— Я соглашусь с вашими словами, мой дорогой Скарамуш, чтобы услышать продолжение.
— Я ничего не имею против того, чтобы заработать вам состояние. Однако я не должен забывать и свои интересы. Вы же понимаете, что за пятнадцать ливров в месяц не продают столь исключительное дарование, как у меня.
— Есть другой вариант, — мрачно сказал Бине.
— Другого варианта нет. Не будьте ослом, Бине.
Бине вскочил как ужаленный: его актёры никогда не говорили с ним таким тоном.
— Впрочем, идите и сообщите полиции, что она может схватить некоего Андре-Луи Моро, — продолжал Скарамуш беззаботно, — но это будет конец вашей прекрасной мечты о Редоне, где вы впервые в жизни играли бы в настоящем театре. Без меня вам там не бывать, и вы это прекрасно знаете. А я не собираюсь ни в Редон, ни в Фужере, да и вообще никуда, пока у нас с вами не будет справедливого договора.
— Ну зачем же так горячиться? — посетовал Бине. — Разве у меня душа ростовщика? Когда мы заключили наш договор, я понятия не имел — да и откуда мне было знать? — что вы окажетесь мне так полезны. Дорогой мой Скарамуш, надо было просто напомнить мне — ведь я человек справедливый. С сегодняшнего дня вы будете получать тридцать ливров в месяц — видите, я сразу удваиваю ваше жалованье. Я человек щедрый.
— Но вы не честолюбивы. Послушайте-ка меня.
И Андре-Луи принялся излагать план, от которого у Бине волосы дыбом встали.
— После Редона — Нант, — сказал Андре-Луи. Нант и Театр Фейдо[75].
Господин Бине поперхнулся вином. Дело в том, что Фейдо был Комеди Франсез провинции. Великий Флери играл там перед публикой, которая была весьма строга. Хотя господин Бине втайне лелеял честолюбивые мечты о Редоне, они казались ему столь опасными, что вызывали спазмы в животе. А Редон по сравнению с Нантом был просто кукольным театром. И вот мальчишка, которого он случайно подобрал три недели назад и который за это время из сельского адвоката превратился в актёра и автора, спокойно рассуждает о Нанте и Театре Фейдо!
— А почему не Париж и Комеди Франсез? — насмешливо поинтересовался господин Бине, когда наконец отдышался.
— Не исключено, что позже мы поедем и туда, — последовал дерзкий ответ.
— Ах, так! Да вы пьяны, мой друг.
И тут Андре-Луи изложил детальный план, сложившийся у него в уме. Фужере послужит учебной площадкой для Редона, а Редон — для Нанта. Они пробудут в Редоне, пока там достаточно платят, и продолжат работу над репертуаром. Они найдут трёх-четырёх талантливых актёров. Андре-Луи напишет несколько новых сценариев, которые будут обкатываться на спектаклях, и таким образом в репертуаре труппы будет с полдюжины надёжных пьес. Часть доходов нужно потратить на новые костюмы и декорации. Итак, если всё пойдёт хорошо, через пару месяцев они наконец будут готовы попытать счастья в Нанте. Правда, в Фейдо допускались лишь известные труппы, но в Нанте уже лет тридцать, а то и более не выступала труппа импровизаторов. Они будут новинкой, и, если постараются, на спектакли сбежится весь Нант. Скарамуш клялся, что если всё предоставят ему, то возрождённая во всём блеске комедия дель арте превзойдёт все ожидания театральной публики Нанта.
— Мы поговорим о Париже после Нанта, — закончил он в высшей степени буднично, — а о Нанте — после Редона.
Его слова звучали так убедительно, что он мог бы уговорить кого угодно, и в конце концов увлёк господина Бине. Хотя перспектива, которую нарисовал Андре-Луи, вселяла ужас в господина Бине, она в то же время опьяняла его, и сопротивление его всё слабело. На каждое возражение Скарамуш приводил сокрушительный довод, и в конце концов Бине обещал подумать.
