Работа на лето - Александр Мартынов 6 стр.

— А куда? — спросил Генка, видя, что все поднимаются, и тоже вставая. Но вопрос тут же отпал: — Ой мамочка… Я же ещё не позвонил! — он сорвал с пояса телефон, начал лихорадочно жать на кнопки, не получая никакого результата. Все, кто ещё находился в помещении, наблюдали за этим сочувственно, пока Скачок не сказал:

— На, — и протянул свой.  — Владей и пользуйся, а свою «нокию» повесь на стену. Тут непроходняк. Только с наших можно…

Но Генка уже не слушал — он орал в трубочку:

— Ма!.. Да, я!.. Да, всё нормально! Просто зона такая…

… Солнце непобедимо висело чуть ли не в зените, хотя часы показывали уже почти семь вечера. При мысли о том, что впереди ещё целая куча вот таких бесконечных дней, Генке захотелось скакать галопом, но он побоялся сломать себе шею и просто спросил:

— Куда мы едемто?

Они ехали берегом озера (вода у берега была разгорожена на какието сараи не сараи, загоны не загоны, по перемычкам между которыми размеренно вышагивали, то и дело наклоняясь, несколько человек в непромокаемых костюмах) в направлении довольно близкого леса.

— Ребят на рубеже встречать, — сообщил Диман.  — Слушай, я там до полуночи проторчу, а то и больше. Ты обратно дорогу найдёшь?

— Найду, я хорошо ориентируюсь, — сказал Генка и задал наконец мучивший его вопрос: — А что за выживание такое?

— Экзамен, — рассеянно ответил Диман.  — Ребят с завязанными глазами развозят в лес, по дуге за пятьдесят километров от села, ссаживают по одному, и они за три дня должны добраться домой.

— А из снаряжения что? — немедленно заинтересовался Генка, уже представляя себе, как бы сам участвовал в чёмто подобном.

— Из снаряжения ничего, — Диман попрежнему был погружён в какието свои мысли.  — Вообще ничего, голышом отправляем.

— А?!.  — Генка обалдел.  — А родители?!

— Родители не против, — Диман встряхнулся и пояснил: — Клир, у нас живут не очень обычные люди. С не очень обычными по нынешним временам взглядами на жизнь.

— А если кто-то погибнет?! — продолжал офигевать Генка. Диман

ответил:

— Выживание уже семь лет проводится, за это время только один парень пропал. Ломались, ранились — бывало, хотя и не часто, а так — только один раз… Я сам дважды участвовал. В прошлом году, правда уже не ходил, хотелось, но я как раз командиром стал, куча дел навалилась.

— Ну…  — Генка развёл руками.  — Так это их я должен учить стрелять?

— И их, и нас, командование…

— Дим, — Генка ёрзнул в седле, — что-то я не очень верю, что у вас военноспортивный отряд и вы занимаетесь общим физическим развитием…

— Если бы ты мог в это поверить, мы бы тебя не пригласили, — непроницаемо ответил Диман.  — Твой сайт и всё, что смогли найти по соревнованиям, в которых ты участвовал, знаешь, как изучали?

— Ну а чем же вы тогда занимаетесь? — настаивал Генка. Диман пожал плечами:

— Общим физическим развитием, чем же ещё?.. Тебе правда ДДТ нравится?

— Не всё, многое, — ответил Генка. Диман вздохнул:

— А я Шевчуку его "Не стреляй!" до сих пор простить не могу, хоть он её и спел, когда меня и в проекте не было… Ты "Просвистела… " знаешь? — Генка кивнул.  — Споём? — предложил Диман.  — Освистать некому, хотя Андрэ, как я пою, уши затыкает. Он сам знаешь как поёт? В прошлом году на Грушинку(1) ездил, по областному телевидению несколько раз выступал… Подпевать будешь?

— Давай, — Генка с интересом смотрел на Димана, уже не в первый раз думая, как он изменился в родном селе по сравнению с тем, каким он был в городе. Генке внезапно пришло в голову, что Диман похож на какогонибудь партизанского разведчика — в городе он был среди врагов, и вот попал к своим и навёрстывает упущенное…  — Только ты запевай, — и Диман не стал отказываться:

— и Генка включился:

1.  Имеется в виду Грушинский фестиваль бардовской песни, проводимый каждое лето.

