Андре-Луи решительно отверг предложение Ле Шапелье.
— Вы отказываетесь? — вскричал тот. — Вы с ума сошли! Отказываться, когда тебя требуют со всех сторон! Да понимаете ли вы, что скорее всего вас выберут одним из депутатов и пошлют в Генеральные штаты в Версаль, чтобы представлять нас в деле спасения Франции?
Но, как мы знаем, Андре-Луи вовсе не был озабочен спасением Франции. В данный момент он был занят спасением двух женщин, которых любил, правда, совершенно по-разному, — от мужчины, которого поклялся уничтожить. Он твёрдо стоял на своём отказе, пока Ле Шапелье с удручённым видом не оставил все попытки убедить его.
— Странно, — сказал Андре-Луи, — что я настолько занят ерундой, что даже не заметил, что жители Нанта с головой ушли в политику.
— С головой! Мой друг, Нант, просто бурлящий котёл политических страстей! На поверхности всё спокойно лишь потому, что есть уверенность, что всё идёт как надо. Но при малейшем намёке, что это не так, котёл перекипит и страсти выплеснутся.
— В самом деле? — задумчиво переспросил Скарамуш. — Эти сведения могут пригодиться. — Затем он сменил тему. — Знаете ли вы, что Латур д'Азир находится здесь?
— В Нанте? Однако, если он выходит на улицу, ему не откажешь в мужестве: ведь жители Нанта знают о его прошлом и о той роли, которую он сыграл в мятеже в Рене. Удивительно, что его не побили камнями. Впрочем, рано или поздно побьют, нужно только, чтобы кто-нибудь подал эту мысль.
— Что же, не исключено, — сказал Андре-Луи и улыбнулся. — Он не так уж часто показывается — по крайней мере на улице, так что он не столь отважен, как вам кажется. Я как-то сказал ему, что у него ни на грош мужества, а одна наглость.
На прощание Ле Шапелье снова попросил приятеля обдумать его предложение.
— Дайте мне знать, если передумаете. Я остановился в «Олене» и пробуду там до послезавтра. Если вы честолюбивы, не упустите шанс.
— Мне кажется, я не честолюбив, — сказал Андре-Луи и пошёл своей дорогой.
В тот вечер в театре Андре-Луи пришла в голову озорная мысль проверить слова Ле Шапелье о настроении умов в городе. Играли «Грозного капитана», в последнем акте которого Скарамуш выводит на чистую воду трусливого задиру и хвастуна Родомона.
После смеха, который неизменно вызывало разоблачение Капитана, Скарамушу оставалось лишь заклеймить его презрением в фразе, которая изменялась на каждом спектакле в зависимости от вдохновения. На этот раз он решил придать ей политическую окраску.
— Итак, о хвастливый трус, твоя ничтожность разоблачена! Ты устрашал людей высоким ростом, огромной шпагой, лихо заломленной шляпой, и они вообразили, что ты так грозен, каким кажешься из-за своей наглости. Но при первом же столкновении с подлинной силой духа ты трясёшься и хнычешь, и огромная шпага остаётся в ножнах. Ты похож на привилегированных, когда они лицом к лицу сталкиваются с третьим сословием.
Это была дерзость с его стороны, и он готов был к смеху, аплодисментам, возмущению — к чему угодно, но только не к тому, что последовало. Реакция партера и амфитеатра была такой неожиданной и бурной, что Андре-Луи был напуган, как мальчик, поднёсший спичку к стогу сена, высушенного на солнце. Зал разразился овацией, люди вскакивали на ноги, забирались на сиденья, размахивали шляпами. Раздавались радостные, одобрительные возгласы. Так продолжалось, пока не закрылся занавес.
Скарамуш стоял, задумчиво улыбаясь сжатыми губами. В последний момент перед ним мелькнуло лицо господина де Латур д'Азира, который слегка подался вперёд в своей ложе, так что, вопреки обыкновению, на него не падала тень. Лицо его искажала злоба, глаза горели.
— Боже мой! — рассмеялся Родомон, приходя в себя от подлинного испуга, сменившего наигранный ужас. — Ну и мастак вы задеть их за живое, Скарамуш!
Скарамуш взглянул на него и усмехнулся.
— При случае это может пригодиться, — сказал он и ушёл к себе в гримёрную переодеваться.
Его ожидал выговор. Он задержался в театре из-за декораций к новой пьесе, которые надо было установить назавтра. Когда Скарамуш покончил с этим делом, остальные члены труппы давно уже ушли. Он нанял портшез и отправился в гостиницу — при нынешнем достатке он мог позволить себе подобную роскошь.
Когда Андре-Луи вошёл в общую комнату труппы на втором этаже, господин Бине, голос которого был слышен ещё на лестнице, громко и горячо о чём-то говорил. Внезапно замолчав, он круто обернулся к вошедшему.
