— А вы человек упертый, Игорь Васильевич. — Журналист осуждающе покачал головой. — Отказываетесь от такой перспективы! И я подозреваю — ссылки на возраст, благовидный предлог. — Он опять машинально поднес стакан с виски ко рту, но вовремя спохватился — сделал лишь маленький глоток. — Упертый, упертый! — повторил он задумчиво. Корнилову показалось, что Болеслав Иванович не знает, о чем еще говорить со своим гостем и лихорадочно ищет выход. Но Творожников был стреляным воробьем и к серьезным разговорам готовился основательно: — Вы давно не были за границей? — спросил он, как показалось Корнилову, круто меняя тему разговора.
— Лет десять.
— Через три дня в Австрию отправляется группа депутатов изучать практику борьбы с правонарушениями, петенциарную систему. Мы включили вас в состав группы. Как эксперта.
— Но ведь я… — Корнилов хотел сказать, что не собирается входить ни в какие штабы и бороться за место депутата, но Творожников перебил его:
— Никаких обязательств с вашей стороны. Побываете в Австрии, изучите вопрос, а там, может быть, у вас появится желание что-то из австрийского опыта внедрить и в Питере. А? — Он хитро улыбнулся.
— У меня даже паспорта заграничного нет. А виза?
— Пс-с! — На лице Болеслава Ивановича мелькнула самодовольная гримаса. — Когда за дело берутся такие люди, как Председатель, все решается в считанные часы.
То ли на Корнилова подействовало ароматное крепкое виски — выпив, он становился упрямым, — то ли сработало давнее предубеждение против Горбулиса, но он наотрез отказался от чудесной перспективы провести десять дней в Австрии.
— Смотрите, смотрите, упертый генерал! — Осуждающе кивнул головой хозяин — Такое предложение не делают дважды. Может быть, это маячил ваш звездный час? А?!
Корнилов видел, что Творожников с трудом сдерживает раздражение, желание сказать что-нибудь резкое.
Драгоценный напиток быстро убывал из бутылки. Болеслав Иванович уже не восторгался, не смаковал его. Пил, как дешевую водку и с каждым глотком все больше пьянел.
Старик, как ты не можешь понять своей пользы? — Он резким движением руки попытался пригладить растрепавшиеся волосы, но только еще больше взлохматил их. — Не видишь дальше собственного носа. А дело-то?! Недельку — другую погулять по Пра??ру. А может, тебе не нравятся австриячки? Говори! Устроим поездку хоть в Антарктиду.
Корнилов, улыбаясь, слушал болтовню Болеслава Ивановича, не обращая внимания на то, что журналист уже перешел «на ты», на то, что в его речи появились хамские нотки. «Что с пьяного возьмешь?» — думал он, глядя на догорающие в камине поленья, потягивая золотистый напиток. Первое опьянение уже прошло, и теперь ему казалось, что с каждым новым глотком он все трезвеет и трезвеет. Ему было интересно, чем же закончится этот неожиданный и непонятный разговор. Не выболтает ли пьяный Творожников его истинную подоплеку? В сказочку о желании Горбулиса сотрудничать генерал не верил. Вздор! Кому нужен отставной мент? Даже если он когда-то и был заметной фигурой в городе. Если ты не кукарекаешь по телеку или по радио хоть раз в месяц, о тебе тут же забудут. Тогда зачем?..
Ему вдруг пришла в голову мысль: а не связано ли все это с тем делом, ради которого приезжал Алабин? С рождественскими пещерами, где, по слухам, спрятаны награбленные немцами произведения искусств? Но масштабы показались Корнилову несоизмеримыми. Большая политика и пропажа какого-то никому неизвестного туриста, интересовавшегося полузаваленными пещерами. Бред.
Но мысль, как он ни пытался от нее отмахнуться, все точила и точила сознание, упрямо пробивалась сквозь скепсис.
