15 февраля Гитлер приказал дивизиям, объединенным в «группу Штеммермана» (командир 11-го армейского корпуса), начать прорыв из кольца окружения. Командующий 8-й армией генерал пехоты Велер в 11 часов дня отдал приказ следующего содержания:
«Боеспособность 3-го танкового корпуса ограничена погодными условиями и снабжением. Группа Штеммермана должна совершить прорыв собственными силами!»[309]
В ночь на 17 февраля части 42-го и 11-го армейских корпусов под руководством своих командиров генералов Штеммермана и Либа предприняли попытку прорваться из окружения в юго-западном направлении, навстречу 3-му танковому корпусу, который напрягал все силы, чтобы, несмотря на непролазную грязь, бросить навстречу прорывающейся группировке хотя бы несколько танков.
Фон Манштейн, вспоминая об этом, пишет:
«По приказу командования группы армий оба окруженных корпуса (42-й и 11-й армейские корпуса. – Авт.) должны были использовать для обеспечения выхода из окружения всю артиллерию и имеющиеся боеприпасы. Так как во время выхода из окружения войскам пришлось бы передвигаться по бездорожью и глубокой грязи, было приказано бросить орудия после того, как будут расстреляны все боеприпасы. Арьергарды с несколькими орудиями прикрывали выходящие из окружения войска от атак противника с севера, востока и юга… В 1 ч. 25 м. в ночь с 16 на 17 февраля пришло радостное известие о том, что первая связь между выходящими из окружения корпусами и передовыми частями 3-го тк (танковый корпус. – Авт.) установлена. Противник, находившийся между ними, был буквально смят. 28 февраля мы узнали, что из котла вышли 30 000—32 000 человек. Так как в нем находилось 6 дивизий и одна бригада, при учете низкой численности войск это составляло большую часть активных штыков».[310]
Свидетельства Жукова с этой информацией расходятся:
«Все утро 17 февраля шло ожесточенное сражение по уничтожению прорвавшихся колонн немецких войск, которые в основном были уничтожены и пленены. Лишь нескольким танкам и бронетранспортерам с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из окружения. Как мы и предполагали, 17 февраля с окруженной группировкой все было покончено. По данным 2-го Украинского фронта, в плен было взято 18 тысяч человек и боевая техника этой группировки».[311]
А вот что утверждал Конев:
«В течение всей этой схватки я несколько раз разговаривал с командирами 69, 7 и 41-й дивизий, которые занимали позиции по берегу реки Горный Тикич на внешнем фронте окружения. Они докладывали, что ни один немецкий солдат не прошел через их позиции. Говорил и с командармами Смирновым, Трофименко, Ротмистровым, Галаниным, внимательно следил за их действиями, донесениями и докладами, и ни в одном докладе и донесении не было сказано, что немцы прошли через какой-либо пункт или рубеж наших войск, занимающих оборону как на внешнем, так и на внутреннем фронтах».[312]
К. Типпельскирх в своей книге «История Второй мировой войны» об этих событиях писал следующее:
«Когда к 15 февраля наступательная сила деблокирующих войск истощилась, окруженные корпуса получили приказ пробиваться в южном направлении, откуда навстречу им должен был наступать танковый корпус 1-й танковой армии. Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16 на 17 февраля не привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, так как продвижение последнего, и без того медленное из-за плохого состояния грунта, было остановлено противником… В конечном итоге эти бои вновь принесли тяжелые потери в живой силе и технике, что еще больше осложнило обстановку на слишком растянутых немецких фронтах».[313]
В четвертом томе «Военной энциклопедии» (статья «Корсунь-Шевченковская операция») говорится, что около 20 тыс. человек, бросивших тяжелое вооружение и транспорт, просочились мелкими группами под покровом сильного снегопада. Задача надежной изоляции окруженной группировки и ее последующего уничтожения была решена лишь частично. Потери ее (вместе с потерями войск, действовавших на внешнем фронте окружения) достигли 70 тыс. человек.
После завершения боев командующий 27-й армией генерал Трофименко по ВЧ доложил генералу армии Коневу, что при выходе из окружения погиб командир 11-го армейского корпуса генерал Штеммерман. Его труп был обнаружен на поле боя около села Джурженцы. Командующий 2-м Украинским фронтом, отдавая должное мужеству противника, разрешил военнопленным похоронить генерала Штеммермана с надлежащими почестями по законам военного времени.
