— Сударь, скажите, король действительно распустил Штаты?
Андре-Луи посмотрел на президента, улыбнулся, словно прося извинения, и махнул рукой в сторону толпы. Глаза всех собравшихся на площади были обращены на молодого человека. Непостижимый стадный инстинкт подсказал людям, что этот худощавый незнакомец, вызвавший президента и половину членов Палаты, и есть долгожданный вестник.
— Пригласите сюда остальных господ членов Палаты, сударь, — сказал Андре-Луи, — и вы всё узнаете.
— Пусть будет по-вашему.
Услышав слова президента, толпа дрогнула и хлынула на лестницу, оставив свободным лишь небольшое пространство посередине верхней ступени.
Андре-Луи неторопливо вышел на обозначенное таким образом место и остановился, возвышаясь над всем собранием. Он снял шляпу и обрушил на толпу первую фразу своего обращения — обращения исторического, ибо оно является крупной вехой на пути Франции к революции.
— Народ великого города Нанта, я прибыл, чтобы призвать тебя к оружию!
Прежде чем продолжить, он обвёл взглядом притихшую от лёгкого испуга площадь.
— Я — делегат народа Рена, уполномоченный сообщить вам о том, что происходит вокруг, и в страшный час бедствий призвать вас подняться и выступить на защиту нашей страны.
— Имя, ваше имя! — крикнул кто-то.
Толпа мгновенно подхватила вопрос, и вскоре вся площадь скандировала его.
Возбуждённой черни Андре-Луи не мог ответить так, как ответил президенту. Надо было что-то придумать, и он с честью вышел из положения.
— Моё имя, — сказал он, — Omnes Omnibus — Все за Всех. Пока зовите меня так. Я гонец, рупор, голос — не более. Я прибыл сообщить вам, что привилегированные сословия, созвав в Рене Штаты Бретани, поступили наперекор вашей воле — нашей воле — и вопреки желанию короля. Поэтому его величество распустил Штаты.
Раздались восторженные аплодисменты. Люди смеялись, шумели, и наконец над площадью грянул клич: «Да здравствует король!» Заметив сильную бледность Андре-Луи, в толпе догадались, что он ещё не закончил; постепенно восстановилась тишина, и он смог продолжить:
— Вы рано радуетесь. К сожалению, дворяне, с присущим им наглым высокомерием, игнорировали королевский приказ. Они не расходятся и продолжают решать вопросы по своему усмотрению.
Тревожное молчание послужило ответом на обескураживающий эпилог речи, начало которой было встречено с таким бурным восторгом.
— Те, кто уже давно противопоставил себя своему народу, правосудию, справедливости и самой гуманности, теперь восстали и против своего короля. Они скорее насмеются над авторитетом королевской власти и над самим королём, чем уступят хоть малую толику своих чрезмерных привилегий, благодаря которым они так долго процветали ценой прозябания целой нации. Они твёрдо решили доказать, что во Франции нет иной власти, кроме власти праздных паразитов.
В толпе раздались слабые хлопки, но большая часть собравшихся молча ждала продолжения.
— В этом нет ничего нового. Так было всегда. За последние десять лет привилегированные сословия, пользуясь своим влиянием, заставили уйти в отставку нескольких министров, которые, понимая нужды и тяготы государства, советовали принять те самые меры, которых требуем мы с вами, видя в них единственное средство остановить неуклонное скатывание нашей Родины в пропасть. Господина Неккера дважды призывали принять министерство и дважды отстраняли, как только он начинал настаивать на проведении реформ, угрожающих привилегиям дворян и духовенства. Теперь его призвали в третий раз, и, похоже, Генеральные штаты наконец будут созваны несмотря ни на что. Но привилегированные сословия решили профанировать то, что они не в силах предотвратить. Так как созыв Генеральных штатов — дело решённое, дворяне и духовенство непременно постараются — если мы не примем мер и не помешаем им — внедрить в третье сословие своих ставленников, лишить его реального представительства и превратить Генеральные штаты в орудие увековечения своей власти и угнетения народа. Их ничто не остановит. Они насмеялись над авторитетом короля и прибегают к убийствам, чтобы заставить замолчать тех, кто смеет обличать их. Вчера в Рене по наущению дворян были убиты два молодых человека, которые обратились к народу, как я сейчас обращаюсь к вам. Их кровь взывает к отмщению.
Над площадью поднялся глухой ропот; негодование слушателей постепенно росло и наконец взорвалось гневным рёвом.