— Редон укажет нам путь, — сказал Андре-Луи, — и я не сомневаюсь, в какую сторону он укажет.
Таким образом великая редонская авантюра, перестав быть отчаянно смелым предприятием, превратилась просто в репетицию более важных событий. Бине, пребывавший в восторженном состоянии, заказал под влиянием минуты ещё одну бутылку вольнэ. Подождав, пока её откупорят, Скарамуш продолжал.
— Все эти планы могут осуществиться, — небрежно сказал он, глядя сквозь бокал на свет, — пока я с вами.
— Согласен, мой дорогой Скарамуш, согласен. Наша случайная встреча оказалась счастливой для нас обоих.
— Для нас обоих, — подчеркнул Скарамуш. — Я тоже так считаю. Думаю, пока что вам нет смысла выдавать меня полиции.
— Да как я могу даже подумать об этом! Вы смеётесь, мой дорогой Скарамуш. Прошу вас никогда больше не вспоминать мою маленькую шутку.
— Она уже забыта, — сказал Андре-Луи. — А теперь о второй части моего предложения. Уж если я стану кузнецом вашего счастья, не мешает мне немного подумать и о себе.
— Вот как? — нахмурился господин Бине.
— Да, и, если не возражаете, мы сегодня же заведём бухгалтерские книги и займёмся делами труппы.
— Я человек искусства, — гордо заявил господин Бине. — Я не торгаш.
— Но у вашего искусства есть деловая сторона, которой следует заниматься по-деловому. Я всё продумал сам, так что вам не придётся входить в детали и отрываться от творчества. Всё, что от вас требуется, — ответить согласием или отказом на моё предложение.
— Ах, вот как! Ну, и что же это за предложение?
— Вы назначаете меня своим компаньоном с равной долей в доходах труппы.
Большое лицо Панталоне побледнело, а маленькие глазки раскрылись до предела, в то время как он изучал Андре-Луи. Наконец он взорвался:
— Видно, вы сошли с ума, раз делаете мне такое чудовищное предложение.
— Признаю, что оно не безупречно. Например, будет несправедливо, если помимо работы, которую я берусь для вас выполнять, я ещё буду играть Скарамуша и писать сценарии без всякого вознаграждения, довольствуясь лишь половиной доходов, причитающихся мне как компаньону. Поэтому перед тем, как делить доходы, нужно вычесть моё актёрское жалованье и небольшой гонорар за каждый сценарий. Вам также причитается жалованье за роль Панталоне. Кроме того, нужно ещё вычесть жалованье всех остальных, а также прочие издержки. Останется чистый доход, который мы с вами поделим поровну.
Конечно, господин Бине не мог проглотить залпом такое предложение. Сначала он заявил, что даже думать о нём не желает.
— В таком случае, мой друг, мы немедленно расстанемся, — сказал Скарамуш. — Завтра я вынужден буду с вами проститься.
Бине разбушевался. В прочувствованных выражениях он разглагольствовал о неблагодарности. Он даже снова позволил себе намекнуть на маленькую шутку относительно полиции, которую обещал никогда не упоминать.
— Ну что же, поступайте как вам заблагорассудится. Непременно сыграйте роль доносчика. Однако учтите, что тогда вы наверняка лишитесь моих услуг и снова, как до моего прихода в труппу, станете пустым местом.
Господин Бине плевать хотел на последствия! К чёрту последствия! Этому молодому нахалу, этому сельскому адвокатишке придётся зарубить себе на носу, что господин Бине не из тех, кем можно командовать!
Скарамуш поднялся.
— Прекрасно, — сказал он полуравнодушно-полупокорно. — Как вам будет угодно. Однако не забывайте, что утро вечера мудренее. Быть может, при холодном свете утра вы лучше разглядите моё предложение. То, что предлагаю я, принесёт нам обоим богатство. То, что задумали вы, принесёт нам обоим гибель. Спокойной ночи, господин Бине. Да помогут вам небеса принять мудрое решение.