«Может быть, им требуется мое отсутствие? Соглашусь ли я войти в штаб Горбулиса, уеду в Австрию или еще куда подальше — в любом случае не буду бродить вокруг да около рождественских пещер и расспрашивать местных жителей. Не буду мозолить глаза. Кому?»
— Надо примыкать к сильным! — бубнил хозяин. — К таким, как наш Председатель Горбулис. Ты не поверишь, генерал, — после прошлогодней президентской кампании я впервые почувствовал себя богатым! Очень богатым. Всем говорю — получил аванс за сценарий. Ерунда. Просто я сразу понял: «Голосуй, а то проиграешь» — золотая жила. Восемьсот миллионов! Ух!.. А что? Лучше пылесосы рекламировать? Эта реклама кой-кого в могилу свела. Помнишь лозунг: «С кем вы, мастера культуры?» Заявляю ответственно, мастера культуры с президентом Франклином!
Минуту спустя Творожников совсем скис и задремал в глубоком кресле, свесив голову на волосатую грудь. Стакан валялся рядом на ковре.
Игорь Васильевич отодвинул угли в камине подальше от решетки, завинтил пробкой бутылку с остатками виски. Постоял в раздумье над хозяином — решал, не уложить ли его на диван. Решил, что и в кресле ему неплохо дремлется. А когда закрывал дверь на веранде, услышал вдогонку злой шепот:
— Чертов солдафон!
Женщина из «Астории»
Поудобнее устроившись в салоне стареньких «жигулей», припаркованных напротив знакомого дома на Широкой улице, приготовился ждать. Кого ждать? Он и сам не смог бы с уверенностью ответить на этот вопрос. Появления Елены Петровны? Очередного визитера, жаждущего встречи с ней? Ее мужа Жоржика? Да мало ли кого.
Владимир был уверен, что узнает и саму Елену Петровну и супруга. Если родной отец называет взрослого женатого сына Жоржиком, то вольно или невольно настраиваешься на определенный тип человека. Какая-то деталь туалета, манера поведения, выражения лица обязательно подскажут — вот он, нужный тебе Жоржик. Или Эдичка. А может быть, Колюня. Фризе рассчитывал на то, что дом не такой уж и большой и мужчин, которых называют так полу ласково, полупрезрительно, проживает в нем немного. Скорее всего, один Жоржик.
Фризе был готов ждать час, два, четыре. Даже сутки. И постарался настроить себя на это долгое ожидание. Но уже минут через десять почувствовал голод. А ждать голодным не умел.
Поэтому он заглянул в кафе, которое приметил еще выслеживая старика-прокурора, выпил залпом две чашки кофе — кстати очень приличного — и купил три бутерброда и пакетик орехов. Буфетчица, молодая, с красивым полудетским лицом и необъятной грудью, спала на ходу. Ей даже лень было разговаривать и она молча тыкала пальцем в бутерброд, издавая странный, почти не передаваемый звук: «Эа?» И закатывала глаза. Наверное, звук «эа» означал — «этот»?
Через пять минут Владимир опять сидел в машине и, прежде чем отправить в рот, изучал сыр на бутерброде. В это время дверь подъезда отворилась. Если бы Фризе пришлось составлять словесный портрет, появившейся из него женщины, он бы написал: крашеная блондинка 35–38 лет, склонна к полноте, рост 160 162, правильные черты лица, глаза светлые (с такого расстояния точно цвет глаз определить было трудно). Лично для себя сыщик отметил красивые ноги женщины. В правой руке блондинка держала сиреневую, плотно нагруженную хозяйственную сумку.
Она, — решил Владимир, — Елена Петровна!»
Женщину, которая работает в фешенебельной гостинице, большом модном магазине, в крупном чиновничьем учреждении, в офисе банка или состоит на содержании у серьезного мафиози, всегда отличает умение держать себя. У нее уверенный — а у тех, кто поглупее, и самоуверенный — вид и восприимчивость к моде.