— Граждане Нанта, Родина в опасности! Выступим на её защиту! Заявим всему миру, что мы видим, какое сопротивление встречают все попытки избавить третье сословие от цепей многовекового рабства у тех сословий, чей безумный эгоизм в слезах и страданиях несчастных усматривает гнусную дань и стремится завещать её своим потомкам. Судя по варварским методам, которыми пользуются наши враги для увековечения своего господства, у нас есть все основания опасаться, что аристократы намерены возвести его в конституционный принцип. Не допустим этого! Установление свободы и равенства должно стать целью каждого гражданина — представителя третьего сословия. Так сплотимся же во имя этой цели! Особенно те, кто молод и энергичен, — те, кто имел счастье родиться в наше просвещённое время и воспользоваться бесценными плодами философии восемнадцатого века.
Толпа разразилась бурными аплодисментами. Он покорил её своим красноречием и поспешил закрепить победу.
— Поклянёмся во имя гуманности и свободы сплотиться для борьбы с нашими врагами и противопоставить их кровожадности спокойное упорство людей, исполненных сознания правоты своего дела! — громко воскликнул он. — Выразим протест против всех тиранических декретов, в которых нас попытаются объявить мятежниками за наши чистые и справедливые помыслы! Честью нашей Родины поклянёмся: если хоть одного из нас схватят по приговору неправедного суда на основании тех актов, которые объясняются политической необходимостью, а на деле являются проявлением деспотизма, поклянёмся, говорю я, не жалеть сил и для самозащиты свершить то, что велят нам свершить природа, мужество и отчаяние!
Долго не смолкала овация, встретившая заключительные слова оратора. С удовольствием и даже злорадством Андре-Луи отметил, что богатые купцы, которые раньше стояли на лестнице, а теперь, окружив его, пожимали ему руки, были не просто участниками, но предводителями исступлённой, восторженной толпы.
Это ещё более утвердило его в уверенности, что не только философские идеи, лежащие в основе нового общественного движения, почерпнуты у мыслителей из рядов буржуазии, но и необходимость претворения этих идей на практике наиболее ясно осознаётся именно буржуазией, которой привилегированные сословия не дают развиваться соответственно её богатству. И если можно сказать, что Андре-Луи возжёг в Нанте факел революции, то факел этот ему вручили представители крупной буржуазии города.
Надо ли останавливаться на последствиях? Дело историков рассказать о том, что клятва, данная гражданами Нанта по призыву Omnes Omnibus'a, стала ключевой формулой официального протеста, подписанного тысячами горожан. Он, в сущности, целиком соответствовал воле, высказанной самим сувереном, и его результаты не заставили долго себя ждать. Кто скажет, в какой степени он помог Неккеру, когда 27-го числа того памятного ноября министр добился от Совета принятия наиболее серьёзных мер, на которые дворяне и духовенство отказались дать своё согласие? В тот день был издан королевский декрет, который предписывал избрать в Генеральные штаты не менее тысячи депутатов и предоставить третьему сословию число мест, равное числу депутатов от дворянства и духовенства, вместе взятых.
Глава IX. ПОСЛЕДСТВИЯ
На следующий день, в сумерки, Андре-Луи подъезжал к Гаврийяку. Отлично понимая, что скоро начнутся поиски поборника революционных идей, призвавшего народ Нанта к оружию, он хотел, чтобы его посещение этого приморского города как можно дольше оставалось в тайне. Он сделал большой крюк, дважды пересёк реку — в Брюсе и немного выше Шавани — и подъехал к Гаврийяку с севера, будто возвращаясь из Рена, куда, как всем было известно, отправился два дня назад.
Примерно в миле от деревни он в полутьме заметил всадника, который медленно ехал ему навстречу. Когда между ними оставалось всего несколько ярдов, он, приглядевшись, увидел, что закутанный в плащ всадник наклонился в седле и внимательно всматривается в него. Почти тут же раздался женский голос:
— Ах, это вы, Андре! Наконец-то!
Несколько удивлённый Андре-Луи сдержал коня и услышал нетерпеливый, взволнованный вопрос:
— Где вы были?
— Где я был, кузина Алина? О… бродил по свету.
— Я целый день разъезжаю здесь, поджидая вас. — Алина спешила всё объяснить, и голос её прерывался. — Сегодня утром в Гаврийяк примчались жандармы. Они искали вас. Всё перевернули вверх дном и в замке, и в деревне, пока не узнали, что вы должны вернуть коня, которого наняли в «Вооружённом бретонце». Они остались в гостинице и ждут. Я целый день высматриваю вас, чтобы предупредить о западне.
— Я целый день разъезжаю здесь, поджидая вас. — Алина спешила всё объяснить, и голос её прерывался. — Сегодня утром в Гаврийяк примчались жандармы. Они искали вас. Всё перевернули вверх дном и в замке, и в деревне, пока не узнали, что вы должны вернуть коня, которого наняли в «Вооружённом бретонце». Они остались в гостинице и ждут. Я целый день высматриваю вас, чтобы предупредить о западне.
