Этот шепот рвал ему душу в клочья. Колол острыми иглами в сердце, в мозг, в каждую клетку. Он возвращался домой и выл, корчась в постели. Рвал зубами кожу на ладонях в кровь и выл. Несколько шрамов так и осталось. Мать всерьез опасалась, что он сойдет с ума. Да только сама сошла в могилу.
А девонька так и не нашлась. Ни следа, ни намека на след. Ни клочка одежды, а на ней в тот раз был лыжный пуховый костюмчик. Яркий, нарядный. Светка, жена Настиного отца, заказала себе по каталогу откуда-то из-за границы, да не влезла в него. Нехотя отдала Насте. И она его на лыжне и катке не трепала, надевала по редким случаям. В тот день случай был особенный. Они собрались на день рождения к Сашиному другу в соседний район. На Сашином снегоходе. Настя и нарядилась. Правда, Саша заставил ее обуть унты, заставил снять нарядные сапожки.
– На первом километре окочуришься, – проворчал он, сел перед ней на коленки и расстегнул молнию на сапожках. – Давай, малышка, не упрямься.
– И что я там, по городу, в унтах гулять буду? – Настя надула губы, но переобуть себя позволила.
– День рождения в доме. Туфельки ты с собой взяла, платьишко тоже. Переоденешься, – он пощекотал ее ступни в шерстяных носочках и втиснул в оленьи теплые унты. – Так-то лучше…
Ее пакетик с платьицем, туфельками и тонкими колготками был потом найден вместе со снегоходом. Сломавшимся снегоходом. В тридцати километрах от того места, где нашли едва живого Сашу.
Они прошли с Настей тридцать километров. И не дошли до стойбища оленеводов всего чуть-чуть. Всего два с половиной километра. Они бы непременно дошли, но Настя…
Она обессилела, она сломалась. Она остановилась, а останавливаться было нельзя. И все, конец.
– Зачем ты повел ее в ту сторону, урод? – брызгал потом слюной Саше в лицо Настин отец. – Зачем ты повел ее в ту сторону? Город же, в который вы собирались, совсем в другой стороне!
Это так. Они просто заблудились. И ушли в другую сторону. И их там не искали. Спасатели, охотники, волонтеры прочесывали сопки в направлении соседнего районного центра. И вертолет там же летал. А они в это время замерзали. В двух с половиной километрах от оленеводов. И просто чудом оказалось то, что одному из них выпала блажь в тот день поохотиться. И его собака наткнулась на Сашу. И он остался жив.
А девонька так и не нашлась. Передислоцированные в другом направлении спасатели ее не нашли. И охотники тоже. Ни единого следа. Ни клочка одежды. Настя просто сгинула.
Но Саша узнал об этом почти через неделю. Когда немного оправился от болезни, вызванной переохлаждением. И это было еще ужаснее, чем ярость Настиного отца, чем впоследствии болезнь матери.
– Насти нет с нами, и больше никогда не будет…
Эти слова долгое время снились ему, и он просыпался с криком в холодном поту. Каждый новый сон бывал разным, и люди в нем бывали разными, и события. Но слова, которыми обрывался его сон, всегда оставались одними и теми же.
– Слышь, лейтенант Говоров, – откачнулась от зеркала Марина Ивановна, прищурилась, – принимай работу, что ли.
– Все отлично, спасибо, – он улыбнулся.
Марина Ивановна как только его не величала.
– Вот и ладно.
Она побросала тряпки, стеклоочиститель, мокрую губку в ведро. Подхватила его и вразвалку двинулась к двери. Нелюбезно отодвинула ногой, обутой в старую растоптанную туфлю, Спиридона. Тот со вздохом подался в сторону.
– Саня, ты не кручинься, – вдруг проговорила Марина Ивановна, хватаясь за дверную ручку. – Все будет у тебя хорошо в жизни, поверь.
– Спасибо, – он кивнул, попутно подмигнув обиженному коту. – Будем надеяться.