Каков же был итог Корсунь-Шевченковской операции, проведенной войсками 1-го и 2-го Украинских фронтов? В ходе операции они приковали к себе до половины всех танковых и более двух третей воздушных сил противника, действовавших на Правобережной Украине. Это облегчило 3-му и 4-му Украинским фронтам проведение Никопольско-Криворожской операции. Особенностью Корсунь-Шевченковской операции было использование танковых армий на ее первом этапе для окружения врага, а на втором этапе – для отражения сильных ударов противника на внешнем фронте. В этой операции был получен первый опыт применения двух танковых армий (5-й гвардейской и 6-й) навстречу друг другу с целью замыкания кольца окружения вокруг крупной вражеской группировки. При этом танковые армии показали высокую маневренность, мощь и силу своих ударов в наступлении, стойкость и упорство в обороне.
В любом случае значение Корсунь-Шевченковской операции по окружению и уничтожению крупной группировки противника очень трудно переоценить. Генерал Ф. Меллентин, комментируя решение Гитлера удерживать корсунь-шевченковский выступ, отмечал: «Результатом такого решения оказался новый Сталинград, – правда, масштабы катастрофы на этот раз были меньше».[314]
18 февраля Москва салютовала войскам 2-го Украинского фронта. О 1-м Украинском фронте не было сказано ни слова. Жуков считал, что это была непростительная ошибка Сталина. Ведь известно, что окружение и уничтожение противника проводилось войсками обоих фронтов.
Когда Корсунь-Шевченковская операция пришла к победному финалу, в деревне Толстое, где размещался командный пункт 2-го Украинского фронта, раздался телефонный звонок. Генерала армии Конева вызывал к прямому проводу Сталин.
– Поздравляю с успехом, – сказал Сталин. – У правительства есть мнение присвоить вам звание Маршала Советского Союза. Как вы на это смотрите, не возражаете? Можно вас поздравить?
– Благодарю, товарищ Сталин.
– Ну, хорошо, отдыхайте, устали, наверное?
18 февраля Указом Президиума Верховного Совета СССР И. С. Коневу было присвоено звание Маршала Советского Союза. Вечером из Москвы прилетел самолет. В нем заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Жуков прислал своему коллеге в подарок маршальские погоны. Их вручили Ивану Степановичу в деревне Моренцы, где разместился к тому времени фронтовой командный пункт. Именно сюда прибыли и корреспонденты ряда зарубежных газет. Момент этот весьма выразительно запечатлен в книге С. Дангулова «Кузнецкий Мост»:[315]
«Он (Конев. – Авт.) стоял… чуть сощурив глаза, легко раскачиваясь, охватив кожу ремня большими руками, будто подбоченясь. Широконосый, чуть скуластый, с остро глядящими, улыбчивыми и хитроватыми глазами. Он пребывал в отличном состоянии духа и не хотел скрывать этого – в конце концов, трудных дней и раньше было предостаточно.
– Корсунь даст нам такую силу разбега, какую мы давно не имели, – произнес он и посмотрел в окно, казалось, он видел уже движение армий. – Именно разбега, а это в наступлении важно… – Он протянул руку корреспонденту английской «Таймс». Рука у него была жестковатой, ощутимо твердой, в руке была энергия действия… Да, он так и сказал: «Корсунь даст нам… силу разбега…» – и, надев кожанку, пошел через заснеженный двор к танку, что, казалось, стоял наготове, ожидая его».
На сей раз Конев одержал вполне ощутимую победу над фон Манштейном, заслужив по праву звание маршала. Теперь они стали на один уровень. Но, чтобы подтвердить маршальское звание, требовалось добить своего врага окончательно…
Последняя схватка
18 февраля 1944 г. генерал-фельдмаршал фон Манштейн связался по телефону с генералом Цейтцлером.
– Над северным флангом группы армий «Юг» может создаться большая угроза, – сказал фон Манштейн. – Соотношение сил является для нас все еще неблагоприятным по сравнению с другими группами армий.
– Я имел по этому поводу, а также по поводу необходимых в связи с этим мероприятий длительную беседу с фюрером, но опять ничего не добился, – ответил Цейтцлер.
– Над северным флангом группы армий «Юг» может создаться большая угроза, – сказал фон Манштейн. – Соотношение сил является для нас все еще неблагоприятным по сравнению с другими группами армий.
