— Красиво, — согласился Олег. — Будут петь... если узнают.
— Ракшасы? — не понял Томас.
— Барды, железный ты... Вон еще слева!
Томас нанес разящий удар, сказал напряженно:
— А почему подкрадываются слева?.. Не оттого ли, что всякое зло, как говорил наш прелат, исходит с левой стороны? Черт сидит на левом плече, нашептывает в левое ухо, Господь создал Еву из левого ребра, ты норовишь
налево...
— Богослов, — буркнул Олег с неприязнью. — Не видишь, у них глаза как у камбалы, с одной стороны.
— Что такое... — он разрубил череп еще одному ракшасу, — камбала?
— По сторонам смотри, — отозвался Олег.
Глава 3
Херон высадил их на берег, тут же широкая лопасть вонзилась в желтую слизь, лодка пошла обратно и пропала в тумане. Берег был невысоким, но крутым. Олег пошел наверх, его красная голова ярко пламенела на темном, как грех, небе. Томас зло оглянулся на челн с угрюмым лодочником:
— Флегетон, Коцит, Ахерусейcкое... Тогда и Херон тоже этот... рус! То-то рожа знакомая.
— Уже бывал здесь? — откликнулся Олег сверху.
— Да нет, через Днепр перевозил такой же. Брат, наверное.
— Все люди братья, — откликнулся Олег невнимательно. — Как вон Каин и Авель, которым больно тесно было на земле.
— Прелат рассказывал не так...
— Давай вон к тем скалам побыстрее, — велел Олег.
В спину тянуло смрадом, и Томас, выбиваясь из сил, как можно быстрее карабкался на крутой берег, а затем бежал за Олегом к торчащим скалам, похожим на окровавленные пальцы. Самая высокая задевала за низкие тучи, там трещало, на землю брызгало красным. Вокруг скал земля поблескивала, Томас догадался измученно, что из земли выступает на поверхность камень, добрый надежный камень.
Калика добрался первым, сел, деловито стащил сапог, перевернул кверху подошвой, потряс. Выпали два мелкие камешка, размером с вишневые косточки. Калика принялся их рассматривать с таким удивлением, будто это были куриные яйца.
Томас, гремя железом, без сил повалился под скалу рядом. Ветер завывал над головами, а в низких тучах скрежетало, слышались тоскливые голоса, жалобы, плач.
Камень был горячий, как накаленный сарацинский песок. Почему-то пахло горелой кровью. Томас с отвращением отодвинулся от блестящей, словно отполированной стены. Она вздымалась на высоту столетней сосны, за верхушку цеплялись тучи, алые потеки крови ползли вниз, быстро сворачивались в темнокоричневые шарики.
— Только бы пройти, — прошептал он. — Кто мог помыслить... Здесь не ступала нога человека! Живого человека...
Он с проклятием отодвинулся еще дальше. Оказалось, раздавил с полсотни червей, что питались, несмотря на жар, спекшимися сгустками крови. Скала была в мелких трещинках, так показалось вначале, но на всякий случай спросил:
— Это не магические ли знаки?
Калика сумрачно смотрел вдаль. Томас потряс за плечо, калика вздрогнул, оглянулся на рыцаря, потом на скалу. Зеленые глаза прищурились:
— Какие знаки? Ах да, у вас там даже короли неграмотные, как и медведи, с которыми короли живут.
— Короли с медведями не живут, — ответил Томас, задетый. — У нас королевы, куда там твоим медведицам! А чего ж знаки такие разные?
Калика хмыкнул:
— Не все твою латынь знали.
— Демоны, значит, — сказал Томас убежденно.
— Почему демоны?
— Латынь — язык священный, — объяснил Томас покровительственно. — А демоны боятся латыни. Как услышат церковное пение, так на стены от злости кидаются!
