Психологи и педагоги кричат криком: "Научите детей говорить "нет!" ", "Дайте детям секции, кружки, студии!" Меня эти крики умиляют тем, что, как обычно, издающие их за деревьями не видят леса и стараются лечить чумные бубоны вместо того, чтобы лечить чуму. Если всё так просто — то почему наркоманы толпами (это не фигуральное выражение!) ходят в благополучных Швеции, Нидерландах, Швейцарии? Чего тамто не хватает подросткам? Почему они не говорят «нет»? И в самом деле — почему?! Я по роду своей деятельности разговаривал с несколькими ребятами, которые увлеклись наркотой, но вовремя успели «соскочить». Знаете, что интересно? Не хочу сказать, что это — правило, но трое этих парней были из вполне благополучных семей, где родители хорошо зарабатывали, а сами они отнюдь не шлялись в свободное время по подворотням. Двое занимались спортом, третий — спортдансом. И?.. И все трое стали наркошами в возрасте 12–14 лет. Не спасли их ни родительские достатки, ни хобби… Я задал им прямой вопрос — и получил, что интересно, столь же прямой ответ, схожий по смыслу у всех троих. "Сказать "нет!"? А… зачем?" "А я себя спросил — ну вот я на карте гоняюсь. Ну и что? А… дальше?"
"Просто стало скучно всё. " А дальше — ЧТО?
Не спасают сами по себе от наркотиков ни турпоходы, ни бокс, ни бальные танцы. Понимаете? Не спасают, потому что рано или поздно перед подростком встаёт вопрос: а зачем? Сначала — да, сначала он увлечён самим процессом. Но вот приходит момент, когда он взрослеет и понимает: Тайсоном, Шумахером, Карелиным, Гафтом ему не стать. Ну не дано такого таланта, он есть у одного из десяти тысяч. А ято — обычный… И?.. И зачем я качаюсь, бегаю, декламирую перед зеркалом, чищу по утрам зубы «блендомедом»? Просто чтобы дожить до восьмидесяти и помереть здоровым? Да на фига?! Психологов и педагогов приводит в отчаянье и иное. Они не могут понять, почему пик наркомании, чудовищный, непредставимый её рост, пришёлся не на 90е годы — с их политической и экономической нестабильностью, бандитскими войнами, безвластием и неустроенностью — а на начало ХХ1 века, когда вроде бы настали болееменее благополучные времена?! Откуда массовые самоубийства, полное пренебрежение своей и чужой жизнью, неслыханный распад морали?! Списывают это на «рекламу», «телевидение»… В какой-то мере правильно, но все равно непонятно. А тут и понимать нечего. Именно в начале ХХ1 века повзрослело и "вышло в жизнь" поколение, рождённое в 90х годах — первое в нашей истории поколение, не знавшее вообще никакой идеи, рождённое в абсолютно безыдейной стране — мечте либерала конца 80х! Даже те, кто родился в этих 80х, кто рос в 90х — даже они ещё смутно помнили, что существовала некая общая цель, какая-то высокая, пусть и затёртая, идея, мечта о чёмто большом… У этих — нет ничего. Абсолютная пустота, в которую они падают, не находя, за что зацепиться. А человек устроен так, что не может жить без идеи, без цели — настоящей, масштабной, превосходящей своей ценностью личные устремления и даже личное существование. Это было осмеяно. Теперь — пожинайте посеянное. Вспомните, как Киплинг писал: "С тех пор, как сместили Акелу, Стая оставалась без вожака и волки охотились или дрались, как кому вздумается… Одни из них охромели, попавшись в капкан, другие едва ковыляли, раненые дробью, третьи запаршивели, питаясь всякой дрянью, многих недосчитывались совсем… — … Вы дрались за Свободу, и она ваша. Ешьте её, о волки!" Вы можете застроить всю страну спортцентрами, театральными студиями и центрами психокоррекции — они