Разумеется, господину Бине не оставалось ничего иного, как принять единственно возможное решение, — ведь хозяином положения был Андре-Луи, твёрдо стоявший на своём. Конечно, дело не обошлось без споров, причём господин Бине торговался слишком долго и отчаянно для человека искусства, который ничего не смыслит в делах. Андре-Луи пошёл на кое-какие уступки: например, он согласился писать сценарии бесплатно. Пошёл он и на то, чтобы господин Бине назначил себе жалованье, совершенно несоразмерное с заслугами.
Итак, наконец все вопросы были улажены, и собравшейся труппе сообщили новость, которая, разумеется, вызвала зависть и обиды, однако все успокоились, как только выяснилось, что прибавят жалованье. Надо сказать, что господин Бине никак не хотел на это согласиться, но Скарамуш был неумолим.
— Если мы собираемся играть в Фейдо, у нас должна быть труппа актёров, знающих себе цену, а не кучка заморышей. Чем лучше мы им заплатим, тем больше они нам заработают.
Таким образом Андре-Луи справился с недовольством труппы по поводу слишком быстрого продвижения новичка, и его главенство, которому подчинился сам господин Бине, приняли с готовностью — за одним исключением.
Этим исключением была Климена. Её злило, что не удалось поставить на колени интересного молодого незнакомца, буквально свалившегося к ним на голову в то утро близ Гишена. Его упорное нежелание замечать её особу постоянно разжигало эту злобу. Узнав о том, что Андре-Луи станет компаньоном отца, Климена пыталась отговорить последнего. Она вышла из себя и назвала отца дураком, после чего господин Бине в свою очередь вышел из себя и в лучших традициях Панталоне надавал дочери пощёчин, которые она добавила к счёту Скарамуша. Климена выжидала случая заставить его расплатиться по этому счёту, который всё возрастал, но случай всё никак не представлялся, так как у Скарамуша было дел по горло. Всю неделю в Фужере шла подготовка, и его видели только на представлениях, а в Редоне он носился как вихрь между театром и гостиницей.
Этим исключением была Климена. Её злило, что не удалось поставить на колени интересного молодого незнакомца, буквально свалившегося к ним на голову в то утро близ Гишена. Его упорное нежелание замечать её особу постоянно разжигало эту злобу. Узнав о том, что Андре-Луи станет компаньоном отца, Климена пыталась отговорить последнего. Она вышла из себя и назвала отца дураком, после чего господин Бине в свою очередь вышел из себя и в лучших традициях Панталоне надавал дочери пощёчин, которые она добавила к счёту Скарамуша. Климена выжидала случая заставить его расплатиться по этому счёту, который всё возрастал, но случай всё никак не представлялся, так как у Скарамуша было дел по горло. Всю неделю в Фужере шла подготовка, и его видели только на представлениях, а в Редоне он носился как вихрь между театром и гостиницей.
Сразу же стало ясно, что редонский эксперимент удался. Весь месяц, проведённый в этом оживлённом городке, Андре-Луи, ободрённый успехом, работал день и ночь. Момент был выбран удачно, поскольку в самом разгаре была торговля каштанами, центром которой является Редон. Каждый вечер маленький театр был полон. Сельские жители, привозившие каштаны на редонский рынок, рассказывали о спектаклях труппы, и слава её росла. На представления приезжали со всей округи, из соседних деревушек — таких, как Адлер Сен-Перье и Сен-Никола. Чтобы не дать угаснуть интересу публики, Андре-Луи каждую неделю готовил новый сценарий. Он добавил к репертуару труппы ещё три пьесы — «Женитьба Панталоне», «Робкий влюблённый» и «Ужасный капитан». Последняя пользовалась наибольшим успехом. В основу Андре-Луи положил «Хвастливого воина» Плавта. В пьесе была прекрасная роль для Родомона и неплохая роль хитрого лейтенанта при Капитане для Скарамуша. Успех спектакля в немалой мере объяснялся тем, что Андре-Луи дал довольно подробные указания в тексте, как должен развиваться диалог, а кое-где даже вставил сами диалоги, правда не настаивая на том, чтобы их воспроизводили дословно.