Это и понятно, подумал Олег, любой здоровый на стену кинется. Он вспомнил отвратительное пение бесполых холопов нового бога, с отвращением передернул плечами:
— Сомневаюсь, чтобы твой Христос знал латынь. Может быть, он вовсе был неграмотный, хоть и иудей. Богу, как и королям Европы, зачем грамота?.. Погоди, эта вот зарубка... гм... знакомая. И эта... А здесь значок клинописью. Что значит: «Здесь побывал Гильгамеш», это вот Энкиду отколол, здесь след от дубины Геракла, Тезей оставил свой знак рода... ух ты, что делал здесь Громобой?.. Какой скромный значок у Заратуштры! Не то, что его царственный покровитель Виштаспа: на треть скалы размахнулся. Такой бы ему размах в битвах да делах царcтва... Это ж сколько пота пролил, пока вырубил «Здесь был Вашя», гранит — порода крепкая. Так, это хитроумный Одиссей... Ага, вот и ваш прародитель латыни, только тогда еще не знал, что женится на дочке Латина, а его народ победителей примет язык и название побежденного племени... ну как же, отдыхал, вон как ты...
Томас поспешно подтянул ноги и принял более достойную позу. Калика с интересом рассматривал скалу, где наряду со значками попадались рисунки, часто непристойные с точки зрения христианина и крайне сдержанные на взгляд вишнуиста, были криптограммы, над которыми морщил лоб и усиленно двигал бровями, попадались тамги, обрядовые символы, из которых Олег кое-что узнал и новенькое, а Томасу сказал с усмешкой:
— Иштар тут вовсе прошла без отдыха, только знак свой оставила. А на латыни здесь только один оставил имя... Да ты его видел, он нам еще сюда дорогу показывал! Тот, что правую руку от левой отличить не умеет. Видать, сильный поэт. Они такие: чем гениальнее, тем...
— Это худой такой?
— Он самый. Гм, только одна женщина побывала здесь ради сына... Мать Лемминкейнена. Но знака не оставила. Сил не было, да и спешила. А это Ван Лунь... Гм, сколько героев, а только один Мулянь отправился в преисподнюю, чтобы спасти свою мать. За собаками даже шли, а за матерью — один... Мало мы ценим родителей.
Томас поморщился, калика часто бывает занудным и нравоучительным, видно так на людей пещерство действует, а в странные значки всмотрелся с недоверием:
— Ты и это понимаешь? Тут черт ногу сломит!
— Ничего подобного, — сказал Олег с обидой. — Это совсем понятные иероглифы. И красота в них есть, если присмотреться внимательно. Да не так, как ты смотришь бараньим взором, а вроде бы как внутренним взором под углом на плоскости в две шеренги. Не такой уж я был пьяный, когда помогал мудрому... черт, забыл имя... придумывать эти значки! Разве что дурман-травки малость пожевал, но только чтобы горечь настойки мухомора заглушить, ибо утром целое ведро сомы выхлестал, больно в груди горело после... гм... Хочешь, вот тут рядом, только чуть-чуть ниже, тебя высеку? Да не дергайся, я говорю про имя. Мол, здесь был сэр Томас.
Томас поерзал, лицо от удовольствия порозовело. Калика взял обломок острого камня, но рыцарь неожиданно опомнился:
— А может, не надо?
— Стесняешься?
— Да нет, сэр калика. Лестно, конечно, увековечить свое имя на скале, где Геракл отметился, но все-таки как-то... Геракл сюда за собакой явился, а я все-таки за любимой женщиной! Как-то неловко.
Калика задумался:
— Гм... В чем-то ты прав. Верней собаки нет на земле человека. Но, по правде, сюда не только за собаками перли. Вон Орфей как и ты, всего лишь за женщиной... Да только ли Орфей! За века здесь прямо как цыгане топтались. Проходной двор.
Томас со вздохом поднялся, повел усталыми плечами. Железо заскрипело. Окинул на прощанье коротким взором скалу, начал отворачиваться, но вдруг спохватился:
— А то что за значок?
— Где?
— Во-о-он!.. Да не туда глядишь!.. Левее! Еще левее!
Калика поднялся, он выглядел смущенным. Сразу начал собирать мешок, промямлил:
— Знакомое нечто, но сразу так не скажу, надо припоминать.