всё равно будут продолжать колоться, вешаться, убивать друг друга и плевать на то, что им говорят. Европа и США — яркий пример, который власти нашей страны не замечают специально, чтобы не признавать краха своей "молодёжной политики". А я хочу обратиться к личному примеру. Почему я не стал алкоголиком? Ну ладно, для маленького городка 80х годов проблема наркотиков не была актуальна. Но пилито тогда так и то, что страшно становится! И я рос не в безвоздушном пространстве. Среди моих товарищей были и пьющие, а многие курили чуть ли не с третьего класса… Но я за всю свою жизнь не выпил ни грамма спиртного и не выкурил ни единой сигареты! Почему? Причин было две. Вопервых, не курила и не пила не только моя мать — некурящим и непьющим был мой дед, ветеран войны. Я очень любил и уважал их, поэтому старался быть на них похожим. А вот отецалкаш (мать развелась с ним, когда мне было 11), ничего кроме страха и отвращения не вызывал… И вовторых — я мечтал стать офицером, образ которого в моём сознании был весьма романтичным и светлым — соответственно я себя и вёл. Предлагали мне выпить и закурить? Да. Но вот ято говорил "нет!" с полным правом и верой в то, что говорю — не потому, что хотел сохранить личное здоровье (мне жаль тех подростков, которые всерьёз об этом думают!), а потому, что впереди была некая цель, ради которой стоило быть здоровым. Потом всё рухнуло. Я жил и учился в большом городе далеко от дома, я два года служил непонятно кому ещё дальше — и вот тут уже вокруг крутились анаша, опиум и прочие прелести. Страны больше не было, целей не стало. Но и тут я удержался "на плаву" — уже за счёт ненависти. Дада. Меня, 1720летнего, охватили такие боль и обида — за страну, за себя, за растоптанный светлый мир моего детства, за сгоревшие мечты — что я поклялся себе: никогда. Я должен драться, а драться нужно на трезвую голову, сохранив верную руку и зоркий глаз. Видели скинхедов? Дада, тех самых? Так вот: наркоманов среди них — нет. Они много пьют пива из-за ложно понятой "арийской традиции" — это так. Но от наркотиков, даже «лёгких», они отворачиваются "ради России". По телевизору об этом не говорят… А вот — элитные гимназии Москвы, где «травку» курят поголовно, с 4–5 класса — и об этом не говорят тоже. Если нет ничего великого и ослепительного впереди — пусть придуманной цели, но цели! — то ни умение сказать "нет!", ни спорт, ни искусство не спасут. Ибо настанет момент, когда парень тоскливо спросит сам себя: "А зачем? — и махнёт рукой: — Да всё равно… " Те трое ребят спаслись потому, что нашёлся человек, сперва чисто физически вытащивший их из наркотиков, а потом — "на трезвую голову" — объяснивший им, что есть наркотики. Не размазывая по тарелкам психологии холодную кашу о здоровье и будущности. Он рассказал им, что наркотики — оружие в руках тех, кто хочет погубить Русь. Что вовсе не только ради прибылей гонят к нам это зелье длиннобородые козлы в чалмах и лощёные господинчики в костюмах стоимостью в средний русский город. С этими ребятами ещё многое может случиться — и вряд ли в нашем государстве их ждёт что-то хорошее. Но дать врагу воспользоваться против них этим оружием снова — они уже не позволят НИКОГДА. Война — так война! Или, как сказано в одной русской былине: "Бой так бой — разговор другой. Ну а биться мне — не учиться у вас!" Бой для русского человека — состояние привычное…
Слабый сам на крест ложится.
Всё.
Вбивают гвоздь.
Чтоб рассудка не лишиться —
Я выбираю злость!
Стены — против стен!
Злость — на злость!
Солнце о людей
Обожглось!
