навставляет!.. Это надо же, сама вызвалась на котлован!..
(Вводит Фролову в гримуборную. Зычно.) Зэка, стой! Напра-во!
Садись, мать твою!
Вбегает СПИВАК. За ним появляются ЗЮКИНА и ЖУК.
СПИВАК. Да что тут сегодня... (Видит Фролову.)
КОНВОЙНЫЙ. Гражданин режиссер, зэка доставлена. Она ж
сама, сука...
БОНДАРЬ (резко, по-офицерски). Ат-ставить сук!
КОНВОЙНЫЙ (машинально вытягиваясь). Есть отставить! Ть
фу, чтоб тебя! (Спиваку.) То есть, я хотел сказать: она сама
вышла с бригадой, никто ее не волок. Сказала бы: есть приказ
- все. А мне втык. А я что? Бегать за ней? (Фроловой.) Дура
ты, тетка. Хоть и артистка. На общие - сама! Смеху подобно!
СПИВАК. Это... правда?
ФРОЛОВА. Да.
ЖУК. Фуфайка новая, а уже замызгалась.
СПИВАК. Не отвлекаемся, продолжаем работать! (Зюкину и
Жуку.) На сцену. (Бондарю.) Пройдите с ними кусок из треть
его акта. Со слов: "Муров, имею честь представиться".
Зюкина, Жук и Бондарь уходят.
КОНВОЙНЫЙ. А мне, это... можно посмотреть?
СПИВАК. Можно.
Конвойный уходит.
Пауза.
СПИВАК. Что же ты с собой делаешь?.. Лариса!.. Зачем?!
ФРОЛОВА. Не нужно, Ефим Григорьевич. Вы сами все знаете.
СПИВАК. Но ведь было же все прекрасно! Три недели ты
прекрасно работала, мне хорошо помогала, Аннушка у тебя за
мечательная. С чего вдруг? На котлованы - сама! Тогда уж
сразу нужно было отказываться.
ФРОЛОВА. Слабая я была еще... несло меня.
СПИВАК. Говорил же: не наваливайся на еду!
ФРОЛОВА. Нет, до того еще... С кровью несло... А это
сами знаете.
СПИВАК. О Господи! Знаю. Еще чуть - и конец... Сей
час-то как?
ФРОЛОВА. Нормально сейчас... почти. Спасибо вам, под
кормилась тут. Передохнула в придурках. Теперь у меня сил
хватит. Если в БУР случайно не угожу... Мне ведь всего четы
ре месяца и двадцать шесть дней осталось. За это время война
кончится. Надежда у меня появилась, Ефим Григорьевич! И мне
сейчас нужно держаться от вас подальше.
СПИВАК. Не так уж ты и окрепла. За четыре месяца на
земляных можно и без всякого БУРа загнуться.
ФРОЛОВА. Ничего... как-нибудь продержусь.
СПИВАК. Все равно не понимаю. Сейчас-то чего бояться?
Тебя все равно узнали. И если будет запрос - найдут. Здесь
ли, в бригаде - какая разница?
ФРОЛОВА. Я уже не запроса боюсь. А того, что вы затея
ли. На зоне только успели афишу повесить, а все уже:
шух-шух. Без вины виноватые: про нас! Даже блатные
притихли. С огнем играете, Ефим Григорьевич! Так хоть меня не
втягивайте, я и так до костей обгорела.
СПИВАК. Да мы-то при чем? Русская классика. Пьесу пред
ложил Школьников - наш, можно сказать, политрук. Начальство
одобрило.
ФРОЛОВА. Это вы потом будете объяснять... долго будете
объяснять. И не мне.
СПИВАК. Да ни черта не будет! Ни черта! Будет пустая
ремесленная поделка. Бездарная, как мочалка! Работать - с
кем? А главное: сам уже, видно, все - иссяк. Кончился. Сам
вот что главное!
ФРОЛОВА. Перед премьерой у вас всегда это было. Самоед
ство. В ГИТИСе ребята очень смешно вас показывали.
"Бездарь! Боже! Какая бездарь!" И лбом о портал - бум, бум, бум!
СПИВАК. Да? Вот сукины дети.
ФРОЛОВА. Закройте работу, Ефим Григорьевич. Пока не
поздно. Лучше момента не будет: артисты не все, костюмы ис
чезли.
СПИВАК. Нет. (Помолчав.) Я слабый, раздавленный чело
век. От меня отреклись жена и дочь... и правильно сделали,
хоть остались на воле... Я подписал всю чудовищную гали
матью, которую нагородил следователь... и лишь на то уповаю,
что не принес большой беды людям, на кого у меня требовали
показаний... Они и так были обречены.