Томас смотрел то на скалу, то на друга, вдруг ухватил его за обереги на шее:
— А это что? Ты говорил, что это твой знак!
— Говорил? — удивился калика.
— Клянусь!
— Гм, это когда же...
— А в монастыре, где ты взял золотую ветвь. Кстати, ты даже не показал своему русу. Там я видел твой знак, монахи указывали. Олег, ты зубы не заговаривай. Говорил! Я еще подумывал, что неплохо бы так же научиться предвещать свою дорогу. А потом раздумал. Не рыцарское это дело.
Калика поспешно поднял мешок, вдел руки в лямки. Лицо было смущенное, словно рыцарь указал на расстегнутые портки:
— Пойдем. Неча в глаза тыкать детскими шалостями. Ну, пусть не детскими, но сила приходит много раньше мудрости. Или мудрость весьма отстает от мощи рук. По тебе видно. Мало ли, что отметился! Всего-то разок.
— Два, — уличил Томас. Присмотрелся, заорал радостно, — три!
Калика раздраженно отмахнулся, но как-то излишне поспешно, направился в сторону стены тумана. Не объяснишь, что кто-то взрослеет быстро, а кто-то еще долго живет в детских мечтаниях, взрослеет медленно, даже с седой бородой уже, умен и степенен, а детскость проглянет то в одном, то в другом... Но шел чересчур быстро, словно не хотел, чтобы рыцарь увидел скалу и с той стороны.
Томас догнал, спросил заинтересованно:
— Так говоришь, здесь уже проходил?
— Здесь... и не здесь, — ответил калика, не оборачиваясь.
— Как это?
— Здесь было по-другому. Пустыня, а теперь народу тьма. Где стояли высокие горы, теперь черт-те что... Чудовищ было больше, но я их знал. Это не то, что новые, из христианского мира... Правда, и те чудища были не мед. Помню, как достала та хищная тварь, что, как свихнутая, металась над пылающим озером! Ну, вроде птицы, только еще больше летучей мыши... так, с индюка. Оранжевая, нет, желтовато-песочная вся. Верещала, я застывал, молодой был. А еще и плевалась огнем. Да так мощно и метко, что куда там даже призрачным гусям! Я сколько пытался в нее попасть из-за скалы, но носилась, как угорелая, к тому же живучая, как не знаю кто! Я уж и не знаю, сколько на нее магии потратил, совсем обессилел. И не всегда ж промахивался. Чувствую, скоро простые мухи затопчут... Тогда плюнул на все, не останавливаться же из-за такой гадкой твари, ну и...
— Здесь... и не здесь, — ответил калика, не оборачиваясь.
— Как это?
— Здесь было по-другому. Пустыня, а теперь народу тьма. Где стояли высокие горы, теперь черт-те что... Чудовищ было больше, но я их знал. Это не то, что новые, из христианского мира... Правда, и те чудища были не мед. Помню, как достала та хищная тварь, что, как свихнутая, металась над пылающим озером! Ну, вроде птицы, только еще больше летучей мыши... так, с индюка. Оранжевая, нет, желтовато-песочная вся. Верещала, я застывал, молодой был. А еще и плевалась огнем. Да так мощно и метко, что куда там даже призрачным гусям! Я сколько пытался в нее попасть из-за скалы, но носилась, как угорелая, к тому же живучая, как не знаю кто! Я уж и не знаю, сколько на нее магии потратил, совсем обессилел. И не всегда ж промахивался. Чувствую, скоро простые мухи затопчут... Тогда плюнул на все, не останавливаться же из-за такой гадкой твари, ну и...
— Ну и?
— Ну и применил кое-что из т е х заклятий.
Он скривился, и Томас понял по его лицу, что то ли не так уж, чтоб совсем запрещенные заклятия, у этих проклятых язычников ничего святого нет, а как бы не совсем этичные. Кто к ним прибегает, старается помалкивать, чтобы не терять уважения других магов. Иначе выгонят, еще и по шее надают. Разве что совсем уж пропащие говорят о таком.
Томас сказал настойчиво:
— Какие?