– Надейся! Непременно надейся! – выпалила она и шагнула за порог. – Хорошим людям непременно везти должно. А ты хороший парень. Кишками чую, что хороший. Все будет хорошо, верь мне… Повезет тебе… И твоя девонька найдет тебя…
Он вздрогнул и побледнел то ли от ее слов, то ли от того, с какой силой Марина Ивановна шарахнула дверью. Уставился на эту дубовую дверь, выкрашенную охрой, за которой пожилая женщина только что скрылась. И едва сдержался, чтобы не заорать ей вслед.
Что вот она, а?! Что вот она только что сказала? Зачем? Что нервы-то ему мотает, старая карга?
Он захлопнул крышку ноутбука, уставился за окно, мимо которого старой ладьей проплыла Марина Ивановна. Крупное тело, большая голова, или просто казалась большой из-за пышной седой шевелюры. Острый нос и тонкие губы. В городке ее побаивались и не любили. И участковый, тщательно подбирая слова в разговоре с Саней, посоветовал быть с ней поосторожнее.
– А что такое?
– Да болтают о ней всякое.
Участковый Валера, молодой, неглупый, крепкий малый, строивший себе где-то на окраине дом и собирающийся вот-вот обзавестись ребенком, вдруг трусливо вжал голову в плечи и суеверно перекрестился.
– Болтают, что она на черную мессу в соседний город ездит время от времени!
– Куда-куда? – вытаращился Саша и через мгновение фыркнул. – Ты это… Валер, думай, когда повторяешь за бабами всякий вздор!
– Не веришь? – Валера обиженно поджал губы. – А зря! Я вот лично… Я вот лично ничего не боюсь! В рукопашную на медведя пойду. А этой вот хрени всякой демонической не переношу. Знаешь почему?
– И почему?
– Потому что нет этому никакого объяснения! Никто не взялся объяснить, ни один ученый. Мямлят только и головами качают. А объяснить – хрена!
Саша Говоров вырос в тех местах, где у каждого охотника был свой бог и свой дьявол. Видел и слышал шаманский бубен. И странным пением их был пленен и очарован. Но не более. Ни разу не видел он чудес. Ни разу они не случились. И сколько ни бил в свой бубен один из местных шаманов, пытаясь пробудить дух Насти и спросить у нее, как она погибла, ничего у него не вышло.
– Не вижу ее в мире мертвых, – выпалил запыхавшийся в своем изнуряющем танце шаман. – Не вижу…
– Она ничего мне плохого не сделала, Валера, – ответил Саша в ответ на предостережения участкового. – И крест православный она носит. Какие черные мессы? О чем ты?
– Ну не знаю, – заявление коллеги о кресте на груди ведьмы его озадачило. – Болтают всякое…
Честно? Он сейчас был готов догнать эту неуклюжую большую женщину в синем рабочем халате, упасть перед ней на колени и заставить отслужить эту чертову мессу, хотя бы для того, чтобы узнать – что стало с бедной Настей? Что?
Глава 3
Струи дождя ползли по стеклу его веранды как длинные, прозрачные, мерзкие черви. Когда он издохнет, возможно, под землей его будут обгладывать именно такие. Нет, надо будет все же распорядиться, чтобы его кремировали, когда он издохнет. И чтобы его прах развеяли над горами. Может, тогда появится шанс встретиться там с любимой погибшей доченькой?
Сафронов Илья Гаврилович завозился в глубоком удобном кресле, натягивая плед до самого подбородка. Со вздохом закрыл глаза, чтобы не видеть непогоду, выедающую ему печень. И постарался погрузиться в дремоту.
И считал, и молился, и напевал про себя. Не вышло задремать, хоть издохни! Все лезут в голову мерзкие мысли о скорой кончине и лезут. А ведь не болен, нет. И силен по-прежнему, невзирая на свои шестьдесят. И в бизнесе все тип-топ, и с бабами. Чего тогда хандра накатила? Погода?