ФРОЛОВА. На Сундукова... тоже?
СПИВАК. Да... его уже тогда обложили... Но я еще - нем
ножечко человек. И пока я еще хоть немножечко человек, я бу
ду делать то, что обязан делать человек. Помочь, если есть
возможность помочь. И сказать свое "фэ", если есть хоть ка
кая-то возможность сказать это в лицо палачам.
ФРОЛОВА. Но хоть пьесу, пьесу смените!
СПИВАК. Да как смеешь ты, моя ученица, как смеешь ты
думать, что любой пьесой, даже самой ничтожной, я не смогу
сказать то, что хочу! Даже последней мерзопакостью Симонова
или Софронова...
ФРОЛОВА. Тихо! Ефим Григорьевич! Дунут же! Симонова! Он
все-таки "Жди меня" написал!
СПИВАК. После "Жди меня" ему следовало умереть!.. Даже
самую холуйскую мерзопакость я смогу поставить так, что вся
эта мразь, считающая себя хозяевами жизни, будет три дня
икать - и не знать, от чего! При этом - ни слова не меняя,
ни запятой! Потому что я - режиссер! И за мной - Театр! А за
ними - лишь жалкая "вохра"!
ФРОЛОВА. Жалкая "вохра". Жалкие танки. Жалкое НКВД.
Миллионы вертухаев и стукачей - добровольных,
сознательных!
СПИВАК. Да! Да! И все равно их могущество - химера! Все
равно - болотный пузырь! И рано или поздно он лопнет! Обяза
тельно лопнет! И зальет весь мир смрадом и трупной гнилью! И
я этому помогу. Я! Хоть йотой, згой - чем смогу. Чего бы мне
это ни стоило!
Пауза.
ФРОЛОВА. А ведь вы не выйдете отсюда. Никогда.
Пауза.
СПИВАК. Я знаю.
ФРОЛОВА. Милый вы мой... чудный... прекрасный вы мой
человек!.. Спасибо вам - за все. Вы сделали для меня больше,
чем отец. Когда-то вы открыли во мне актрису. А теперь спас
ли жизнь... А сейчас... вы отпустите меня. У нас разные до
роги. Я не могу рисковать.
СПИВАК. Конечно, отпущу... А жаль. Ну вот, у меня те
перь и Аннушки нет.
ФРОЛОВА. Не нужно, Ефим Григорьевич. Вам же не Аннушка
была нужна. Вам нужна была я - Кручинина.
СПИВАК. Да. Да! Ты - Кручинина! Господи, какая ты была
бы Кручинина! Ты, сегодняшняя, какая есть: с водянкой, с
кровавым поносом, доходяга. Несломленная, никого не предав
шая! Прекрасная, как сама Дева Мария, какой бы она была, ес
ли бы ей пришлось отмотать всю пятерку на общих!.. Ты была
большой актрисой. После этого спектакля ты стала бы великой
актрисой!
ФРОЛОВА. Великий вы фантазер.
СПИВАК. Не веришь? Ты смеешь не верить - мне?!. Мотай!
Проваливай! Обойдусь! Я и с Зюкиной спектакль поставлю. Она
с тобой хорошо прибавила. И есть, есть в ней это - огонечек
свободы. Я раздую его - в лесной пожар! Вот о чем будет этот
спектакль - о свободе!
ФРОЛОВА. От всего сердца... от всей души... желаю
вам... Клянусь, как себе самой никогда ничего не желала...
Желаю вам...
СПИВАК (растроганно). Спасибо. Ты всегда была доброй
душой.
ФРОЛОВА (с болью). Провалиться! С треском! С позором!
Чтобы вас после этого - в самую захудалую самодеятельность!
Может, хоть тогда... старый дурак!.. вы останетесь живы!
Пауза.
СПИВАК (удивленно). Я - провалюсь? Да ты хоть сообража
ешь, что говоришь? Я - провалюсь? (С яростью.) Я - прова
люсь?!
ФРОЛОВА. Вот вы и снова в форме.
Входит ШКОЛЬНИКОВ. Перетянут портупеей. В руках у него
тощая картонная папка.
ШКОЛЬНИКОВ (предупреждая вопрос Спивака). Ну, звонил,
звонил! Даже заехал. Лично говорил с директором театра. Нет
у них больше костюмов. Все, что могли, нам отдали.
СПИВАК. А ваши розыскные мероприятия, шмон по зонам?