Кстати, если о наркотиках ещё говорят, то о беспризорности предпочитают помалкивать вообще. Она настолько нелепа и дика в стране с сокращающимся населением, растущим ВВП (вот разве что, может, это ложь?) и накопленным стабилизационным фондом, что объяснить её наличие власть просто не в силах. Остаётся только спросить вслед за одним из телеведущих: "Господин президент, сколько долларов за баррель должна стоить нефть, чтобы дали деньги на детские дома — сто долларов? двести? И что будет с нами, если она — подешевеет?" И вообще создаётся стойкое впечатление, что молодёжь у нас в стране — лишняя. Залить её пивом, завалить анашой, задурить эстрадой — и ладушки, даст бог, после такой обработки своих детей к неё уже не будет и проблема не возродится… А для особо ретивых и несгибаемых — туберкулёзные колонии на дикие сроки по таким же диким приговорам, ментовские дубинки, водомёты и слезоточивый газ, условия жизни, от которых хочется повеситься (и вешаются!). На крайний случай — перевранная и извращённая идея "служения государству" (вместо служения Отечеству), при которой они сложат свои головы в голубых касках в войнах за демократию гденибудь в Иране или Корее, пребывая в уверенности, что воюют за Россию… — Леший замолчал, перевёл дух, как после долгого забега, улыбнулся и развёл руками: — Очевидно, для по'цветания и славы демок'атии мы все должны п'осто уме'еть. Но вот в чём дело — наши пацаны не хотят уми'ать. Ни в какую. Какой подлый 'усский фашизм с вашей сто'оны — вы хотите жить как 'усские на 'усской земле! — он снова картавил — особенно громко в стоящей тишине.
Но это не было смешно.
Ничуть.
"ЮРЗ". НАУКА НЕНАВИДЕТЬ
На поляне шли спарринги. Ребята усердно схватывались — как видно, по какомуто распорядку, парами, один против двух, двое против трёх, двое на четверо, расходились и сходились снова… Девчонки занимались отдельно. Юрз, наблюдавший за всем этим, повернулся к идущим мальчишкам и махнул им рукой.
Но это не было смешно.
Ничуть.
"ЮРЗ". НАУКА НЕНАВИДЕТЬ
На поляне шли спарринги. Ребята усердно схватывались — как видно, по какомуто распорядку, парами, один против двух, двое против трёх, двое на четверо, расходились и сходились снова… Девчонки занимались отдельно. Юрз, наблюдавший за всем этим, повернулся к идущим мальчишкам и махнул им рукой.
— Красиво, — заметил Генка тоном знатока. Юрз спросил:
— Занимаешься?
— Всем помнемногу… Бокс, самбо, армейская рукопашка… Отец тренирует. А это что? Не пойму…
— "Тризна", — пояснил Юрз. — Каратэ в сапогах, как коекто называет. Ребятки — ну, кто постарше, конечно — уже сейчас разложат и разделают любого десантника. А остальные от толпы своих ровесников или от пары взрослых мужиков отобьются — нечего делать.
— Ой ли? — прищурился Генка. Юрз хмыкнул:
— Знаю, что говорю. И отвечаю за то, что говорю.
— А ты где учился? — уточнил Генка. Юрз посмотрел на Димана, и тот кивнул:
— Расскажи. Ничего, всё нормально.
… Тренером Юрки по рукопашке тоже был его отец — офицер черноморской морской пехоты Кузьмин. Он учил своего сына не какомуто стилю, а именно тому, чем учили морпехов — драться так, чтобы в финале не оставалось стоящих на ногах врагов. Так продо лжалось до тех пор, пока майор Кузьмин не погиб в коротком бою недалеко от чеченского села с гортанным названием. А через год государство, пославшее Кузьмина воевать, отблагодарило его посмертно — его сын Юрка сел в колонию.
1. Имеются в виду события 1991–2001 г. г. на территории бывшей Социалистической Федеративной Республики Югославия. В ходе десятилетней гражданской войны католические и мусульманские сепаратисты воевали против православныхсербов — государствообразующего народа — при полной поддержке "мирового сообщества". Неслыханные зверства, геноцид, развал экономики и повседневной жизни, обнищание народа — вот чем обернулась эта война для бывшей Югославии. В конечном счёте отважное и безнадёжное сопротивление сербского народа было сломлено, Югославия оказалась поделенной на несколько марионеточных государств, подконтрольных Западу. Примерно такой сценарий принят на Западе для России; срок начала его исполнения — 2008–2012 г. г.