Погода в самом деле мерзостная. Льет вторую неделю. Земля набухла. Кажется, еще немного, и корни деревьев к хренам собачьим вымоет, и сосны с кедрами можно будет дергать из земли, как сорняки. Ходить по его участку и дергать, и выбрасывать за трехметровый забор. И останется тогда тут пустошь – черная, рыхлая, с глубокими дырками в тех местах, где когда-то произрастали деревья. И дом этот огромный и уродливый останется. Напоминанием останется о том дурне архитекторе и его команде строителей, благополучно похороненных много лет назад в глубокой расщелине.
Царствие им…
Илья Гаврилович лениво обмахнул себя крестным знамением под пледом, не испытав ровным счетом ничего. Ничего, кроме веселого удовлетворения.
Нет, ну а как? Спроектировали и построили, прости господи, ерунду непонятную, а потом еще и денег запросили. Мало того, угрожать судом посмели! Мы, говорят, вам, господин Сафронов, устроим неприятностей! Чудаки, прости господи. Какие же чудаки!
А он что? Он спорить не стал, он им покивал, поулыбался и отправил следом своих надежных ребят. Они их тачку и столкнули в пропасть. В ту, что понадежнее и поглубже. В ту, откуда не выбираются.
Сафронов вздохнул, приоткрыл левый глаз и осмотрел веранду. Добротные колонны, узкие простенки, стрельчатые окна, дубовый пол, отполированный до зеркального блеска. Тяжелая темная мебель. И ни единого растения.
– Я тут один дышать желаю! – рявкнул он как-то на дочь и вышвырнул в окно цветочный горшок.
Больше попыток она не возобновляла, покорившись его воле. Она вообще была покорной – эта дочь. Та, другая, что сгинула в горах, была норовистой и упрямой гордячкой. Как ее мать! Эта была тихой и покорной.
Вспомнив о ней, он тут же подумал, что не видел ее уже часа три. И сразу забеспокоился. Сбросил с себя теплый плед, в который кутался, намереваясь подремать под шум дождя. Кряхтя, выбрался из глубокого кресла. Сделал шаг, другой, прислушиваясь к хрусту суставов. Поморщился: пыжься не пыжься, а шестьдесят дают о себе знать. Потянулся с протяжным зевком. А потом рявкнул:
– Эльза! Элизабет, где ты?
Девушка, читавшая в этот момент книгу на балконе второго этажа, вздрогнула и выпрямилась в кресле – точно таком же, из которого только что выбрался ее отец. Рассеянно и привычно подумала: что за имя такое идиотское – Эльза? У отца, между прочим, одну из собак так кличут. Может, потому он нарочно и коверкает ее имя, называя Элизабет? Чтобы не перепутать с собакой? По паспорту-то она Эльза. Эльза Ильинична. Бесподобно! Чем это она так прогневала свою мать во чреве, что та завещала назвать ее этим именем? И кого, интересно, раньше назвали: ее или собаку?
Все это пронеслось в голове стремительно, еще до того, как она успела свесить ноги с подлокотника, куда всегда их задирала, читая. Пронеслось и скрылось где-то в черном омуте ее сознания.
Ее сознание в самом деле было черным омутом – глубоким, почти бездонным, с колышущейся на поверхности плотной нефтяной пленкой, сквозь которую не пробивалось ничего.
Она ни черта не помнила! Вообще! Как они все втроем полезли в горы: отец, она и ее старшая сестра Ольга. Как сорвалась и погибла Ольга. Как бесновался от горя на краю пропасти отец, и как она страшно мерзла в том ледяном плену, дожидаясь вертолета, вызванного отцом. Потом у нее была страшная истерика, затем она впала в депрессию и ее долго лечили. Почти год. Кое-кто из домашних сплетников втихаря утверждал, что она так и осталась чокнутой после гибели сестры. И не помогли ни дорогостоящие лекарства, ни еще более дорогостоящие доктора.