Между тем дела шли на лад, и Андре-Луи, призвав на помощь портных, занялся гардеробом труппы, который давно следовало обновить. Он также отыскал пару нищих художников и, соблазнив их маленькими ролями лекарей и нотариусов, включил в труппу. В свободное от спектаклей время они писали новые декорации. Так шла подготовка к покорению Нанта, как Андре-Луи называл предстоящие гастроли. Никогда в жизни Андре-Луи столько не работал — можно даже сказать, что он вообще в жизни не работал по сравнению с тем, что делал сейчас. Его энергия была неистощима, и он всё время пребывал в прекрасном настроении. Он носился как угорелый, играл в спектаклях, писал, придумывал, руководил, в то время как Бине наконец-то наслаждался отдыхом, пил каждый вечер бургундское и вкушал белый хлеб и прочие яства. Толстяк уже начал поздравлять себя с тем, что проявил проницательность, сделав этого трудолюбивого, неутомимого молодого человека компаньоном. Когда стало ясно, насколько неосновательными были его страхи перед гастролями в Редоне, он перестал испытывать ужас, обуревавший его раньше при одной мысли о Нанте.
Радужное настроение Бине разделяла вся труппа, как всегда — за исключением Климены. Она перестала задирать Скарамуша, наконец-то поняв, что её насмешки не достигают цели, а лишь бьют рикошетом по ней же самой. Таким образом её смутная неприязнь, не находя выхода, всё усиливалась.
Однажды Климена намеренно столкнулась с Андре-Луи, когда он уходил из театра после представления. Все ушли, а она вернулась под предлогом, будто что-то забыла.
— Скажите, что я вам сделала? — спросила она напрямик.
— Сделали мне, мадемуазель? — не понял он.
— Почему вы меня ненавидите?
— Ненавижу вас, мадемуазель? Я ни к кому не питаю ненависти, ибо это самое неразумное из всех чувств. Я никогда не испытывал ненависти даже к своим врагам.
— Ах, какое христианское смирение!
— Ненавидеть вас — вас!.. По-моему, вы восхитительны. Я всегда завидую Леандру. Кстати, я серьёзно подумывал о том, чтобы заставить его играть Скарамуша, а самому взять роль Влюблённого.
— Не думаю, чтобы вы пользовались успехом.
— Это единственное, что меня удерживает. Однако если бы у меня был такой источник вдохновения, как у Леандра, возможно, я бы сыграл убедительно.
— Что же это за источник?
— Возможность играть вместе с такой очаровательной Клименой.
Она не дала себе труда вглядеться в его худое лицо.
— Вы смеётесь надо мной, — сказала она и проплыла мимо Андре-Луи в театр. Да, с таким бесполезно говорить — он абсолютно бесчувственный. Разве это мужчина?
Однако, когда минут через пять Климена вернулась, она увидела, что он задержался.
— Ещё не ушли? — надменно осведомилась она.
— Я ждал вас, мадемуазель. Ведь вы идёте в гостиницу. Нельзя ли мне сопровождать вас…
— Какая галантность! Неужели вы снизошли до меня?
— Может быть, вы предпочитаете, чтобы я не сопровождал вас?
— Ну что вы, как можно, господин Скарамуш! К тому же нам по пути, а улицы ничьи. Просто я ошеломлена неожиданной честью.
Взглянув на Климену, Андре-Луи заметил, как надменно выражение её прелестного лица, и рассмеялся.
— А что, если я боялся, что к этой чести не стремятся?