Недалеко от железнодорожного вокзала тем вечером возвращавшийся домой Юрка лоб в лоб столкнулся с пятёркой цыганят его возраста — целый табор этих вечных кочевников задержался за городской окраиной, но в городе они что-то не появлялись. И вот пожалуйста — пятеро развлекались. Двое держали незнакомую Юрке девчонку, двое стояли чуть в стороне и посмеивались, что-то галдя, пятый девчонку раздевал… Та не кричала — ей заткнули рот.
Через полминуты трое лежали без сознания с переломами, четвёртый сидел у стены, с хлюпаньем выплёвывая на асфальт остатки зубов. Пятый — тот, который раздевал девчонку — выхватил викидной китайский нож, и ещё через секунду Юрка этим самым ножом вывалил его кишки ему на кроссовки.
Через два дня Юрку арестовали за разбойное нападение и покушение на убийство — раненый им остался жив, залатали в скорой помощи… А дальше начался ужас.
Дело поручили лейтенанту Колаевскому. Тот начал с того, что страшно избил Юрку на допросе. В одиночку у него это не получилось — Юрка при попытке его ударить разбил лейтенанту лицо и выбил плечо. На визгливые вопли прибежали трое мамонтоподобных сержантов — и они вчетвером около часа топтали мальчишку так, что, наверное, завистливо возились в могилах следователи гестапо. Потом Колаевский имел ещё разговор с истеричной мамашей пострадавшего сына "поющих гитар" и таборным «бароном» — они требовали немедленно покарать малолетнего преступника, изувечившего пятерых ни в чём не повинных мальчиков.
Разозлённый упрямством арестованного и подогретый солидными даяниями «барона» Колаевский навесил на Юрку попытку убийства на почве национальной вражды, экстремизм, сопротивление работникам милиции, хранение наркотиков и боеприпасов. Два последних обвинения помогли Колаевскому наконецто избавиться от валявшихся в его столе двух мелкокалиберных патрон и пакетика с анашой, которые бог знает как туда попали. Осложнялось всё только тем, что Юрка не «ломался», хотя к концу следствия человеческого в облике ясноглазого крепкого паренька осталось мало — он почти не мог ходить, с трудом дышал и мочился с кровью.
В ходе расследования и суда фигурировала тема скинхедов и националистической организации. Скорее всего, Юрку спасло от срока в 10–15 лет то, что, перестаравшись во время попыток вырвать "имена подельников", его избили так явственно, что не заметить этого было нельзя даже после гримировки Поэтому, несмотря на пассивность адвоката и беснующуюся в зале свору родственников «пострадавшего», которая только что не оплёвывала подсудимого и его мать, приговор оказался всего три года колонии. Но при его оглашении Юрка разрыдался.
В статье, опубликованной в местной газетке, его слёзы были расценены, как слёзы, вызванные страхом малолетнего фашиста, преступника, перед справедливым возмездием. Там же выражалось сожаление по поводу того, что срок оказался слишком маленьким и возмущение мягкостью суда.
Газетчики ошиблись. Первый раз за последний год — с тех пор, как погиб отец — четырнадцатилетний Юрка плакал от острейшего чувства обиды и ощущения дикой несправедливости и собственной беззащитности…
… Мать Юрки умерла от сердечного приступа через два месяца после объявления приговора. Начальство колонии не сочло причину достаточно серьёзной, чтобы разрешить заключённому побывать дома.
Лейтенант Колаевский получил повышение за борьбу с национализмом.