— Милая Алина! Чтобы я был причиной такого волнения!
— Пустяки. Это не главное.
— Напротив, это самое главное, а пустяки — всё остальное.
— Вы понимаете, что они приехали арестовать вас? — Нетерпение Алины росло. — Вас разыскивают за подстрекательство к мятежу. Господин де Ледигьер выдал ордер на ваш арест.
— Подстрекательство к мятежу? — переспросил Андре-Луи и вспомнил про Нант. Не может быть, чтобы в Рене всё так быстро узнали и приняли меры.
— Да, подстрекательство. Подстрекательство в преступной речи, которую в среду вы произнесли в Рене.
— Ах, вот в чём дело! Уф!
Будь Алина внимательнее, вырвавшийся у Андре-Луи вздох облегчения, возможно, и подсказал бы ей, что у него есть основания опасаться последствий ещё большего преступления, которое он успел совершить с тех пор.
— О, это сущие пустяки.
— Пустяки?
— Я сильно подозреваю, что истинные намерения господ жандармов неверно истолкованы. Вероятнее всего, они прибыли поблагодарить меня от имени господина де Ледигьера. Я утихомирил людей, когда они собирались спалить Дворец Правосудия и его в придачу.
— Да, после того, как вы же и вдохновили их на этот подвиг. Вы, наверное, испугались дела рук своих и отступили в последнюю минуту. Но, если мне правильно передали, вы наговорили де Ледигьеру такого, чего он никогда не забудет.
— Понимаю, — проговорил Андре-Луи и задумался.
Но мадемуазель де Керкадью уже обдумала всё, что считала необходимым, и в её сообразительной юной головке созрел план действий.
— Вам нельзя ехать в Гаврийяк, — сказала она. — Вам надо сойти с коня и отдать его мне. На ночь я поставлю его в конюшню замка, а завтра утром, когда вы будете достаточно далеко отсюда, верну его в гостиницу.
— Ах, но это невозможно.
— Невозможно? Почему?
— По нескольким причинам. Во-первых, вы не подумали о том, что будет с вами.
— Со мной? Вы думаете, я испугаюсь своры неотёсанных болванов, посланных де Ледигьером? Я никого не подстрекала к мятежу.
— Но помогать тому, кого разыскивают за это преступление, почти всё равно что совершить его. Таков закон.
— Какое мне дело до закона? Вы воображаете, будто закон осмелится задеть меня?
— Ах да. Конечно. Я совсем забыл, что вас охраняет одна из тех привилегий, которые я обличал в Рене.
— Обличайте её сколько угодно, но воспользуйтесь преимуществом, которое она вам предлагает. Послушайте, Андре, делайте, как вам говорят. Слезайте с коня. — Видя его колебания, Алина наклонилась и схватила его за руку. Голос её дрожал от волнения. — Андре, вы не видите, насколько серьёзно ваше положение. Если вас схватят, то наверняка повесят. Как вы этого не понимаете? Вам нельзя ехать в Гаврийяк. Вы должны немедленно уехать и переждать, пока пройдёт гроза. Вам надо скрываться, пока дядюшка не употребит свои связи и не добьётся для вас прощения.
— В таком случае мне долго придётся ждать, — заметил Андре-Луи. — Господин де Керкадью не удосужился обзавестись друзьями при дворе.
— У нас есть господин де Латур д'Азир, — к немалому удивлению молодого человека напомнила Алина.
— Он! — воскликнул Андре-Луи и рассмеялся. — Но ведь прежде всего против него я и бунтовал народ Рена. Мне следовало бы догадаться, что вам не передали мою речь.
— Передали, и эту её часть — среди прочего.
— Ах! И тем не менее вы заботитесь о безопасности человека, который покушается на жизнь вашего будущего супруга, призывая в союзники закон или справедливый гнев народа? Или, быть может, убийство бедного Филиппа открыло вам глаза на вашего избранника, на его истинную природу, и вы изменили своё отношение к перспективе стать маркизой де Латур д'Азир?
— В своих рассуждениях вы часто проявляете полную неспособность отличить частное от общего.
— Возможно. Но не до такой степени, чтобы вообразить, будто господин де Латур д'Азир хоть пальцем пошевелит по вашей просьбе.
— В чём вы, как всегда, ошибаетесь. Если я попрошу его, то непременно пошевелит.
— Если вы попросите? — ужаснулся Андре-Луи.
— Ну да! Видите ли, я пока не дала согласия стать маркизой де Латур д'Азир. Я ещё думаю. И такое положение имеет свои преимущества. Одно из них состоит в том, что оно гарантирует абсолютную покорность поклонника.