Нельзя постоянно находиться на людях, а если уж быть предельно точным, среди мужчин, и остаться растеряхой. Таких на службе не держат.
Женщина явно была чем-то встревожена, и Владимир мог догадаться чем. Но полной уверенности в том, что перед ним Семенова не было. И поэтому, помахивая пакетиком с орешками, Фризе пошел вслед за дамой. Позвал негромко.
— Елена Петровна! — словно бы обратился ко всем женщинам, находившимся в этот момент в поле зрения.
Эффект был неожиданным.
Елена Петровна застыла на месте, как будто ей дали команду: «Замри!» в старинной детской игре. Ее красивая сиреневая сумка с громким стуком упала на асфальт. Низ сумки быстро темнел, намокая. Вокруг расползалось пятно.
— Елена Петровна! — Фризе нагнал женщину, остановился перед ней. — Я вас напугал? Простите.
Семенова смотрела на Владимира испуганными круглыми глазами. Теперь он рассмотрел их. Глаза были светло-серые. Очень красивые. Женщина глотнула воздух открытым ртом и молча схватилась ладонями за горло.
— Елена Петровна, — повторил Фризе ласково. — Ну что же вы, голубушка?!
Семенова опять раскрыла рот, пытаясь что-то сказать, но не смогла. У нее пропал голос.
Разрешите? — Фризе поднял ее сиреневую сумку, взял женщину под руку и, отведя в соседний скверик, посадил на скамейку. Елена Петровна не сопротивлялась, не пыталась высвободить руку. Шла как обреченная.
— Еще раз простите. Это у вас от испуга. Наверное, надо что-нибудь выпить. Пепси? Лимонад.
Разрешите? — Фризе поднял ее сиреневую сумку, взял женщину под руку и, отведя в соседний скверик, посадил на скамейку. Елена Петровна не сопротивлялась, не пыталась высвободить руку. Шла как обреченная.
— Еще раз простите. Это у вас от испуга. Наверное, надо что-нибудь выпить. Пепси? Лимонад.
Елена Петровна покачала головой.
— Горячего чая? Кофе?
Она согласно кивнула, и Фризе увидел, как по ее щекам, оставляя узкие дорожки в макияже, сползли две крупные слезы.
Через минуту все будет! — Он кинулся в кафе, где только что покупал бутерброды. У квелой буфетчицы теперь выстроилась безропотная очередь жаждущих заморить червячка. Фризе отодвинул бородатого молодого человека, насыпавшего сахар в чашечки только что сваренного кофе, взял одну из них, положил на стойку десять тысяч и рванул к выходу.
— Вы что себе позволяете?! — визгливо выкрикнула буфетчица и Фризе удивленно подумал: «Гляди-ка, голосок прорезался. А я то думал, что она умеет только закатывать глаза! Наверное, сейчас в милицию позвонит».
Уже открыв дверь, он услышал почти восхищенное восклицание: — Ну, артист! Кофейку захотелось! — Голос был молодой, и Владимир решил, что это сказал обобранный им бородач. Значит, погоня отменяется.
Оставляя Елену Петровну в одиночестве, Фризе рисковал. Ее внезапная немота могла оказаться изощренным женским притворством. Даже безголосая она могла смыться на все четыре стороны. И за помощью в милицию тоже. Но не скрылась. По-прежнему сидела на скамейке, прижав ладони к горлу и горестно склонив голову с пышной прической.
— Вот, глотните кофейку. — Фризе сел рядом, протянул чашку. — Глотните, глотните. Точно поможет. — Он постарался придать своему голосу побольше уверенности. Хотя действовал наобум и очень волновался.
Она взяла чашку, с укором и сомнением посмотрела на Владимира. Открыла рот в попытке что-то сказать и неожиданно зевнула. И прошептала:
— О, Господи!
Рука мелко задрожала, расплескивая кофе. Фризе перехватил у нее чашку.