— Наконец-то явились! — Приветствие было столь странным, что Андре-Луи лишь взглянул на него со спокойным удивлением.
— Я жду объяснений по поводу безобразной сцены, которую вызвало ваше сегодняшнее выступление.
— Безобразной сцены? Разве аплодисменты публики — безобразие?
— Публика? Вы хотите сказать — сброд. Из-за того, что вы играете на низких страстях толпы, мы лишимся покровительства всех знатных господ.
Андре-Луи прошёл мимо господина Бине к столу. Он презрительно пожал плечами — в конце концов, этот человек оскорбил его.
— Вы, как всегда, сильно преувеличиваете.
— Ничуть. Кроме того, разве я не хозяин в собственном театре? Это труппа Бине, и дела в ней будут вестись, как принято у Бине.
— А кто же те знатные господа, потерять покровительство которых вы так боитесь? — спросил Андре-Луи.
— Вы полагаете, их нет? Ну, так вы очень ошибаетесь. После сегодняшнего спектакля ко мне зашёл маркиз де Латур д'Азир и в самых резких выражениях высказался о вашей скандальной выходке. Я вынужден был принести извинения, и…
— Очередная глупость с вашей стороны, — сказал Андре-Луи. — Человек, уважающий себя, указал бы этому господину на дверь. — Лицо господина Бине начало багроветь. — Вы называете себя главой труппы Бине, хвастаете, что будете хозяином в своём театре, а сами вытягиваетесь, как лакей, перед первым попавшимся наглецом, который приходит к вам в артистическое фойе и заявляет, что ему не нравятся слова роли, произнесённые одним из ваших актёров! Я повторяю, что если бы вы действительно себя уважали, то выставили бы его за дверь.
Послышался одобрительный шёпот актёров, которых возмутил высокомерный тон маркиза, оскорбившего их всех.
— А ещё я скажу, — продолжал Андре-Луи, — что человек, уважающий себя, с радостью ухватился бы за любой предлог указать господину де Латур д'Азиру на дверь.
— Что вы имеете в виду? — В вопросе раздались раскаты грома.
Андре-Луи обвёл взглядом труппу, которая собралась за столом, накрытым к ужину.
— Где Климена? — резко спросил он.
Леандр подскочил, отвечая ему. Он был бледен и трясся от волнения.
— Она уехала из театра в карете маркиза де Латур д'Азира сразу же после представления. Мы слышали, как он предложил отвезти её в свою гостиницу.
Андре-Луи взглянул на часы над камином. Он казался слишком спокойным.
— Это было час с лишним назад. Она ещё не вернулась?
Он пытался поймать взгляд господина Бине, но тот упорно смотрел в сторону. Снова ответил Леандр:
— Ещё нет.
— Так! — Андре-Луи сел и налил себе вина. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Леандр наблюдал за Андре-Луи выжидающе. Коломбина — сочувственно. Даже господин Бине, казалось, ожидал от Скарамуша реплики, как в театре, но тот разочаровал его.
— Вы оставили мне что-нибудь поесть? — спросил Андре-Луи. К нему придвинули блюда, и он принялся за еду. Ужинал он молча и, видимо, с хорошим аппетитом. Господин Бине сел, налил себе вина и выпил, а затем попытался завязать разговор то с одним, то с другим. Ему отвечали односложно: в тот вечер господин Бине явно не пользовался расположением своей труппы.
Наконец снизу послышались громыхание колёс и перестук копыт. Затем донеслись голоса, звонкий смех Климены. Андре-Луи продолжал невозмутимо есть.
— Какой актёр! — шепнул Арлекин Полишинелю, и тот угрюмо кивнул.
Вошла Климена. Это был эффектный выход примадонны: голова гордо поднята, подбородок вздёрнут, в глазах искрится смех. Она играла триумф и высокомерие. Щёки у неё горели, густые каштановые волосы были слегка растрёпаны. В левой руке Климена держала огромный букет из белых камелий. На среднем пальце красовалось кольцо с очень дорогим бриллиантом, блеск которого сразу же приковал всеобщее внимание.
Её отец вскочил, чтобы приветствовать дочь с необычной для него отеческой нежностью:
— Наконец-то, дитя моё!
И он повёл её к столу. Климена устало опустилась на стул. Хотя в ней чувствовалась некоторая нервозность, улыбка не сходила с губ, даже когда она взглянула на Скарамуша. И только Леандр, не сводивший с неё тоскливого взгляда, заметил, что в карих глазах мелькнуло что-то похожее на страх.
Андре-Луи продолжал спокойно есть, даже не взглянув в сторону Климены. Постепенно до актёров начало доходить, что, хотя, несомненно, назревает скандал, разразится он только после их ухода. Первым встал и удалился Полишинель, и это послужило сигналом для остальных. Через пару минут в комнате остались только господин Бине с дочерью и Андре-Луи. И тут наконец-то последний положил нож и вилку, отхлебнул глоток бургундского и, откинувшись на спинку стула, взглянул на Климену.
