Марат помаленьку качал нового компаньона на предмет оперативной обстановки в окрестностях.
Всех раскладов бармен знать не мог, но основное более-менее растер, тыкая прокуренным пальцем в ветхую рекламу «Все бордели Большого Очка! План-схема для благочестивого пилигрима»:
— Вот смотри, видишь, «Хрюклин» написано? Вот, Кунинг-стрит, переходит в Хрюклин-экспрессвей? Мы с тобой щас вот здесь. Вот Волаэбут-Бей, он чуть подальше. Это все северные доки, они — земля Большого Гдесу. Вот здесь, у моста, есть такая Фуцан-стрит, там кабак «Хата смотрящего Тома», где он сидит со своей шоблой.
— Ниче так деляна… — заинтересованно протянул Марат, выковыривая набившуюся промеж клыков бумагу, из которой в основном и состояла котлета между симпатичными румяными булочками. — Наверное, он нехило собирает с такой деляны…
— Это навряд ли. — хмыкнул трактирщик. — Деляна — да, большая, да только это все доки да пакгаузы. Коммерсов, которые таскают ништяки через эти склады и терминалы, крышуют сами вермишельники, и таких уличных разгильдяев как Гдесу, к этим делам никто никогда не подпустит. Ты что, там рулятся такие бобы, что с ними весь Ивжопейский импекс рядом не валялся.
— Ну, так уж и весь… — малость усомнился Марат, но спорить не стал. — То есть, под этим черным только кабаки типа твоего? Тогда не особо-то и жирный его кусок.
— Ну, не спеши с выводами. Кабаки, шмаровозы, крек, дурь, корявый по мелочи, еще гильдия докеров — думаю, Гдесу неплохо собирает по мелочи. Три больших Крыла, думаю, легко.
— Сколько?! — не поверил провинциальный Авторитет. — Три штуки в месяц?! С этого клочка? Помню, у меня босс с половины Похинхины собирал только в шесть раз больше! С половины целой страны, Нед!
— Какой «в месяц», ты че! — покровительственно заржал трактирщик. — В неделю, чам, в неделю! И ты, вдобавок, больно много ему земли намерил, его деляна — вот, полосочка от Хрюклин-экспрессвея и до берега. А это все не его, куда ему — это же считается Хрюклин, типа весь район. По всему Хрюклину в целом смотрят вермишельники, и Гдесу работает как бы от них, то есть ходит под старым Стучубо Сотту. Но вроде как и сам от себя, то есть вермишельникам не особо и важно, какое именно черное рыло собирает здесь с кабаков да шмаровозов, лишь бы все было тихо и спокойно.
— А че эти за косоглазых терли? Я слыхал, как они какого-то Щакаку Ябу поминали. Это кто?
— Это косорылые. Ну, ебошки с сяйнцами, шкварейцы, и прочая косоглазая публика; я не особо их различаю, если честно. Наглые, жуть. Строго говоря, они уже не хрюклинские, их уже с Мохнаттена сюда заносит. Вот, смотри — это все остров Мохнаттен, мы туда даже не суемся, нам хватает и нашего Хрюклина. Вот тут, с пару десятков блоков севернее финансового дистрикта, у косоглазых самое кубло, как раз там, куда упирается Хрюклинский мост. Тут, кстати, и ваши есть, на Срайтоне.
— Ага, понял… Слышь, Нед, а по всему городу кто смотрит?
— В смысле, по всему Большому Очку? — изумился бармен. — Ты че, мен? Не, мен, по-моему, Очко слишком велико, чтоб кто-то один его подмял. Болтают что-то о каких-то Пяти Семейках, но по-моему, это просто россказни вермишельников, которым хочется накидать понтов.
— Ладно, хрен с ним с Очком, с доками разобраться бы…
— Это точно, мистер Бугельман. — ухмыльнулся Нед. — Думаю, завтра поутрянке Большой Гдесу начнет рабочий день именно с тебя…
— Ну, остается пожелать ему хорошо выспаться. — хмыкнул Марат. Вернее, мистер Эм Си Бугельман, владелец половинки портового бара с гордым названием «BAR».
Тут в крыльце что-то жалобно скрипнуло, по стертым дубовым ступеням застучали грубые рабочие башмаки, отчего трактирщик несколько приоживился, убирая со стойки тарелки из-под «обеда».
— Оба, прикинь, компаньон! Кто-то несет нам копеечку, хотя до гудка не меньше пары часов!
— Ништяк. — поднялся Марат. — Ну че. Я вроде просох, да и башка отошла. Как я понимаю, пара-тройка часов у меня есть, так?
— Ну да. Все бакланские залепы обычно начинаются по темному делу, так что пока светло, крыша может курить. Прошвырнуться желаешь, угадал?
— Точно. Как тут в город выйти?
— Да тут во все стороны город, чам! Миль на десять! — заржал трактирщик, кивая усаживающемуся за стойку посетителю. — О, привет, бадди. Падай. Ну че, по соточке?
Глава Третья, в которой наш герой отправляется на обзорную экскурсию по городу
За доками, однако, никакого города не появилось: выйдя на оперативный простор, Марат не обнаружил ничего, кроме огромного шляха на восемь рядов в каждую сторону, по которому мерно тек нескончаемый ряд подвод с разномастными ящиками, тюками и мешками.
Впечатлившись мощью грузопотока, Марат попытался прикинуть количество таких подвод, потребных для вывоза дневной таможенной выручки с такого оборота, и впечатлился еще больше: выходило, что на этом кусочке земли крутятся Такие Бабосы, что, пожалуй, вся Ивжопа и впрямь нервно покурит в сторонке.