— Томас... из ада забирают только в одно место.
Ледяной ветер бросал воду прямо в лицо, грохот раскалывал небо прямо над головой. Томас видел, как совсем близко вспыхнуло ветвистое дерево молнии, вода закипела и взвилась столбом пара.
— Не пугай меня, Олег.
— Догадался?
— Олег, но Пречистая могла велеть отнести ее только ко мне... а я был в аду! Так что она сейчас в моем замке!!!
Лицо Олега было злым, подозрительным, глаза щурились, а рот сжался в тонкую неприятную линию, даже губы побелели.
— Если те святые ангелы были от твоей Пречистой.
— Олег!
Олег невидяще смотрел в серую стену ливня. Вода стекала по его лицу, как по гранитной скале. Потемневший от солнца, он и был похож на глыбу гранита, века простоявшую под ливнями, ветрами, вьюгами. Губы, еще со следами побоев, шевельнулись словно нехотя:
— А тот ангел, у которого ты из хвоста выдрал перо? Сатана сказал, что ее взяли наверх. Но для него существует только один верх.
Томас покачнулся, лицо стало смертельно бледным.
— Не понимаю... В рай?.. Но она же не умерла?
Олег сказал досадливо:
— Томас, в рай немало людей взяли живыми! Мельхиседек, Енох... еще с десяток, всех не упомню... Но с ними понятно, их за заслуги... хотя я бы назвал их заслуги другим словом... Но Ярославу? Да еще в христианский рай?
Томас прошептал:
— Сэр калика, она христианка.
— Русских христиан поскреби как следует, обнаружишь родян. Даже скрести не надо, и так просвечивает... Нет, тут что-то иное.
Лицо его окаменело, и чем больше Томас смотрел, тем больше сжимался, а в груди как будто кто-то ковырял ножом. Глаза калики потемнели, брови сомкнулись, а желваки вздулись, как наплывы на старом дубе.
— Опять приманка?
— Да, — сказал Олег медленно. — Боюсь, что в вашем христианском раю нас как раз и ждут настоящие. Те, кто проникал в ад и строил нам ловушки.
Томас долго молчал, струи дождя разбивались о его голову и плечи яркими брызгами. Прошептал едва слышно:
— То-то мне показалось, что Сатана о Ярославе вовсе не слыхивал...
Гром ломал небосвод с такой яростью, что от грохота трещала голова и ломило уши. Молнии слепили, а ливень бил по земле так, что взлетающие комочки грязи выглядели странным чудовищным чертополохом. Олег взглянул из-под руки на блестящую, в потоках воды фигуру рыцаря, прокричал зло, едва прорываясь сквозь грохот:
— Говоришь, Илья-пророк на колеснице там носится? Странные забавы у смиренного пророка!
Томасу почудилось покушение на устои религии, крикнул предостерегающе:
— Неисповедимы пути Господни!
Олег услышал, гаркнул еще злее:
— Ну да, неисповедимы!.. Все исповедимо. Если знаешь за какой конец меча браться.
Томас вытянул руку, чтобы убедиться, что даже кончиков пальцев не увидит за ливнем, но тяжесть падающей воды пригнула руку, словно к ней подвесили скалу.
— Дьявол, — ругнулся он невольно. — В аду было хоть сухо. Да и тепло...
Олег крикнул яростно:
— Дурак он, твой Илья-пророк! Скалы и так блестят, а он еще поливает... Остальной дождь вон в море сбросит, а народ на полях дождя не дождется!
— Сэр калика...
— Задницу бы надрать твоему пророку!
Среди грохочущих туч страшно треснуло. Молнии полыхнули особенно ярко, и в блистающем облаке появилась четверка коней, влекущая колесницу. Томас едва успел увидеть на передке высокого человека с непокрытой головой. Волосы трепало ветром, лик яростен, глаза горят жаждой убийства. Он был в белой хламиде, но в разрезах широких рукавов блестели металлические щитки, оберегающие руки от чужого оружия.