— Не знаешь? — удивился тот. — Я уже нетвердо помню, это давно было... да и воспользовался только разок... что-то вроде айдэбучер... или айдэсатан...
На лице калики выразилось отвращение. Томас понял, что его друг еще не совсем пропащий язычник. Но с другой стороны, как же пройти, уповая только на свою силу, отвагу и ловкость?
— Торопился, видать, — сказал он сочувствующе.
— Работать надо было, — ответил калика раздраженно. — Когда с каждым драться по отдельности, ключи искать... а добраться до конца хотелось. Ты присматривайся к тучам, ладно? Что-то с ними неладное.
Томас ощущал неимоверную тяжесть над головой, там в самом деле двигались каменные громады, а когда задевали друг друга краями, грохотало, как будто незримый великан скреб гигантским ножом по исполинской сковороде. От туч падали угольно черные тени, бежали быстро как стадо скачущих зверей, хищных и злобных, подминали камни, скалы.
— Только что-то? — пробормотал он. От страшного скрежета волосы вздымались по рукам и ногам, щекотали. — Чего ты только не навидался...
Олег головы не поднимал, все знакомо, зеленые глаза тревожно всматривались в недобрую стену тумана. Томас вскрикнул:
— Что за тварь...
Калика недовольно поднял голову, глаза округлились, он ударил в железное плечо:
— Падай!
Томас рухнул, и еще не коснулся земли, когда по спине скрежетнуло, словно пытались зацепить сарацинским крюком. Он ударился оземь, с проклятием вскочил, в руках очутился меч. Огромная тварь, похожая на багровую летучую мышь, трусливо нырнула в тучу. В просветах мелькнуло в двух местах красное, донесся злобный крик летающих зверей, пронзительный и страшный, от которого кровь превратилась в ледяные комочки.
Калика растерянно озирался. Глаза были круглые:
— Как она сюда попала?
— Что это?
— Она здесь не должна быть, — сказал Олег напряженно. — Слишком рано... Кто-то выслал навстречу. Хорошо, что ты, ротозей, вовремя заметил. Я не ожидал, на небо не смотрел.
Из туч внезапно вынырнули уже две громадные твари. Быстро и нацелено ринулись на них: красные, с темными когтями. Томас с содроганием успел увидеть в раскрытых клювах мелкие острые зубы. Олег бросил раздраженно:
— Не отстают!
— Мы ж в аду, — напомнил Томас, его била дрожь, но меч держал крепко.
Твари падали так, будто готовились вбить их в землю. Томас успел увидеть, как Олег лишь шире раздвинул ноги, его посох поднялся острием вверх. Тварь в последний миг свернула, но калика угадал, Томас услышал треск распарываемой плоти, жуткий крик, хлопанье крыльев.
Сам он, подражая калике, изготовился бить в бок, не станет же летучая тварь расшибаться насмерть о его железные доспехи, тварь в самом деле круто свернула, но в другую сторону. Томас ощутил сильный удар в плечо, пошатнулся, свободной рукой непроизвольно попробовал ухватиться за воздух... под пальцы попалось мягкое, горячее.
Тварь, что бросилась на Олега, билась в трех шагах в сторонке. Пробовала взлететь, трепыхала сломанным крылом, из распоротого бока хлестала зеленая кровь. А справа летучая тварь орала, клевалась, била крыльями, пробуя взлететь. Под ней блестело железо, Олег не сразу понял, что Томас цепко держит за лапу, меч выронил, другой рукой хватает за клюв.
— Дави и пойдем, — сказал он раздраженно. — Не рыцарское это дело — птиц изучать.
Томас прохрипел, продолжая драться:
— Дядя мой... полеты...
— Летать — не рыцарское дело, — снова сказал Олег убежденно. — Тоже мне — летун. Клювом не вышел!
Рука в железной перчатке наконец ухватила за клюв. Олег услышал хруст, птица вскрикнула. Томас с наслаждением перехватил выше, сломал шею. Крылья обвисли, он с размаха отшвырнул крылатое чудовище. Блестящие доспехи теперь были во вмятинах, будто на нем молотили железный горох с орех размером.