Эльза ничего не помнила из своего прошлого. Ничего! Ее жизнь началась десять лет назад, когда ей исполнилось пятнадцать и когда она очнулась на койке в одной из закрытых клиник Швейцарии. Оттуда начался отсчет ее настоящего. Прошлого не было.
Отец иногда забывался и принимался балагурить, что-то рассказывать о ее смешном детстве, как она чудила на пару с сестрой и доводила их няню почти до обморока. Потом ловил ее отстраненный пустой взгляд, озадаченно крякал и замолкал. А после напивался. И привозил в дом шлюх. Эльза в такие отвратительные дни перебиралась в гостевой домик. Но и там были слышны визгливые стоны дешевых баб.
– Эльза! Эльза, девочка моя, где ты?!
Голос отца стал громче. Но в нем не было тревоги. В нем была только злость. Злить его не стоило. Эльза встала с кресла, одернула теплое домашнее платье, вдела ноги в домашние мохнатые сапожки и пошла на зов. Книгу она оставила в кресле, чтобы отец не видел. Он не любил, когда она читала.
– Делом надо заниматься, дочка. Делом! У меня империя, понимаешь! Кому я это все оставлю?! Кому?! Зятю голожопому?!
Эльза морщилась при упоминании о зяте. Она не хотела замуж точно. И отец об этом знал. И оставил попытки таскать в дом перспективных молодых людей.
– Коли ты у меня такая убогая, – вздыхал он, обводя дочь тоскливым взглядом, – и не понимаешь своего счастья, ищи тогда сама себе избранника.
– Это подождет, – сдержанно улыбалась Эльза.
– Тебе уже двадцать пять, дочь моя! – пытался он возмущаться. – Пора, детка, пора!
– Это подождет, – и Эльза по-отцовски упрямо склоняла голову к левому плечу.
– Тогда в дело вникай. Слышишь? Я же не могу все это нищим раздать! – и отец поводил вокруг себя мощными руками. – Это все годами наживалось. Десятилетиями!
– Хорошо, вникну, – обещала Эльза и снова натянуто улыбалась.
Честно? Она ненавидела его бизнес. Не сам бизнес, а именно его! Все там было как-то неправильно. Как-то все не так там делалось. Не так, как ее учили в заграничном университете. Деловые партнеры, которые устраивали ее отца, были похожи на уголовников со стажем, хотя и рядились в дорогие костюмы и туфли ручной работы. А те, что имели вид приличный и цивилизованный, вскоре переставали быть его партнерами. О них Эльза потом вообще никогда ничего не слышала.
– Эльза! – снова заорал отец, стоя к ней спиной на веранде. – Где ты?! Иди сюда, немедленно!
– Папа, я здесь, – тихо отозвалась она от дверей.
– О господи! – Он нервно дернул шеей и обернулся.
Оглядел дочь, скорчил неодобрительную гримасу.
– Что ты вечно как привидение подкрадываешься! – тут же поспешил он возмутиться, кивком указал на ее обувь. – Что на тебе опять надето, черт возьми?! У тебя одежды две комнаты! А ты ходишь как оборванка.
– Я же дома, – тихо возразила она.
– И что?! Дома надо выглядеть пугалом?!
– Я? Пугало?
Эльза поймала свое отражение в темном стекле одного из шкафов. Высокая, великолепно сложенная, длинноногая, густые русые волосы рассыпались до поясницы. Идеальной формы руки, красивое породистое лицо с пухлым ртом, голубыми глазами, точеным носиком.
И это она-то пугало?
– Пап, по-моему, ты того, немного несправедлив ко мне, – она обиженно засопела, как маленькая девочка, собиравшаяся зареветь.
– Ну… Ладно, ладно, не сопи, – проворчал он и примирительно раскинул руки. – Иди ко мне, моя малышка.
Эльза медленно подошла, со вздохом пристроила голову на его мощной груди, осторожно обняла. Она всегда так его обнимала. Сколько себя помнила. А помнила она себя только десять лет.