Колесница во мгновение ока оказалась на земле. Кони храпели и яростно били копытами, высекая снопы багровых искр. Человек из колесницы крикнул страшным голосом:
— Кто здесь собирался надрать мне задницу?
Олег опешил, пробормотал:
— Ничего себе, пророк... Это с его-то разбойной рожей? Такой напророчит... всю жизнь будешь отвары пить, да и то ежели уцелеешь!
Томас зашептал горячо:
— Сэр калика, повинись! Повинись, говорю. Пророки все милосердные, простит.
— Это он-то милосердный? — изумился Олег. В голосе калики были страх и изумление. — Эй, мужик!.. Мы с тобой не ссорились! Или ссорились?.. Больно голос твой знаком...
Человек в белой хламиде уже соскочил, в правой руке держал огненный кнут, вокруг сгорал воздух, волна жара достигла лица Томаса. Он ощутил, как нагреваются доспехи. Илья-пророк двигался с легкостью, несмотря на тяжелые железные поножи, грубые сапоги на двойной подошве, окованные блестящим железом. Щит и меч остались в колеснице, Томас не успел разглядеть герб, а сам пророк сделал два шага в сторону растерянных людей, но вдруг заколебался, остановился, а затем и вовсе попятился к колеснице.
Олег к ужасу Томаса выскочил следом:
— Да погоди ты!
— Нечего мне с тобой... — прорычал пророк. Спина уперлась в колесницу, он бросил кнут, не глядя, на дно, тот сразу погас, а Олег неожиданно вскрикнул:
— Перун!
Илья-пророк вздрогнул, взялся рукой за борт, намереваясь подняться в колесницу. Олег в два прыжка очутился рядом, ухватил за широкий белый рукав:
— Погоди!
Илья-пророк грозно вперил в него страшные очи:
— Смертный!.. Ты осмелился...
Олег пробормотал:
— Неужто я обознался?.. Гм... Ох, прости...
На лице Ильи промелькнуло облегчение, и тогда Олег, к ужасу обомлевшего Томаса, вдруг ухватил за хламиду на груди Ильи-пророка, резко дернул. С треском отлетела золотая застежка, белая хламида распахнулась. Грудь Ильи-пророка была широка как дверь, поросла густой шерстью, в пластинах мышц. А на левой половине груди белел глубокой шрам длиной в ладонь.
Томас ахнул от святотатства, вжал голову в плечи. Илья-пророк набрал в грудь воздуха, глаза сверкнули яростью:
— Ты посмел...
Голос его был подобен грому. Олег выставил ладони, защищаясь:
— Да ладно тебе, Перун!.. Подумаешь, застежка. Другую прицепишь. Я только не понял, почему теперь Илья-пророк?.. Хотя, прости, я дурак... Понимаю.
Илья-пророк некоторое время испепелял его полным бешенства взглядом. Затем к изумлению Томаса тоже опустил плечи. Голосом, еще дрожащим от ярости, сказал хрипло:
— Почему думаешь, враг мой... а тебе я враг вдвойне, что не уничтожу тебя сейчас?
Томас снова сжался. Олег ответил с печалью:
— А мы уже уничтожены, Перун... Или Илья-пророк, если тебе так ныне привычнее.
Илья-пророк грозно блистал очами, широкие ноздри бешено раздувались. Лик был ужасен, глаза сверкали яростью. Наконец сказал грохочущим голосом, в котором еще слышался грозный прибой священной ярости берсерков, столь несовместимой с христианским смирением:
— Мне надо ехать.
— Новая служба? — спросил Олег с печальной иронией.
Илья-пророк побагровел:
— Не твое собачье дело... Я и с грозой, как видишь, не больно расстаюсь. И кони у меня все те же. И вообще, что я потерял особенное? Почти ничего!.. А ты опять народ мутишь?
Олег покосился на Томаса, короли тоже не жалуют смутьянов, спросил внезапно:
— Постой, значит ты теперь вхож на небеса?
— Я всегда был вхож, — ощетинился Илья-пророк.
— Нет, на нынешние... небеса победителя.