— Надеюсь, у вас была приятная прогулка, мадемуазель, — сказал он.
— Весьма приятная, сударь. — Она держалась вызывающе, безуспешно пытаясь состязаться с ним в хладнокровии.
— И довольно прибыльная, насколько я могу судить об этом камне на таком расстоянии. Он стоит самое малое пару сотен луидоров, а это огромная сумма даже для такого богатого аристократа, как господин де Латур д'Азир. Не будет ли дерзостью со стороны того, кто намерен стать вашим мужем, поинтересоваться, что вы дали ему взамен?
Господин Бине загоготал, и в его грубом смехе прозвучали презрение и цинизм.
— Я не дала ничего, — с негодованием ответила Климена.
— Ах, так! Значит, этот бриллиант — плата вперёд.
— Чёрт возьми, вы себя неприлично ведёте, — запротестовал Бине.
— Неприлично! — Андре-Луи метнул в господина Бине взгляд, исполненный такого испепеляющего презрения, что старый негодяй заёрзал на стуле. — Вы упомянули о приличиях, Бине? Из-за вас я чуть не вышел из себя, а уж это совсем не в моих правилах. — Он медленно перевёл взгляд на Климену, которая оперлась на стол локтями и опустила подбородок в ладони. Она смотрела на Андре-Луи с вызовом и насмешкой. — Мадемуазель, — медленно произнёс он, — я хотел бы, исключительно в ваших интересах, чтобы вы подумали, что делаете.
— Я прекрасно могу сама всё обдумать и не нуждаюсь в ваших советах, сударь.
— Ну что, получили? — фыркнул Бине. — Надеюсь, ответ пришёлся вам по вкусу.
Андре-Луи слегка побледнел. Он всё ещё пристально смотрел на Климену, и его большие тёмные глаза выражали неверие. На господина Бине он не обращал ни малейшего внимания.
— Мадемуазель, вы, разумеется, не хотите сказать, что собираетесь добровольно, с полным пониманием того, что делаете, променять достойный брак на… на то, что вам может предложить такой человек, как господин де Латур д'Азир?
Господин Бине резко повернулся к дочери.
— Ты только послушай, что говорит этот сладкоречивый ханжа! Ну, теперь-то наконец ты видишь, что этот брак погубит тебя! Этот человек всегда будет рядом с тобой — неудобный муж, который не даст тебе воспользоваться ни одним шансом, моя девочка.
Она вскинула голову, соглашаясь с отцом.
— Он начинает утомлять меня своей глупой ревностью, — призналась она. — Боюсь, что как муж он будет невыносим.
Андре-Луи почувствовал, что у него сжалось сердце, но, как настоящий актёр, и виду не подал. Он рассмеялся довольно неприятным смехом и поднялся.
— Я склоняюсь перед вашим выбором, мадемуазель. Надеюсь, вам не придётся сожалеть о нём.
— Сожалеть? — вскричал господин Бине. Он рассмеялся от облегчения, видя, что дочь наконец-то избавилась от этого поклонника, которого он никогда не одобрял — за исключением тех нескольких часов, когда считал Андре-Луи знатной особой. — А о чём ей сожалеть? Что она принимает знаки внимания от знатного дворянина, такого могущественного и богатого, что он дарит ей, как простую безделушку, драгоценность ценой в годовое жалованье актрисы из Комеди Франсез? — Он встал, приблизился к Андре-Луи и уже более мирным тоном продолжал: — Ну-ну, мой друг, никакого камня за пазухой! Чёрт возьми! Неужели вы встанете на пути у девушки? Не можете же вы в самом деле винить её за этот выбор? Вы подумали о том, что он для неё значит? Что под покровительством такого человека она всего добьётся? Разве вы не видите, как сказочно ей повезло? Конечно, если вы её любите, да притом так ревнивы, то не можете не признать, что так лучше?
Андре-Луи долго молча рассматривал его, затем снова рассмеялся.
— О, вы фантастичны, — сказал он. Повернулся на каблуках и пошёл к двери.
Презрение, сквозившее во взгляде Андре-Луи и звучавшее в его словах и смехе, сильно уязвило господина Бине и отбило охоту мириться.
— Фантастичны, да? — закричал он, глядя вслед удалявшемуся Скарамушу маленькими глазками, сейчас налитыми злобой. — Фантастичны, потому что предпочли могущественное покровительство знатного вельможи браку с нищим ублюдком без имени? О да, мы фантастичны!
Андре-Луи повернулся, держась за ручку двери.
— Нет, я ошибся, — сказал он. — Вы не фантастичны. Вы просто мерзки — вы оба. — И он вышел.