— Так, так… Мне ясна ваша коварная логика. Вы могли бы зайти настолько далеко, чтобы сказать ему: «Откажете в моей просьбе — и я откажусь выйти за вас замуж». И вы решитесь на это?
— Если будет необходимо, то да.
— Вы не учитываете вытекающие последствия. Не понимаете, что свяжете себе руки и уже не сможете отказать ему, не уронив своей чести. Неужели вы думаете, что я хочу вашей погибели и соглашусь на это?!
Алина выпустила рукав Андре-Луи.
— Вы просто безумец! — воскликнула она, теряя терпение.
— Возможно. Но мне нравится моё безумие. В нём есть увлекательность и острота, неведомая вашему здравомыслию. С вашего позволения, Алина, я, пожалуй, отправлюсь в Гаврийяк.
— Андре, вам нельзя туда ехать! Это равносильно смерти!
Она осадила лошадь и, поставив её поперёк дороги, преградила ему путь.
Уже наступила ночь, и только свет выплывшего из-за туч месяца рассеивал непроницаемую тьму.
— Послушайте, — уговаривала Алина, — сделайте, как я прошу. За вашей спиной показалась карета. Она едет сюда. Нас не должны видеть вместе.
Андре-Луи быстро принял решение. Ложный героизм ему был чужд, и его отнюдь не соблазняла перспектива качаться на виселице в угоду де Ледигьеру. Он выполнил принятое обязательство. Благодаря ему прозвучал — и как прозвучал! — голос, который де Латур д'Азир считал навсегда умолкшим. Но это было далеко не всё, к чему он стремился в жизни.
— Алина, только с одним условием.
— Каким?
— Вы поклянётесь никогда не прибегать ради меня к помощи де Латур д'Азира.
— Раз вы настаиваете и у нас совсем нет времени, я согласна. Доедем вместе до тропинки. Карета приближается.
Тропинка, про которую говорила Алина, отходила от дороги ярдов на триста ближе к деревне и вела вверх по склону к самому замку. Вскоре они в полном молчании свернули на обсаженную кустарником тропу. Проехав ярдов пятьдесят, Алина остановила Андре-Луи.
— Пора, — сказала она.
Андре-Луи молча спрыгнул с коня и передал ей узду.
— Алина, — сказал он, — я просто не знаю, как благодарить вас.
— В этом нет необходимости, — ответила она.
— Но когда-нибудь я расплачусь с вами.
— В этом также нет необходимости. Я не сделала ничего особенного, Андре. Просто ни я, ни дядюшка не хотим, чтобы вас повесили, хотя он и очень сердит на вас.
— О, не сомневаюсь!
— И неудивительно. Вы были его делегатом, его представителем. Он рассчитывал на вас, а вы оказались перебежчиком. Он справедливо негодует на вас, называет предателем и клянётся, что никогда больше не будет разговаривать с вами. Но он вовсе не хочет, Андре, чтобы вас повесили.
— По крайней мере, в этом вопросе мы придерживаемся одного мнения, поскольку я тоже не хочу быть повешенным.
— Я помирю вас. А теперь прощайте, Андре. Когда будете в безопасности, дайте о себе знать.
Алина протянула ему руку, призрачно белевшую в темноте. Андре-Луи поднёс её к губам.
— Благослови вас Бог, Алина.
Алина исчезла. Андре-Луи стоял, прислушиваясь к затихающему стуку копыт, и, когда он смолк вдали, медленно побрёл к дороге, слегка сгорбившись и опустив голову. Он раздумывал о том, куда направиться. Вдруг он остановился, вспомнив, что у него почти нет денег. Он не знал ни одного надёжного места в Бретани, где можно было бы укрыться, поэтому осторожность требовала как можно скорее покинуть провинцию. Только так он мог избежать смертельной опасности. Но для этого нужны лошади, а как их раздобыть, имея в кармане один-единственный луидор[34] да несколько серебряных монет?
К тому же он очень устал. Последние два дня Андре-Луи почти не спал и большую часть времени провёл в седле, что весьма утомительно для человека, не привыкшего к долгим путешествиям верхом. Он был так измучен, что уйти за ночь сколько-нибудь далеко нечего было и думать. Возможно, ему удалось бы добраться до Шавани. Но там надо поужинать и переночевать. А что потом? Завтра?
Если бы Андре-Луи подумал обо всём раньше, то мог бы занять несколько луидоров у Алины. Он было решил отправиться за ней в замок, но осторожность удержала его. Прежде чем он отыщет Алину, слуги непременно увидят его, и ему уже не удастся скрыться.