— Вхож, — ответил Илья-пророк, в голосе святого Томас ощутил настороженность. — Тебе-то что? Я во все небеса не то, что вхож, а въезд! Прямо на этой колеснице. Еще и стопчу конями какого... пернатого, если через дорогу осмелится, когда я изволю ехать!
— Ого, ты в самом деле не простой подметала. Послушай, забудем на время старые распри. Теперь спорить не из-за чего, верно? Но мне с моим другом нужно обязательно попасть на небеса.
Илья-пророк отшатнулся. В глазах было гневное изумление:
— Куда-куда?
— На небеса, — повторил Олег, — в тот рай, который вытеснил наш вирий.
Илья-пророк прорычал, повышая голос:
— Да чтоб я, сам, привез врага...
— Мы идем спасать женщину, — сказал Олег печально. — Не веру, не народ, не культуру... Просто женщину. Невесту этого воина.
Илья-пророк смерил огненным взором Томаса. Тот выпрямился, чувствуя жар во всем тебе от прожигающего взгляда, бросил ладонь на рукоять меча. Илья-пророк некоторое время рассматривал его, потом перевел взор на Олега:
— Красивая женщина?
— Очень, — подтвердил Олег.
— Гм... если даже ты говоришь, который ради женщины даже не почешется... Конечно, женщины — это единственное, из-за чего стоит драться, спускаться к самому дьяволу...
— Мы только что оттуда, — заверил Олег. — Всыпали по первое число.
Брови Ильи-пророка взлетели. Он с недоверчивым изумлением смотрел на Олега, покосился на Томаса. Тот кивнул и принял достойную позу, с гордостью подтверждая слова друга. Илья-пророк все еще в сомнении покачивал головой:
— Ладно, влезайте. Отвезу... сколько смогу. А по дороге все расскажешь!
Томас, не веря удаче и счастью, будет о чем рассказать на пирах, поспешно полез прямо через борт, желая показать умение и ловкость в полном доспехе. Колесница с бортами до пояса, Томас сразу представил как, упершись животом в крепкое дерево, обитое бронзовыми полосами, Илья-пророк мечет с бешено мчащейся колесницы стрелы и дротики в пеших врагов. Так, рассказывал дядя, воевали гиксосы и неведомые арии. А Олег говаривал, что потом научились ездить верхом, что сделало армию подвижнее, изобрели седло, а когда Скиф придумал стремена, то конница стала самым любимым средством передвижения воинов. Но Илья-пророк, кем бы раньше ни был, верен старым привычкам.
Томас, не веря удаче и счастью, будет о чем рассказать на пирах, поспешно полез прямо через борт, желая показать умение и ловкость в полном доспехе. Колесница с бортами до пояса, Томас сразу представил как, упершись животом в крепкое дерево, обитое бронзовыми полосами, Илья-пророк мечет с бешено мчащейся колесницы стрелы и дротики в пеших врагов. Так, рассказывал дядя, воевали гиксосы и неведомые арии. А Олег говаривал, что потом научились ездить верхом, что сделало армию подвижнее, изобрели седло, а когда Скиф придумал стремена, то конница стала самым любимым средством передвижения воинов. Но Илья-пророк, кем бы раньше ни был, верен старым привычкам.
Олег сел рядом с Томасом, сзади широкая скамья, а Илья— пророк с передка оглушительно свистнул, гаркнул, взмахнул кнутом. Кони с ходу пошли в галоп. Почти сразу колесница запрыгала, отрываясь от земли и снова грохая бешено вертящимися колесами. Наконец ее понесло без толчков, уже по воздуху, только вихляло из стороны в сторону. Кони мчались все быстрее и быстрее, Томас чувствовал по нарастающему встречному ветру, конских ног не видать, а гривы и хвосты вытянулись в прямые трепещущие струны.
Ветер трепал белоснежную хламиду пророка, широкие браслеты на могучих руках блестели, а от запястья до локтя бронзовые наручники были с особыми наклепками, как понял Томас, для защиты от чужих мечей и сабель.