Девчонка, за которую вступился Юрка, пропала без вести за день до суда; уже в конце лета её труп был обнаружен в парковой зоне, на окраине. Делом особо не занимались — на носу был День Города…
… Сказать, что Юрка вообще не боялся колонии — значит погрешить против истины. Он много читал и смотрел о порядках в «малолетке» и мысленно приготовился к самому худшему. Каково же было его удивление, когда он обнаружил там общество если не изысканное, то вполне терпимое.
Большинство ребят сидели за мелкие кражи, совершённые по глупости или с голода. Многие — примерно за то же, за что и сам Юрка. Друзей он так и не нашёл, но и врагов не было. Мальчишки жили, как в полусне, не столько страшном, сколько тягостном — от подъёма до отбоя собственными бедами и мечтами о воле.
Впрочем… был Сергей Викентьевич. Майор. Один из офицероввоспитателей, отличавшийся от остальных — алкашей или садистов — в значительно лучшую сторону. Не то чтобы он как-то поособому заметил Юрку. Просто тот был одним из немногих, кто хоть как-то пытался поддерживать в себе физическую форму и человеческое достоинство. Отойдя от побоев и осмотревшись, Юрка начал тренироваться в свободное время — и скоро можно было увидеть, как Сергей Викентьевич сидит и смотрит на разминающегося мальчишку, по временам беседуя с ним. Если честно, Юрка не сразу понял, что нужно офицеру, и у него появились коекакие нехорошие подозрения. Но однажды тот принёс фотографию, на которой были женщина и мальчишка лет десяти. "Это мой сын, — сказал майор, ничего не объясняя насчёт женщины. — Ему сейчас столько же, сколько тебе. " И Юрка понял, что майор в разводе.
Подходил к концу первый из трёх годов, на которые его обрекли. Юрка хорошо запомнил этот день. Сергей Викентьевич вывез его из колонии, объяснив, что надо поработать на его даче. Они ехали по лесной дороге; был конец мая, и Юрка ехал, оглушённый. Он забыл, сидя в клетке с пыльной травой во дворике, стиснутом стенами, что бывает такое — зелень, ветер, птицы… Ехал и жмурился в опущенное окно, как котёнок на солнышке, пока майор вдруг не затормозил. Посидел за рулём прямо, постукивая по баранке короткими крепкими пальцами. И передал, не глядя, Юрке большой пакет, жестом предложил посмотреть.
Там оказались новенький паспорт и свидетельство о рождении на Юрия (это осталось прежним, но только это!) Юрьевича Шанина, документы об окончании девятилетки в какой-то сибирской глуши, ещё какието бумаги. Шесть тысяч денег. Разные мелочи типа спичек, ножа, шоколада. Одежда — куртка, плотная рубашка, джинсы, трусы, двое носок, кроссовки… Пока Юрка обалдело рассматривал всё это, майор молчал. Потом мальчишка спросил:
— Что это?!
— А то, что сбежал ты, подлец, — Сергей Викентьевич повернулся наконец к заключённому. — Вот привёз я тебя на дачу, а ты и сбежал, воспользовался моей добротой — и люди видели, как ты на автобус на трассе садился. В сторону СанктПетербурга куда-то… Погоди, Юр, — прервал он мальчишку, видя, что тот открывает рот. — Если ты веришь в то, что, мол, на свободу с чистой совестью, то ты это брось. Если бы у тебя мать была жива — другое дело. Но у тебя даже квартиры нет. Пока ты тут срок мотаешь, её ваши власти уже оформили на какогото племянника второго заместителя первого секретаря главы администрации. Это раз. Два — после зоны ты никому не будешь нужен. Ни на работу, ни учиться тебя не возьмут никуда. И ради чего тебе досиживать два года в этой парилке, Юрий? Ты умный и сильный парень. Вон там, — он указал рукой, — железная дорога. Иди вдоль неё, но поодаль. Никакого транспорта. К людям не выходи. С голоду не пропадёшь, лето начинается. Через месяц будешь далеко, да и шум к этому времени уляжется. Там решай сам. Документы все чистые, не фальшивые. Будешь умным — устроишься.