Тоже впустую?
ШКОЛЬНИКОВ. Нет. Нашли финки, спирт, рукописные еванге
лие. И двенадцать килограммов сухарей. Побег, мерзавцы, го
товили. Пока, правда, не знаем кто.
СПИВАК. А костюмы, костюмы!
ШКОЛЬНИКОВ. Костюмы не обнаружены. Портянок из
Вашего бархатного балахона тоже нет. Где-то все крепко
притырено.
ФРОЛОВА. Видите? Нет костюмов.
СПИВАК. Ну, слышал, слышал! "Нет костюмов, нет костю
мов!" Если на то пошло, я эту пьесу и без костюмов поставлю!
(Подумал.) Ух, как бы это смотрелось! (Еще подумал.) Вот это
ход! Кручинина - зэчка. Незнамов - оперчекист. А все дейс
твие происходит в некоем будущем, когда вся страна - лагерь.
И смотрите, как ложатся слова Кручининой! (Фроловой.) Ну-ка!
(За Дудукина.) "Вы еще не соскучились у нас, не надоело
вам?"
ФРОЛОВА (за Кручинину). "А где ж веселее-то? Везде одно
и то же!.."
СПИВАК (торжествующе). А?! Вот - современное прочтение
классики! А не какое-то там... этнографическое фуфло! "Да
где ж веселее-то? Везде одно и то же!"
ФРОЛОВА. Ефим Григорьевич! Может, вам сахару, что ли,
погрызть? Дать?
СПИВАК. Ну, действие, конечно, происходит не в нашей
стране. Нет-нет, не в нашей. Это же самой собой разумеется.
А где-то там (неопределенный жест), где в р е м е н н о
победил фашизм. И где, так сказать... все эти дела.
ШКОЛЬНИКОВ. Вам удалось убедить Ларису Юрьевну в
неразумности ее поведения?
СПИВАК. Удалось. Но не слишком. Даже, собственно гово
ря, совсем не удалось.
ШКОЛЬНИКОВ. Тогда попробую я.
СПИВАК. Не буду мешать. (Фроловой.) Как ты сказала:
"шух-шух"? (Школьникову.) Нужно развесить на зонах объявле
"шух-шух"? (Школьникову.) Нужно развесить на зонах объявле
ния, рядом с афишами. Что спектакль отменяется, так как ук
рали костюмы.
ШКОЛЬНИКОВ. Мы не можем отменить спектакль. Он первым
в программе олимпиады.
СПИВАК. Я не сказал: отменим. Просто развесим объявле
ния. И все.
ШКОЛЬНИКОВ. Думаете, что-то даст?
СПИВАК. Не даст так не даст. А вдруг даст? Только это
нужно сделать сегодня же. Я передам художнику просьбу - от
вашего имени?
ШКОЛЬНИКОВ. Приказ.
СПИВАК. Тем лучше. (Направляется к выходу.)
Его перехватывают ЗЮКИНА и ЖУК.
ЗЮКИНА. Ефим Григорьевич, Коринкину и Миловзорова при
везли. Что с ними делать?
СПИВАК. Как что? Срочно вводить. Сейчас приду. Походите
пока, покажите рисунок - вы же репетировали Коринкину.
ЖУК. Да им не до ходить, им тилько сидеть.
СПИВАК. Не понял.
ЖУК. С общих. У них же три месяца, как нет театра.
СПИВАК (Фроловой). Слышала?
ЖУК. Подхарчить бы их трохи.
СПИВАК. Николай Евдокимович! "Тилько", "трохи". Премь
ера через неделю! (Быстро проходит на сцену.)
ЖУК. "Трохи". А как надо?
ЗЮКИНА. Трохи, крохи. Немножко.
ЖУК. Не... там немножком не обойдешься.
СПИВАК (возвращается в гримерку). Петр Федорович, неу
жели так трудно устроить артистам доппаек? Хоть на выпуск
спектакля! Хотя бы этим двоим! Я же не могу использовать
только сидячие мизансцены!
ШКОЛЬНИКОВ. Доппаек полагается лишь на тяжелых
горных работах.
СПИВАК. А у нас тут что - санаторий?
ШКОЛЬНИКОВ. Попробую. Но обещать не могу.
СПИВАК (Жуку). С вами - два момента. Не стоит, пожалуй,
глушить эти ваши "усе" и "тилько". Вы все время контролируе
те себя, отсюда - зажим. А мы допустим, что Муров откуда-то
с юга, из Малороссии: приехал с маменькой, чужак, выговор
его еще больше сковывает. Может, Отрадина поэтому его и по
жалела. А жалость - начало любви. Зато потом, когда войдет в
силу, он и вовсе будет выговором бравировать: "Я учера два
раза заезжал к вам у гостиницу".