Обогнали стаю уток с такой скоростью, что Томас едва успел заметить, мелькнул косяк журавлей, те поднимаются выше уток, а когда Томас осмелился осторожно посмотреть через борт, кровь застыла от сладкого ужаса. Немыслимо далеко синеют вены рек, деревьев не разглядеть, леса — мелкая трава, даже горы не выше кротовых куч, да и те уменьшаются так быстро, что вот-вот исчезнут...
Он только краем уха слышал, как сэр калика горько спрашивал, перекрывая шум встречного ветра:
— Но как же ты мог?.. Даже от имени своего отказался!.. Тебе не стыдно? Ты же бог войны, а не какой-нибудь коровий пастух... Тот даже имя почти не изменил! Как пас, так и теперь пасет. Только и того, что вместо Велеса теперь отзывается и на Власия... А ты? Бог воинской чести, славы!
Ветер свистел в ушах, Томас едва расслышал раздраженный голос Ильи-пророка:
— Не бог войны, ты мне чужого не присобачивай!.. Я был богом воинских дружин, а это, как говорят в Великой Перми, две большие разницы. Воинские дружины служат тому, кто платит. Мы работали по найму. Воевали честно, блюли верность до конца срока, за который получали плату.
— Понятно, — ответил Олег горько, — теперь нанимать некому?.. А другие хозяева предложили другую работу?
— Не скаль зубы. Был выбор: взять эту работу или умереть. Да, многие боги предпочли смерть. Конечно, умереть так сразу не могли, все-таки боги, но их низвергли в демонов, чертей, бесов... Сила за ними еще какая-то осталась, но ее уже объявили нечистой. Нечистой силой, а то и просто нечистью. Ну, как и мы когда-то, когда свергали культ Даны, как всегда делается, когда новые боги низвергают старых. Да, я взял эту работу. Но я и был наемником! Чего ты хочешь? Я даже колесницу свою не сменил!.. Стаи ангелов разлетаются, как вспугнутые воробьи, когда я проношусь по небу, сотрясая его грохотом. Когда я мечу громы и молнии, мир все так же сотрясается от ужаса, а мой хохот слышен всюду на земле!
— Но это уже христианство, — сказал Олег печально.
Перун отмахнулся:
— А что христианство? Все то же! Только идолов не из дерева режут, а рисуют на досках. Да в жертву несут не ленточки на дерево, а деньги бросают в копилки, ладан жгут, свечи палят... Чем свеча дороже, чем жертва богаче.
Томасу показалось, что отшельник чересчур уж напирает на Илью-пророка, а тот вроде бы даже оправдывается, и поспешил придти ему на помощь:
— Но бог-то один?
Перун засмеялся:
— Ну да! Ты не видел икон? Стало еще больше. Одному то подай, другому — то... Сам Верховный непонятно чем и занимается... ну, как наш Род, что только сидел на дереве да дремал. Только нашего можно было хоть издали увидеть, а этого никто и никогда... Изображать тоже нельзя, он без образа... Без образный! Миром, как и встарь, правят боги дела. Велес, ныне святой Власий, пасет и оберегает скот, Ярило, он же Юрило, Юрий, Георгий — все так же на коне, рубит и живет яро, бдит и защищает... Говорят, намедни опять дракона заколол. Я смотрел: мелкий такой, худой, вроде большой ящерицы. Больной, видать. Или отощал с голодухи. Я и то бы такого подкормил, а потом шугнул от двора, чтобы кур не крал.
Томас смотрел на грозного святого, раскрыв рот. Олег перехватил изумленный взгляд рыцаря:
— Его твой пращур Англ знавал как Тора... или Доннара, уже не помню. Добрейшей души был человек, мухи не обидел! Но людей резал десятками. Все этому вот в жертву. Это не дохлые свечи и не ладан, который теперь воскуряют в виде жертвы! Вишь, глаза засверкали? Вспомнил вкус свежей кровушки. Да и не до мух тогда было...
Илья-пророк не оглядывался, держал вожжи крепко, но Томасу почудилось, что пророк в самом деле облизнулся. Томас передернулся:
— Да чтоб святое дело Христа приняло на службу гнусного язычника? Да еще бога, ныне сиречь демона?