— Уходим, — сказал Олег напряженно. Он быстро оглядывал небо, взгляд цеплялся за каждый разрыв в тучах. — Что-то здесь не так.
— Это уж точно, — сказал Томас саркастически.
— Да нет, даже в аду свой порядок. Эти твари должны напасть позже. Там их целые стада. Стаи, то есть.
Томас поклонился:
— Спасибо, утешил.
— Не за что.
— Если эти вылетели навстречу, то представляю, что дальше.
Калика сказал медленно:
— Нет.
— Что нет?
— Не представляешь.
Он покарабкался через каменную насыпь, почти задевая красными волосами низкие тучи. Небо почернело, тучи ползли тяжелые и громыхающие, будто разом рассыпались небесные Авзацкие горы, и теперь по небосводу катится нескончаемая каменная лавина. Когда тучи задевали одна другую, скрежетало, сухо взламывалось, мертвенно белые искры недобро озаряли неподвижные края темных, почти фиолетовых глыб.
Слева доносилось зловонное дыхание Стикса. Берег закрывал реку гноя и слизи, но Томас чувствовал ее близость по своему желудку. С правой стороны несло сухим жаром, там коричневело каменистое плато, высохшее и выжженное. Три огненных ручья бежали резво, плескались искрами, поверху плыли корочки темнобагрового шлака. Дважды, пока Томас смотрел с опаской, вспыхивали быстрые огоньки, тут же исчезали с легким дымком. То ли птица какая роняла перо, то ли чья-то душа приблизилась чересчур близко.
Но прямо между Стиксом и плато огненных ручьев простиралась обычная долина, Томас видел кусты, редкие деревья, невысокую траву, проплешины вытоптанной земли. В глазах рябило, и, всмотревшись, различил сотни, тысячи женщин, что бродили стайками и поодиночке, качались на ветвях деревьев, сидели на траве. Всматриваясь, он видел их все яснее, словно наливались живой плотью. Не сразу понял, что некоторые выглядят странноватыми, хотя он не противился бы, если бы у женщин в самом деле была грудь такого размера, такие вот бедра, а волосы ниспадали до пят.
Олег остановился, вертел головой. Томас понял с недоумением, что калика выбирает между берегом Стикса и каменным плато. Там загремело, из черной тучи ударила молния. На ровной, как турнирное поле, плите вспыхнул огонь, взвился красными наконечниками и погас, на камне осталось медленно тускнеющее багровое пятно размером с круглый стол короля Артура. В небе загрохотало, будто катилась горная лавина. Страшно и слепяще вспыхивали молнии, ветвистые, как светящиеся корни невиданного древа. Одним концом упирались в тучу, другим с шипением вгрызались в камни. Вспыхивали огни, камень плавился, тут же остывал, оставляя оспины размером с миску для большой собаки.
Томас не понял, почему калика остановился в нерешительности. Дыхание вырывалось с хрипами, он переводил взор то на берег, покрытый слизью, то на огненное плато. Там гремело, редкие молнии превратились в огненный лес, что вершинами упирался в низкое небо, а корнями взрывал каменистую землю. Этот лес постоянно двигался, молнии ядовито шипели. Когда ветер подул с той стороны, пахнуло горящей землей.
Томас оглянулся:
— Там опять птицы!.. Вперед. Я не вижу опасности!
Олег сказал сиплым голосом:
— А это?
Томас в недоумении поглядел в ту сторону, куда указал калика.
— Все равно не зрю. Одни женщины!
— Так какой опасности тебе еще?
— От женщин? — изумился Томас.
Калика покачал головой:
— Мало тебя били.
Томас негодующе фыркнул. Если бы столько били по каменной скале, то раздробили бы в песок, а по железной — вогнали бы в землю так, что виднелась бы на дне глубокого колодца. Но язычнику что объяснить, если он ни разу не грамотный. Однако присмотрелся, женщины не все выглядят обычными, а у одной вовсе в полупрозрачном теле нечто темное, словно сгусток мрака...