ЖУК. Понял. Вот за это спасибочки. То есть, понял.
СПИВАК. Понял, понял! И забудьте об этом. Со вторым
сложней. Мурова не любят, никто. А вы - больно уж свой. Даже
мне в парных сценах трудно держать дистанцию.
ЖУК. Однако, держите. Я же чую.
СПИВАК. Между нами: я представляю, что это вы в свое
время написали на меня донос. Своим аккуратным, красивым
почерком.
ЖУК. Да Бог с вами, Ефим Григорьевич! Я вас знаю-то с
год всего!
СПИВАК. Вы не услышали. Я сказал: представляю. (Школь
никову.) С вами и со Шмагой тоже нужно разобраться, что-то
там не то. Все, друзья мои, за работу! (Уходит.)
ЗЮКИНА. Покурить бы. (Жуку.) У кого бы стрельнуть?
ШКОЛЬНИКОВ (выкладывает на стол пачку "Казбека"). Уго
щайтесь.
ЗЮКИНА. Неужели закурили?
ШКОЛЬНИКОВ. Пока нет. Считайте, что это доппаек. Только
курите где-нибудь в другом месте.
ЗЮКИНА. А вы - репетируете?
ШКОЛЬНИКОВ. Вроде того.
ЗЮКИНА. Уходим, уходим. (Берет для себя и Жука папиро
сы.)
ЗЮКИНА и ЖУК выходят. В продолжение следующей сцены
Зюкина то и дело мелькает в кулисах. Ее явно интересует то,
что происходит в гримерке.
ШКОЛЬНИКОВ (достает из папки заполненный бланк, чита
ет). Фролова Лариса Юрьевна, тридцати пяти лет, место рожде
ния Москва, урожденная Рейн. Я заранее подготовил вопросы.
Все правильно?
ФРОЛОВА. Да.
ШКОЛЬНИКОВ. Осуждена 24 июля 1940 года Особым
совещанием по статье 58-ЧСИР на пять лет.
ФРОЛОВА. Да.
ШКОЛЬНИКОВ. Вплоть до ареста работали актрисой в театре
Сундукова.
ФРОЛОВА. Да.
ШКОЛЬНИКОВ. Имеете сына двенадцати лет, который в нас
тоящее время находится в специнтернате в Тюменской области.
ФРОЛОВА. Он еще там?
ШКОЛЬНИКОВ. Будьте внимательней. Я прочитал: в настоя
щее время. С отцом, Рейном Ю.И., работающим заместителем
наркома...
ФРОЛОВА. Он уже замнаркома?
ШКОЛЬНИКОВ. Лариса Юрьевна, вопросы задаю я.
ФРОЛОВА. Извините.
ШКОЛЬНИКОВ. ...родственных отношений не поддерживаете
и в переписке не состоите.
ФРОЛОВА. Да. Он от меня отказался.
ШКОЛЬНИКОВ. Почему?
ФРОЛОВА. Потому что я не отказалась от мужа. Можно за
курить?
ШКОЛЬНИКОВ. Курите.
Фролова закуривает. Входит СПИВАК.
СПИВАК. Мужчина курит, женщина пишет - контора. Женщина
курит, мужчина пишет - допрос. (На укоризненный взгляд
Школьникова.) Опять забылся? Полный склероз. (Проходит на
сцену, где продолжается репетиция.)
ШКОЛЬНИКОВ. Ваш муж, Фролов А.Д., по профессии худож
ник, был осужден 10 марта 1940 года по статье 58-КРТД за
контрреволюционную террористическую деятельность.
ФРОЛОВА. Да.
ШКОЛЬНИКОВ. Вам сообщили приговор Особого совещания?
ФРОЛОВА. Да. Десять лет без права переписки. Это допрос?
ШКОЛЬНИКОВ. После ареста и осуждения мужа
формальную родственную связь с ним вы не прервали и своим
правом расторгнуть брак не воспользовались.
ФРОЛОВА. Да.
ШКОЛЬНИКОВ. Почему? Вы его очень любили?
ФРОЛОВА. Когда-то - да... Было в нем что-то. Он не ду
мал о куске хлеба, никогда не знал, есть ли у него деньги.
Мне это нравилось. А в последние годы... Если бы его не заб
рали, мы бы разошлись.