— Класс, — подытожил Диман.  — Тебе на нашем радио надо петь.

— Может, ещё и спою, — в шутку отозвался Генка, но Диман принял это за чистую монету:

— А чего, я поговорю…

Правда, эту тему развить не удалось — впереди показался ярко выделяющийся на фоне леса краснополосатый шлагбаум, решительно перечёркивавший дорогу. Дальше шла только тропка, хотя и хорошо натоптанная. На шлагбауме сидели трое пацанов примерно одних лет с Генкой или чуть помладше, лениво гонявшие веточками комаров — как видно, больше по привычке или от нечего делать, потому что на одном были папоротниковые юбка и накидка на плечи, другой ограничился юбкой, зато был в сандалиях из коры с каким-то мохнатыми верёвками, третий, хоть и босиком, как первый, носил набедренную повязку из непонятной шкурки. Около шлагбаума стояли три лука — самодельных, но серьёзных, не произ водивших впечатления игрушечных — плюс два короба, сплетённых из лозы и один же «шкурный» вещмешок.

Мальчишки соскочили с бревна и замерли по стойке смирно, что не выглядело комично. Генка с изумлением рассматривал их и не знал, смеяться или плакать. Все трое были невероятно грязные, поцарапанные, похлёстанные ветками, но при этом весёлые, со смышлёными и открытыми взглядами, без малейших признаков усталости или какихто врождённых болезней. "Если Диман им сейчас скажет: "Назад и всё повторить!" — вдруг подумал Генка, — они просто улыбнутся, повернутся и уйдут ещё на трое суток… Дела!" И ему неожиданно жутко захотелось тоже поучаствовать в чёмто подобном…

Но Диман ничего такого не сказал. Он соскочил с коня, передал повод Генке и кивнул:

— С возвращением, пацаны… Как дела?

— Боец Зернов, — подтянулся тот, который в шкурке — беловолосый, вроде бы постарше остальных.  — Всё в порядке.

— Боец Скобелев, всё в порядке.

— Боец Валуев, всё в порядке, — по очереди отрапортовали другие двое, и Генка сообразил, что последний похож на Сергея Валуева, историка отряда — наверное, младший брат. А дальше все трое откровенно расслабились и затараторили:

— А я от кабанов пять часов на дереве спасался…

— А я в гадючий лог забрёл — ой, блинннн!..

— А я волков видел — двое, волк с волчицей — вот так вот…

— А я…

— А я…

— А я…

— … во так во — висит прямо на дереве…

— … как он заухает — я хоть и знал, что филин, а всё равно…

— … думаю — оппа! И камнем…

— … и…

— … а вот…

— … ну я…

Генка с некоторым изумлением наблюдал за разворачивающейся сценой и поведением Димана — и понял неожиданно, что тому происходящее нравится. Не командовать нравится, нет, не ощущать себя «главным» — а именно заниматься с младшими. Он, опираясь на шлагбаум, выслушивал всех и успевал всем отвечать и со всеми поддерживать беседу, потом громко и весело цыкнул — разговор утих мгновенно — и отправил всю троицу в село. Те весело зашагали по дороге, а Генка уловил краем уха: "А это, наверное, он и есть — Диман привёз, небось! — Ого, постреляем!!!"

— Черти, — ухмыльнулся Диман, принимая у Генки повод и забрасывая его за шлагбаум. Со стороны уходящих мальчишек донеслось хоровое:

— Черти, — повторил Диман.

— Волки, — серьёзно подтвердил Генка, сползая наземь.  — Я с тобой тут часок побуду, ага?

— Да ради бога… Есть хочешь?

— Пока нет. Подожду до ужина. Тем более, что мне в первый раз в жизни будет готовить девушка.

"Красивая," — добавил про себя Генка, вспомнив Любэ. Но поговорить на эту животрепещущую тему не успел — со стороны пруда появился всадник, скакавший галопом. Диман подтянулся, почти как при его появлении вытянулись младшие.