– Я имел по этому поводу, а также по поводу необходимых в связи с этим мероприятий длительную беседу с фюрером, но опять ничего не добился, – ответил Цейтцлер.
– Как же он думает проводить дальше операции на нашем фронте?
– Он говорит, что когда-нибудь же русские перестанут наступать. С июля прошлого года они непрерывно ведут наступление. Долго это не может продолжаться. Я сказал ему в ответ на это: «Мой фюрер, если бы вы сейчас были в положении русских, что бы вы делали?» Он ответил: «Ничего!» Я возразил: «Я бы начал наступление, и именно на Львов!»
Фон Манштейн по-прежнему придавал большое значение усилению своего северного фланга до того момента, пока распутица временно не заставит советские войска прекратить наступление, а также на тот период, когда снова возобновятся боевые действия. Он полагал, что советские войска, безусловно, будут продолжать и дальше наступление на фронте группы армий «А» (6-я армия) и 8-й армии группы армий «Юг». По-прежнему перед ними открывалась перспектива разбить этот далеко выдвинутый вперед фланг, отбросить его до Черного моря или, во всяком случае, захватить переправы через Буг и позже через Днепр. Однако фон Манштейн считал, что на этом фланге в случае необходимости можно применить эластичную оборону и тем самым благодаря вызванному этим значительному сокращению фронта 6-й армии высвободить большие силы. Кроме того, он рассчитывал за нижним течением Буга или Днепра (во всяком случае, до бывшей румынской границы), заняв крупными силами позиции для оказания решительного сопротивления, вынудить противника остановиться.
Когда 22 февраля советские войска перешли в наступление на южном фланге 8-й армии, фон Манштейн потребовал от Генштаба Сухопутных войск, чтобы ему была предоставлена свобода маневра для отхода. Он не собирался, да и не мог перебросить сюда новые силы, которые на других участках (на левом фланге группы армий «Юг») были гораздо более необходимы. Предпосылкой для отхода 8-й армии было, правда, присоединение к этому маневру примыкавшей к группе армий «Юг» с юга выдвинутой еще дальше на восток 6-й армии. В связи с этим фон Манштейн запросил согласия у ОКХ. Но Гитлер не дал его. Наоборот, группа армий «Юг» вынуждена была впоследствии передать 6-й армии еще две дивизии (3-я и 24-я танковые), когда ее слишком далеко выдвинутые вперед силы были разбиты противником.
Фон Манштейн опасался того, что советские войска попытаются добиться решительного успеха на северном фланге группы армий «Юг». Если бы им удалось еще до наступления распутицы осуществить прорыв обращенного на север фронта 4-й танковой армии, то в их руках оказалась бы столь важная для снабжения всего южного фланга группы армий «Юг» железная дорога, идущая из Лемберга (Львов) через Жмеринку в Южную Украину. В дальнейшем же, продолжая наступать на юг, противник вышел бы во фланг и тыл южного крыла Восточного фронта. Кроме того, фон Манштейн полагал, что советское командование использует большое незащищенное пространство, образовавшееся между северным флангом группы армий «Юг» и южным флангом группы армий «Центр», для сосредоточения перед ним новой сильной ударной группировки. Она могла бы совершить глубокий обход левого фланга группы армий «Юг» или нанести удар на Львов. В результате отхода левого фланга группы армий «Юг» ей пришлось бы отступить на юг, возможно, даже и на восток от Карпат.
Фон Манштейн, стремясь избежать такого развития событий, сразу же после окончания боев за освобождение войск, окруженных у Черкасс, а также установления связи между участками фронта, занимаемыми 1-й танковой и 8-й армиями, отдал приказ о переброске крупных сил на левый фланг. Из состава 1-й танковой и 8-й армий намечалось перегруппировать 1-ю и 11-ю танковые дивизии, а также 16-ю танковую дивизию 3-го танкового корпуса. В последующем планировалось сосредоточить в районе Проскурова за 4-й танковой армией 17-ю танковую и артиллерийскую дивизии. Кроме того, в распоряжение командующего 4-й танковой армией из 1-й танковой и 8-й армий выделялись 7-я танковая дивизия, лейб-штандарт и 503-й батальон тяжелых танков. Эти соединения должны были войти в состав 48-го танкового корпуса и сосредоточиться в районе Тернополя. Одновременно 3-му танковому корпусу была поставлена задача предотвратить прорыв или остановить прорвавшиеся через фронт советские части севернее Проскурова. Соединения 48-го танкового корпуса должны были не допустить охвата западного фланга войск группы армий «Юг» советскими войсками, наносящими удар на Тернополь. Три обещанные ОКХ пехотные дивизии (68, 357 и 359-я) также были направлены в распоряжение 4-й танковой армии. Для переброски этих дивизий с участков, занимаемых другими армиями, естественно, необходимо было время. К тому же дороги и транспортные возможности не позволяли произвести эту переброску в короткий промежуток времени. Поэтому их прибытие в районы, находившиеся за левым флангом группы армий «Юг», ожидалось не ранее середины марта.