– В общем так, малыш…
Отец погладил ее по голове, поиграл ее локонами, понюхал зачем-то, он всегда так делал. С самого ее детства. Потом легонько шлепнул по попке, отстраняясь.
– У нас сегодня будут гости.
По тому, как именно отец это сказал, Эльза поняла, что визит для него очень важен. И насторожилась.
– Так. И?
– Будет один бизнесмен. Весьма, весьма влиятельный господин. У него выходы о-го-го куда! – отец проткнул толстым пальцем воздух у себя над головой.
– Небожитель, что ли? – насмешливо фыркнула Эльза.
– Не язви, малышка, не язви, тебе не идет, – прикрикнул на нее отец и снова оглядел оценивающе. – Тебе нужно привести себя в порядок.
– Я в порядке, папа, – кивнула она и шагнула к дверям, ведущим с веранды.
– Я сказал, в порядок! – взревел отец.
Догнал ее, схватил за руку, развернул на себя. Тут же второй рукой взлохматил ей волосы.
– Это значит, что должна быть прическа, макияж, хренаж и все такое! И платье! – Его сильные руки вцепились в ее подол и принялись трепать из стороны в сторону. – И платье должно быть нормальным! Красивым! А не это рубище! Поняла меня?!
– Да, папа.
Она не нервничала. Она привыкла к его грубости. Ну, был он таким, что сделаешь! Ее-то он любил. Очень любил! Она единственная, оставшаяся в живых из их семьи. И грубость его сейчас была вызвана ее тихим упрямством. А это его бесило еще больше. Он ей счастья желает, а она…
– Я оденусь, причешусь, – пообещала она и поцеловала его в нос, поднявшись на цыпочки, отец был просто великаном.
– Вот и умница, – он в ответ чмокнул ее в лоб. И извиняющимся голосом добавил: – Этот человек важен для меня. Это для нас с тобой новый уровень, малыш. Это Москва! Это город власти, денег и возможностей. Хватит тебе уже тут сидеть, в этой глуши. И…
– А мне дома нравится, – перебила она его с улыбкой и пошла прочь, но вдруг решила уточнить: – А он что же, старый, пап?
– Кто? – Сафронов думал уже о чем-то своем и не сразу понял.
– Ну, этот, с кем ты меня хочешь познакомить? Он очень старый?
– Почему ты так решила? – он неожиданно развеселился. – И что в твоем понятии старый?
– Ну-уу, лет пятьдесят, шестьдесят.
– Ого! – он громко рассмеялся, запрокидывая громадную, как у медведя, голову. – Это отец у тебя, получается, тоже старый?
– Нет, папка, ты молодой! – Эльза покраснела, поняв, что ляпнула не то. – Ты всегда будешь молодым для меня!
– То-то же, – он оборвал смех. – Нет, малыш, конечно же, я не собираюсь тебя отдавать в руки старому пердуну. Этот бизнесмен приедет с сыном.
– А сыну сколько?
– Тебе ровесник. Или даже чуть помладше, – отец почесал затылок, припоминая. – Не помню, а он ведь говорил, сколько лет его пацану-то… Да неважно. Важно, что парень хороший.
– Тоже бизнесмен?
– Нет, в том-то и дело! – оживился отец. – Он как раз в твоем вкусе. Тоже умник хоть куда! Он математик. Школу экстерном окончил. Сразу на второй курс университета поступил.
– Ботан? – сморщила носик Эльза.
– Нет. Красивый, спортивный. Увидишь сама. Главное, не подведи меня, хорошо? Не так, как в прошлый раз.
И он сразу нахмурился, сведя густые брови на переносице. В прошлый раз вышел конфуз. В прошлый раз, где-то полгода назад, Эльза просто встала в разгар светского якобы разговора, последовавшего после ужина, и ушла к себе. Даже забыла извиниться. Но ее, честно, тошнило от ужимок милых дам, сопровождавших местных миллионеров. Просто тошнило!