— Обручев, Виктор Васильевич, — бросил он Генке, и тот с интересом уставился на осадившего рядом с ними коня высокого сухощавого мужчину в полувоенном. Мужчина был похож на мальчишку со шрамом на шее — Игоря Обручева. Вернее, это, конечно, мальчишка был похож на мужчину, приходившегося ему, скорее всего, отцом.

— Обручев, Виктор Васильевич, — бросил он Генке, и тот с интересом уставился на осадившего рядом с ними коня высокого сухощавого мужчину в полувоенном. Мужчина был похож на мальчишку со шрамом на шее — Игоря Обручева. Вернее, это, конечно, мальчишка был похож на мужчину, приходившегося ему, скорее всего, отцом.

— Добрый вечер, Виктор Васильевич, — кивнул Диман. Генка повторил приветствие, не переставая рассматривать прямо сидящего в седле всадника.

— Добрый вечер, командир, — без насмешки поздорововался глава сельсовета.  — Твои возвращаются?

— Да вот, жду… Это Генка Тихонин, тренер по стрельбе, — Диман указал на Генку рукой, и мужчина посмотрел на новенького.

— Рад видеть, — сдержанно кивнул он и снова обратился к Диману: — Игорь мой где?

— Наверное, уже дома, — Диман мельком посмотрел на часы.

— Ясно. Ну, всего хорошего, — и Обручев вновь пустил коня в галоп.

— Серьёзный мужчина, — заметил Генка, глядя ему вслед.  — Я ему про бумаги забыл сказать…

— Секретарша, Катерина, скажет, — уверил Диман.  — Серьёзный, конечно… Знаешь, сколько за него мусульмане в Боснии давали? Сто пятьдесят тысяч марок за живого, сто — за мёртвого… И здесь сколько раз достать пытались за то, чт он наше село сумел отстоять… У Игоря шрам видел? — Генка кивнул.  — Три года назад его в заложники захватили… Виктор Васильевич на встречу приехал, в ментовку не стал сообщать… Те сволочи Игоря из машины вывели, нож у горла держат и посмеиваются — мол, если что, твой щенок помучается, это не пуля… Виктора Васильевича на прицел взяли… И говорят: ну что, козлина? Подписывай бумаги о передаче. А он им говорить спокойно: я не могу из-за одного мальчика отдать вам в кабалу полтысячи человек. И Игорю: приготовься умереть, сынок. Те офигели, даже руку с ножом опустили… А тут наши по ним со всех сторон… Они с ночи там лежали. Жена у Виктора Васильевича — сербиянка, он её из Боснии привёз, а Игорь — от первой, она ещё давно их бросила, Игорь ещё маленький был — так она снайпер, она лично их главному в башку пулю вогнала. Но Игоря всё же полоснуть успели… Но это последний наезд был, с тех пор они все нас шугаются… О, ещё кто-то идёт…

УРОКИ В ЛЕТНЕЕ ВРЕМЯ

Генка вернуолся на квартиру к восьми. Он ехал, охваченный странным чувством — впервые в жизни предстояло жить самостоятельно. Не один или два дня, такое случалось и раньше, а именно жить, довольно долго, в почти своём доме. Это настраивало на торжественносерьёзный лад.

Село ближе к вечеру явно ожило и стало довольно шумным. Значительная часть людей вернулась с работы — где бы они не работали, на площади возле дома культуры играла музыка, навстречу попадались вежливо, с лёгким поклоном здоровавшиеся люди, было полно детей в возрасте от нуля (как правило, они восседали в колясках, влекомых на вечернюю прогулку гордыми мамашами) до 11–12 лет (эти носились везде, проникали повсюду и создавали семьдесят процентов шума). Нигде не было видно пьяных, и Генка вдруг вспомнил, что в магазине не видел спиртного. У них тут что, сухой закон?! Не может быть…