— Ах, теперь понятно! — воскликнула она. — Значит, это я должна добиваться такой неслыханной чести и бегать за мужчиной, чтобы он заплатил мне простой долг вежливости. Раз это утверждаете вы, господин Всезнайка, значит, так оно и есть, и мне остаётся только просить прощения за своё невежество.
— Вам нравится быть жестокой, — сказал Скарамуш. — Ну что же, ничего не поделаешь. Пойдёмте?
И они направились к гостинице, идя быстрым шагом, чтобы согреться: вечер был ветреный. Некоторое время они шли молча, украдкой наблюдая друг за другом.
— Так вы считаете меня жестокой? — наконец спросила Климена с вызовом, и стало ясно, что слова Андре-Луи задели её за живое.
Он взглянул на неё с полуулыбкой.
— Вы не согласны?
— Вы — первый, кто обвиняет меня в жестокости.
— Не смею предположить, что я — первый, к кому вы жестоки, ибо такое предположение было бы слишком лестно для меня. Лучше будем считать, что другие страдали молча.
— Боже мой! Так вы страдали? — Было непонятно, говорит ли она серьёзно или подтрунивает над ним.
— Моё признание — приношение на алтарь вашего тщеславия.
— В жизни бы не подумала, что вы страдаете.
— Разумеется — ведь я прирождённый актёр, как говорит ваш отец. Я был актёром задолго до того, как стал Скарамушем. Поэтому я и смеялся — я часто смеюсь, когда мне больно. Вам нравилось быть надменной — и я в свою очередь играл надменность.
— Очень хорошо играли, — сказала она не задумываясь.
— Конечно, ведь я — превосходный актёр.
— А отчего же вы так внезапно изменились?
— В ответ на перемену в вас. Вы устали от роли жестокой красавицы — скучная роль, поверьте мне, к тому же недостойная вашего таланта. Если бы я был женщиной и обладал вашей красотой и грацией, Климена, я счёл бы ниже своего достоинства использовать их как оружие нападения.
— Красота и грация! — повторила она, притворяясь удивлённой. Однако тщеславная девчонка смягчилась. — Когда же вы их заметили, господин Скарамуш?
Он взглянул на неё, восхищаясь живой красотой и женственностью, которые с самого начала неудержимо влекли его.
— Однажды утром, когда вы с Леандром репетировали любовную сцену.
Климена опустила веки под пристальным взглядом Скарамуша, но от него не укрылось удивление, промелькнувшее в её глазах.
— Ведь вы видели меня тогда в первый раз!
— До этого мне не представилась возможность заметить, как вы прелестны.
— И вы думаете, что я вам поверю? — спросила она, но так мягко, как никогда ещё с ним не говорила.
— Значит, вы не поверите, если я признаюсь, что в тот день именно ваша красота решила мою судьбу? Ведь это из-за неё я вступил в труппу вашего отца.
Климена задохнулась. Куда девалась её неприязнь к Андре-Луи?
— А зачем вы это сделали?
— Чтобы когда-нибудь предложить вам стать моей женой.
От изумления Климена остановилась, чтобы взглянуть Андре-Луи в лицо. Теперь в её взгляде не было и тени застенчивости, глаза холодно сверкали, на щеках появился лёгкий румянец. Она заподозрила в его словах непростительную насмешку.
— А вы не теряете времени даром, не так ли?
— Да. Разве вы ещё не заметили? Я поддаюсь внезапным порывам. Вы же видели, что я сделал из труппы Бине за каких-нибудь пару месяцев — другой не добился бы и половины за целый год. Так почему же я должен быть медлительней в любви, чем в работе? Я сдерживался, вопреки своим чувствам, чтобы не напугать вас стремительностью. Видя ваше холодное безразличие, я вынужден был платить той же монетой, и это было тяжелее всего. Я ждал — о, как терпеливо! — когда вам надоест быть жестокой.