Глава Х. ИСКРЕННЕЕ РАСКАЯНИЕ
Солнечным мартовским утром, в воскресенье, мадемуазель де Керкадью прогуливалась со своей тёткой по широкой террасе замка Сотрон. У Алины был покладистый характер, и тем удивительней, что последнее время она стала раздражительной и проявляла низменный интерес к житейским делам. Это ещё более, чем всегда, убедило госпожу де Сотрон, что её брат Кантен просто возмутительно руководил воспитанием этого ребёнка. Похоже было на то, что Алина знает всё, в чём девушке лучше быть несведущей, зато несведуща во всём, что девушке следует знать. По крайней мере, таково было мнение госпожи де Сотрон.
— Скажите, сударыня, все мужчины — скоты? — спросила Алина.
В отличие от брата, графиня была высокой, величественного сложения. В те дни, когда она ещё не вышла замуж за господина де Сотрона, злые языки говорили, что она — единственный мужчина в семье. С высоты своего благородного роста она с тревогой взглянула на маленькую племянницу.
— Право же, Алина, что у вас за манера задавать самые нелепые и неприличные вопросы.
— Наверно, это оттого, что я нахожу жизнь нелепой и неприличной.
— Жизнь? Молодая девушка не должна рассуждать о жизни.
— Отчего же? Ведь я жива. Или вы считаете, что неприлично быть живой?
— Неприлично, когда молодая девушка пытается узнать слишком много о жизни. Что же касается вашего нелепого вопроса о мужчинах, то, если я напомню, что мужчина — благороднейшее творение Господа, возможно, вы сочтёте, что я вам ответила.
Госпожа де Сотрон явно не была расположена продолжать беседу на эту тему, но благодаря своему возмутительному воспитанию мадемуазель де Керкадью была упряма.
— Если это так, — сказала она, — не объясните ли вы, отчего их так неодолимо влечёт к нескромным особам нашего пола?
Госпожа де Сотрон остановилась и, шокированная, воздела руки, затем взглянула на Алину сверху вниз.
— Моя дорогая Алина, иногда вы действительно переходите все границы. Я напишу Кантену, что, чем скорее вы выйдете замуж, тем лучше для всех.
— Дядя Кантен предоставил мне самой решать этот вопрос.
— Это самая последняя и самая вопиющая из всех его ошибок, — отозвалась госпожа де Сотрон с глубокой убеждённостью. — Слыханное ли дело, чтобы девушке предоставили самой решать вопрос о её замужестве? Да это просто… неделикатно допускать, чтобы она сама думала о подобных вещах. — Госпожа де Сотрон содрогнулась. — Кантен — деревенщина и ведёт себя просто возмутительно. Подумать только — маркиз де Латур д'Азир должен расхаживать перед вами, демонстрируя себя, чтобы вы решили, подходит ли он вам! — Она снова содрогнулась. — Да ведь это просто вульгарность, это чуть ли не… разврат… Боже мой! Когда я выходила за вашего дядю, всё было решено между нашими родителями. Я впервые увидела его, когда он пришёл подписать брачный контракт. Да я бы со стыда умерла, будь иначе. Вот так должны делаться подобные дела.
— Вы несомненно правы, сударыня, но, поскольку моё дело делается иначе, прошу простить, если поступаю иначе, чем другие. Господин де Латур д'Азир желает жениться на мне. Ему было позволено ухаживать за мной. А теперь я была бы рада, если бы его поставили в известность, что он может прекратить свои ухаживания.
Госпожа де Сотрон остановилась, окаменев от изумления. Её длинное лицо побледнело.
— Как… что вы такое говорите? — задохнулась она.
Алина спокойно повторила свои слова.
— Но это же возмутительно! Никто не позволит вам играть чувствами такого человека, как маркиз. Как, ведь всего неделю назад вы позволили сообщить ему, что станете его женой!
— Я поступила… опрометчиво. Поведение маркиза убедило меня в ошибке.
— Ах, Боже мой! — воскликнула графиня. — Разве вы не понимаете, какая большая честь вам оказана? Маркиз сделает вас первой дамой в Бретани. Вы, маленькая дурочка, и этот большой дурак Кантен несерьёзно относитесь к такому на редкость счастливому случаю. — Она предостерегающе подняла палец. — Если вы дальше будете так же глупо себя вести, господин де Латур д'Азир возьмёт своё предложение назад и удалится обиженный, и будет прав.
— Я как раз пытаюсь объяснить вам, сударыня, что именно этого я больше всего хочу.
— Да вы сошли с ума!
— Может быть, сударыня, я как раз в своём уме, если предпочитаю полагаться на свою интуицию. Не исключено, что у меня даже есть основания возмущаться тем, что человек, который домогается моей руки, в то же самое время столь упорно волочится за этой несчастной актрисой из Фейдо.