С ним тоже здоровались, и вид едущего верхом мальчишки никого не удивлял. Раза три или четыре ему попадались навстречу всадники разного возраста, а один раз — уже немолодая женщина, ловко и деловито направлявшая куда-то беговую коляску на велосипедных шинах. По улице пахло ужином — с такой манящей силой, что Генка едва не пустил коня (кстати, как его зовутто?!) в галоп, но подумал, что, скорее всего, рухнет в канаву на первом же скачке. В конце концов, ехать шагом — очень даже достойно и представительно, утешил он себя. Сразу видно — человек знает себе цену…

Но учиться скакать верхом надо немедленно. Это он подумал, когда уже возле самого «его» дома навстречу именно галопом проскакали сразу трое пацанов на тричетыре года младше…

… Надежда была на месте — сидела за столом и листала какой — то старый журнал. Тут же стояла миска, в которой Генка увидел белую поверхность сельди под шубой, кувшин с чемто ещё и большое блюдо, накрытое полотенцем с вышивкой, тянущей на от года до трёх — в зависимости от обстоятельств.

— Я же сказал, что люблю это по праздникам…  — растерялся Генка, поднимая край полотенца — там оказались эклеры, а в кувшине — молоко.

— Так сегодня ж и есть праздник, — заметила Любэ, — первый день ты у нас… Я пойду, или ещё что нужно?

— Посиди, — вдруг попросил Генка и почувствовал, что краснеет.

Такого за ним раньше не водилось. Как уже было сказано, девчонки казались ему глупыми и пустыми, но если какуюто хотелось поцеловать или прижать — он так и делал… и ещё ни разу не услышал искреннего отказа, что там краснеть! Но Надежда покачала головой:

— Ой, извини, мне домой надо, там ещё всех кормить… Я утром

Приду, хорошо? Приятного аппетита… ой, да! — спохватилась она.  — Журналы тебе принесла, я вот смотрела один…

— Какие журналы? — удивился Генка. Любэ пожала плечами:

— Я не знаю, старые… От самого Виктора Васильевича, — девчонка пояснила: — Я в библиотеку зашла, посмотреть тебе Кинга и Черкасова, а там он. И говорит: "Вот, отнесёшь Геннадию. " Ну, пока!

Она выскочила за дверь. Генка нахмурился — это ему не понравилось. Он не настроен был сейчас читать вообще, и уж тем более терпеть не мог, когда кто-то брался определять круг его чтения, с ним самим не посоветовавшись…

Усевшись за стол, Генка включил телик и буквально через минуту понял странную вещь: центральные программы были порезаны. На месте реклам включались знакомые и незнакомые клипы с песнями, среди которых не было, кстати, ни одной попсовой. Генка пробежался по кнопкам пульта и обнаружил: «забиты» «ток» и «риэлтишоу», а так же многие западные и значительная часть отечественных фильмов — вместо них тоже шло что-то другое. Интереен был вопрос: как это вообще сделали?!

Зачем — было ясно.

Закончив с едой и выключив телик — он не то чтобы смотрел его, а скорее бегал по программам, задержавшись на десять минут на местном телевидении, передававшем оказавшийся неожиданно интересным документальный фильм об охотхозяйстве (Генка пожалел, что застал самый хвостик) — он задумался, не пойти ли погулять. Мыть посуду не хотелось, поэтому Генка заставил себя сделать это. Иначе и пикнуть не успеешь, как девчонка будет тебе ботинки чистить, а ты в благодарность мычать чтонибудь высокомерное и считать, что так и надо. Окончательно решив прогуляться, Генка пошёл в спальню переодеться "в гражданку" и обнаружил те самые журналы, про которые успел забыть — они лежали на кровати горой штук в сто и оказались подшивками «Техникимолодёжи» за 70е годы — Генка и не слышал про такой журнал. На верхнем была подсунута под обложку записка — размашистым крупным почерком:

Геннадий.

Если сочтёшь нужным — посмотри эти журналы. Надежда вернёт их, когда скажешь. Если нет — в 9 вечера в Доме Культуры танцы, пускают с 14. Приходи.

В. В.