— Не кипятись. — сказал Олег хладнокровно. — Что толку с пусть честного, но никчемного? Таких пруд пруди, любое дело завалят. Побеждают те, кто умеет переманить лучших. А он, похоже, сумел...
Илья-пророк буркнул, не поворачивая головы:
— Это еще как сказать...
— А что?
— От чего любая крепость гибнет?
Олег пожал плечами, Томас робко предположил:
— От предательства?
Илья-пророк покосился на него недобрым глазом, острым и тяжелым:
— А ты не так уж глуп... Рыцарь, говоришь? Ах да, королем назвали... Любое предательство начинается со сладких слов, лживого языка. У нового бога кто, как ты думаешь, первый?
Олег снова смолчал, а Томас, осмелев чуть, предположил:
— Ты, наверное?
Илья-пророк хохотнул:
— Если бы! Но я чужак, он больше своим доверяет. Первым стал Николай, прозванный... как ты думаешь... как?
— Святой, — предположил Томас. — Праведный, Чистейший, Непорочный...
Перун рыкнул с гневным отвращением:
— Угодник! Николай Угодник.
Томас брезгливо передернулся. Угодничество отвратительно всегда, а угодничество перед богом — втройне.
— И Господь его терпит?
— Терпит, — сказал Перун ядовито. — Этот лакей потому и пролез в первые, что умеет лизнуть где надо. А народ-то каков! Уже поговаривают я сам слышал! — что когда бог умрет, то именно этот лакей займет его место... Совсем гордость потеряли... или уже истребили, если подлейшее угодничество стало добродетелью!
Томас пробормотал смущенно:
— Говорят же: нужны не праведники, нужны угодники. Но я надеюсь, что святая церковь найдет в себе силы побороть скверну.
Кони неслись как звери, снежно-белые гривы трепало встречным ветром. Колесницу несло ровно, без рывков, только совсем редко потряхивало на невидимых ямах.
Голубое небо медленно темнело, стало синим, потом добавился странный лиловый цвет, словно перед грозой. Томас с изумлением и страхом увидел,
как робко блеснула слабая звездочка. Но потом разгорелась ярче, а вслед высыпали еще и еще, в то время как небо темнело все больше, стало зловеще фиолетовым.
За спиной зашипело, а когда Томас быстро обернулся, слева от колесницы быстро удалялся вниз огненный шар. Глаза сморгнули, ослепленные блеском, за это время шар уменьшился до крохотной точки и пропал.
Калика пожал плечами на вопросительный взгляд Томаса, что взбесило, почему-то отшельнику кажется, что такие звезды в родной Британии сыпятся с неба как майские жуки в теплый июньский вечер: хоть не садись с кружкой эля в саду — нападает с добрую дюжину, а по голове и ушам настучат как градины...
Илья перехватил взгляд рыцаря, бросил густым могучим голосом:
— Это что... Бывало, сыплются как горох из порванного мешка! Целыми роями... Светло становится как днем, когда со всех сторон...
— А... не попадают? — спросил Томас осторожно.
Илья кивнул на борт. В зияющей дыре с опаленными краями злобно свистел ветер.
— Вчера... Было две, но одну плотник успел заделать. Да и то, как не заделать, дыра — конь пролезет...
Томас опустил взгляд под ноги, мороз проник в сердце. Из-под коврика, на котором стоит, белеют новенькие дубовые планки, только что оструганные!
Глава 2
Среди блистающих грозно облаков высились исполинские массивные ворота из толстых дубовых досок. Створки в медных лапах, с широким козырьком, чтобы укрыться от дождя. Рядом с воротами высокая калитка, всадник проедет, не склонив головы. Высокий забор из заостренных бревен, не перемахнуть лихому человеку.
По мере того как колесница приближалась, быстро сбрасывая скорость, Томас рассмотрел сквозь дырочку в борту, что к калитке тянется нескончаемая вереница сгорбленных людей, большей частью в лохмотьях, прокаженных, нищих, уродливых, юродивых, бесноватых, а редкие монахи выглядели среди них как вороны среди голубиных стай.