В начале марта фон Манштейн отдал приказ о значительном расширении и перемещении полос, занимаемых армиями, в сторону левого фланга. В результате командующий 4-й танковой армией получил возможность руководить действиями войск в районе Тернополь – Дубно, который теперь приобрел особенно важное значение. 4-я танковая армия передала 1-й танковой армии участок полосы, заканчивавшийся в районе Шепетовки, и приняла участок восточнее линии Тернополь – Дубно. В нем находились пока только формировавшийся 48-й танковый корпус, 13-й артиллерийский корпус, действовавший в районе Дубно, а также полицейская группа в районе Ковеля. 1-я танковая армия передала взамен свой участок фронта севернее Умани (7-й армейский корпус) 8-й армии. Правофланговый корпус 8-й армии, в свою очередь, по приказу ОКХ был передан 6-й армии.
Однако, пишет фон Манштейн, оставалось все же неясным, достаточны ли будут все описанные выше мероприятия для того, чтобы остановить наступление советских войск, которое могло развернуться еще до наступления распутицы. Во всяком случае, на тот период, который последует за распутицей, необходимо было, как неоднократно подчеркивал фон Манштейн в своих обращениях в ОКХ, направить в район Львова две армии с общим числом 15—20 дивизий. Это позволило бы предотвратить ожидавшийся со стороны советских войск обход левого фланга группы армий с его уже описанными последствиями. Фон Манштейн понимал, что произведенное в таких больших масштабах снятие сил с участков 8-й и 1-й танковой армий представляло большой риск для них. Противник, поскольку это ему будет позволять местность и погода, будет продолжать атаки и на их фронте с целью прорваться в направлении на среднее течение Буга и на переправы через него от Винницы до Вознесенска (на стыке с 6-й армией).
В сложившейся обстановке фон Манштейну пришлось выбирать из двух зол наименьшее.
«Таким наименьшим злом было, безусловно, предоставление противнику возможности продвинуться вперед на левом фланге 1-й танковой армии и на участке 8-й армии, – пишет он. – Оперативных последствий такого продвижения можно было бы избежать отходом нашего соседа на юге – 6-й армии – на юг за Буг или в худшем случае за Днепр. В случае решительного успеха противника на левом фланге группы армий его последствий с оперативной точки зрения нельзя было бы никак избежать. Не допустить его, не дать русским выйти глубоко во фланг групп армий «Юг» и «А» или к Лембергу, – в этом состояла оперативная цель, которую ставила перед собой группа армий на период до наступления полной распутицы. При этом необходимо было примириться с возможностью дальнейшего отхода нашего правого фланга, а тем самым и группы армий «А» на запад. Хотя состояние погоды не давало нашей воздушной разведке возможность установить, предпринял ли противник перегруппировку своих сил и где он их сосредоточивает, командование группы армий оценивало обстановку следующим образом. Появившийся впервые перед нашим фронтом 1-й Белорусский фронт[316], очевидно, будет сосредоточивать свои силы для обхода западного фланга группы армий в районе Ровно. 1-й Украинский фронт будет наносить удар по обращенному фронтом на север участку по обе стороны от Проскурова, отошедшему теперь к 1-й танковой армии. 2-й Украинский фронт, как мы предполагали, возобновит удары по правому флангу 1-й танковой армии и в полосе 8-й армии и, если ему удастся форсировать Буг, продолжит наступление на Черновицы. 3-й и 4-й Украинские фронты будут продолжать попытки добиться успеха на правом фланге 8-й армии и на участке 6-й армии».[317]
Таковы были оценка обстановки, создавшейся к середине февраля 1944 г., а также выводы фон Манштейна о возможном развитии событий. Посмотрим, насколько они совпадали с планами советского командования.