ШКОЛЬНИКОВ. Это - очень важно. Вы собирались разойтись
с мужем, потому что осуждали его деятельность? Вы не замеше
ны, это доказано. Но вы могли о ней догадываться.
ФРОЛОВА. Да какая там деятельность! Бред свинячий.
ШКОЛЬНИКОВ. Вы... не доверяете органам?
ФРОЛОВА. Конечно, не доверяю.
ШКОЛЬНИКОВ. Вы... вы хотите сказать, что не верите в
правильность приговора?
ФРОЛОВА. Конечно, не верю. Легче было доказать, что я
заслана с Луны.
ШКОЛЬНИКОВ. Знаете, а на это похоже. Только не засланы,
а свалились.
ФРОЛОВА. И это ближе к правде, чем то, что он терро
рист. Контрреволюционный террорист! Господи! Да он был кто
угодно: бабник, трепло, гений, бездарный мазила, пьяница. Но
только не террорист. Ни к какой деятельности он вообще не
был способен. Нашли террориста!.. Да сядьте вы, Петр Федоро
вич, что вы бегаете?
ШКОЛЬНИКОВ. А чем же, по-вашему, вызван т а к о й при
говор? Вы ведь знаете, что э т о значит?
ФРОЛОВА. Сначала не знала. Потом объяснили. В Бутырке.
Значит, не подписал. (Школьников молчит.) Ну, не заложил ни
кого. (Школьников молчит.) Я уж не знаю, как вам и объяс
нить. Виновным себя не признал. Подписал бы все, получил бы
десятку. Как все нормальные люди. Это мне тоже потом объяс
нили.
ШКОЛЬНИКОВ. Поговорим о другом. Вы сказали, что в пос
ледние годы не любили мужа. Я вас правильно понял?
ФРОЛОВА. Я его ненавидела! Я бывала в театре по пятнад
цать часов. Когда после репетиций был спектакль, отец присы
лал за мной машину. Потому что у меня не было сил идти. Дома
я находила полный развал, каких-то художниц в моих халатах,
какие-то гении спали носом в селедочницы с окурками. Я была
готова его убить. Хорошо, сына можно было оставлять у бабуш
ки.
ШКОЛЬНИКОВ. Но можно же было оформить развод и после
его ареста?
ФРОЛОВА. После ареста? Когда в жизни у него осталась
лишь я?
ШКОЛЬНИКОВ. Ну, а... потом?
ФРОЛОВА. Потом? Тем более. (Пауза.) Вы в самом деле не
понимаете?
ШКОЛЬНИКОВ. Но вы же должны были подумать, пусть не о
себе - о сыне!
ФРОЛОВА. О нем я и думала. Поверьте, только о нем. Как
бы я потом смотрела ему в глаза?
ШКОЛЬНИКОВ. Сыну?
ФРОЛОВА. И сыну. И его отцу, моему мужу.
ШКОЛЬНИКОВ. Но ведь десять лет без права переписки
это...
ФРОЛОВА. Ну да, расстрел. Я же вам сказала, что знаю.
Пауза.
ШКОЛЬНИКОВ. Вы верите в другую жизнь?
ФРОЛОВА. Конечно. А как же можно в нее не верить? Как
можно допустить, что это и есть жизнь? Это не жизнь. Все пе
репуталось. Раньше жизнь давалось человеку как испытание. А
потом наступал ад или рай. Сейчас сначала идет ад, и если
человек остался в нем человеком, он награждается жизнью.
ШКОЛЬНИКОВ (с иронией). Райской?
ФРОЛОВА. Нет, обыкновенной. Самой обыкновенной. Это и
есть рай. Мы не умели ценить жизнь. Нет, не умели. За это и
платим.
ШКОЛЬНИКОВ. Мы?
ФРОЛОВА. И вы. Конечно, и вы. У вас - жизнь? Да у вас
хуже, чем ад. И нет даже надежды на освобождение. Разве вы
не поняли еще, почему вас так тянет к нам? Да потому что в
этом сарае есть то, чего вы лишены изначально.
ШКОЛЬНИКОВ. Я знаю, что это. Искусство.
ФРОЛОВА. А это и есть свобода.
Пауза.
ШКОЛЬНИКОВ. Продолжим. Можете ли вы сообщить какие
либо сведения, касающиеся контрреволюционной,
антисоветской или любой другой враждебной деятельности
бывшего художественного руководителя вашего театра
Сундукова?
ФРОЛОВА. Нет.
ШКОЛЬНИКОВ (пишет). "Нет"... Вел ли Сундуков с вами или