Генка хмыкнул. Сбросил с ног кроссовки, стащил носки и, вспрыгнув в ноги кровати, уселся там потурецки…

… Над журналами Генка просидел до трёх ночи, только иногда отрываясь, чтобы попить или принести себе сухарей. Это чтение его поразило и даже ужаснуло, точнее — вызвало чувство почтительной робости. В этих журналах не измеряли ноги и бюсты безмозглых кукол, не исходили слюнями по поводу очередного гола или нокаута, не публиковали красочные фоторепортажи с разгуливающими по подиуму продажными дурами. Тут не было со смаком описанных похождений маньяков, мафиози, политиков. Никто не учил жить по расположению звёзд и линиям на ладони и не высасывал из пальца скандалы, двухголовых инопланетян и безголовых телят. Не было объявлений о продаже машин, земельных угодий, секретарш и детей на воспитание. Не рекламировались суперпуперплоские экраны и комбинированные с подгузниконадевателем мобильные телефоны. Не лились слёзы по поводу маленькой зарплаты учителей и больших взяток чиновников. Никто не ныл о «подсознательном» и "подавленных инстинктах", не призывал к «раскрепощению» и «естественности», не предлагал две сковороды по цене одной при условии заказа прочих товаров на сумму стоимости пяти сковород, не клялся выплатить миллион приза сразу после оплаты пересылки комплекта надувных кроватей с моторчиком…

НО!!!

Эти страницы из плохой шероховатой бумаги завораживали и покоряли. Невероятно яркий, красочный и бушующий мир буквально рвался с них, наполняя комнату деревенского дома гулом, шумом, смехом, свистом ветра и шелестом звёзд. Тёк вспять Гольфстрим, на хрен оставляя замерзать враждебную Америку, и Чукотка расцветала ананасовыми садами. Стартовали прямо из травы возле домов минивертолёты, по океанам плыли городозаводобазы, жилые мосты перекидывались через проливы, над ними со свистом летели невиданные поезда на новых принципах движения — чистые экологически, скоростные, комфортабельные, а ещё выше гиперзвуковики за полчаса доставляли людей из Австралии в Канаду — и не туристов, не долларовую шваль, а именно — ЛЮДЕЙ, людей настоящего дела, инженеров, воинов, учёных, философов, художников… На морском дне раскидывались посёлки, дышащие под водой без скафандров и аквалангов мальчишки играли с дельфинами и исследовали пещеры… Рассекали моря возрождённые парусники, давали свет и тепло электростанции искусственного вихря. Паслись китовые и дельфиньи стада. Глубинные ракеты плыли в недрах Земли по морям магмы. Рождались полные света и солнца, воздуха и зелени лесогорода, где даже дома рвались к небу. На безумных, увлекающих репродукциях картин рослые, красивые, мужественные люди в скафандрах и без покоряли другие планеты, росли яблони под куполами на Марсе, летели к дальним звёздам невиданные корабли, подо льдами шли караваны судовсубмарин. И тут же, на тех же страницах, строители и монтажники публиковали неплохие стихи, пятнадцатилетние ребята строили гипотезы об Атлантиде и Туле, путешественники и историки рассказывали о встречах с мамонтами и путях древних народов, о загадках таинственных городов и вымерших языков — а рядом кто-то спорил, можно ли обводнить Марс, бомбардируя его глыбами антарктического льда из гравипушки, а кто-то пророчил в следующей пятилетке постройку первых городов под куполом на Чукотке, и это не было смешно. И тут же лавиной сыпались десятки, сотни мелких изобретений, сделанных русскими людьми мельком, мимоходом, ещё в 70х годах, забытых за грандиозностью замыслов строек, экспедиций, переустройств мира — а потом подобранных мелочным и скаредным Западом и выданных за вершину человеческого прогресса 90х — видеомагнитофоны, стереоустановки, тефлоновые сковородки, мобильная связь, управляемые голосом светильники, скоростные автомобили, генокоды, искусственное оплодотворение, клонирование… Генка обалдевал, смеялся, смахивал слёзы, не замечая этого, бил кулаком по колену и по спинке кровати, вертелся, ходил с журналами по комнате, читая вслух отрывки, стихи, технические описания, швырял страницы на кровать, восклицал: "Ну ё!.. Ну да!.. Ох ёк!.. " — на членораздельное выражение чувств его не хватало.