— О, Господи! — снова повторила она уже громче и счастливо засмеялась. — Заговорила Баба Яга человеческим голосом.
«Ну с тобой, лапушка, мы найдем общий язык, — подумал Владимир, успокаиваясь. — Баба с юмором — бесценный клад».
Семенова молча покачала головой, удивляясь то ли внезапному приступу немоты, то ли столь же внезапному исцелению. Взяла из рук Фризе чашку с кофе:
— Не пропадать же моему любимому напитку. Раз уж принесли. — Она сделала глоток. — И даже с сахаром! А вы напористый!
Минуты не прошло, как вернулись с кофе. — Елена Петровна внимательно посмотрела на Фризе и, по-видимому, осталась довольна осмотром. Улыбнулась.
Фризе рассказал, как выхватил чашку с кофе из-под носа у бородатого парня.
— Напугались?
— Еще как!
— А я-то трусиха! Пуганая ворона. — Семенова с удовольствием, маленькими глоточками выпила кофе и поставила чашку на скамейку. Спросила: — Следователь?
Владимир решил, что с этой женщиной не стоит хитрить. Она больше расскажет, если почувствует, что се воспринимают всерьез, с доверием. Он вынул из кармана лицензию частного сыщика и протянул Елене Петровне.
Она внимательно прочитала все, что там написано. Вернула Фризе:
— Встречалась я однажды с частным детективом. Приходил в гостиницу. Навешал лапши на уши! А, по-моему, чью-то жену выслеживал. Вы по поводу Конрада Потта?
— Мне поручили найти его приятеля Вильгельма Кюна.
— А милиция-то что? Уже и мышей не ловит? Это они мой адрес дали?
— Нет. Я приехал из Москвы и с милицией никак не связан. Ни с милицией, ни с прокуратурой. Мои клиенты — родственники Кюна.
— В Германии?
— Да.
— А кто у него там из родственников? — с хитрой улыбкой спросила женщина.
— Брат.
— Правильно. Брат. Вильгельм говорил, что на всем белом свете, кроме брата, у него никого не осталось. Значит, не врете.
— Не вру, — Фризе рассмеялся. — Поговорим?
— Поговорим. — Елена Петровна кинула озабоченный взгляд на свою сумку, вокруг которой опять расползлось темное пятно.
— Убытки я готов возместить.
Да? Сварите банку малинового варенья? Хотела сыну отвезти, он его так любит!.
Купим новую сумку, — пообещал Фризе. — И малинового варенья. По-моему, сейчас все можно купить.
— Это — по-вашему. А когда что-то нужно — ноги себе обломаешь, не найдешь. Ни в одном супере.
— Значит, вы, Елена Петровна, в Саблино подались?
— Чего я там потеряла?
— Так сын же у вас в Саблине. У бабушки.
— Правда. У бабушки. На Второй Парковой.
— На Второй Парковой в Саблине? — решил уточнить Владимир, уже догадываясь, где эта самая Парковая расположена.
— А! Вы же столичная штучка! Откуда вам знать, что до Второй Парковой отсюда три остановки автобусом. А откуда вы взяли про Саблино? И про сына знаете.
— Елена Петровна, у нас накопилось столько вопросов друг к другу! Не выбрать ли укромное местечко и не поговорить ли друг с другом по душам.
— Только не у меня дома! — с испугом выпалила она.
— Мой дом вам тоже не подойдет. Гостиница «Астория», пятый этаж.
— Ловкач!
— В вашем Павловске есть приличный ресторан?
— Он и ваш тоже! — назидательно сказала Елена Петровна. — Национальное достояние.
— Ни минуты не сомневался, — Фризе состроил серьезную гримасу. — Но ресторан-то хороший есть? — Он вспомнил про пакет с орешками, оглядел скамейку, то место на тротуаре, где напугал Семенову. Пакета нигде не было.
— Есть ресторан.
Елена Петровна пододвинула к себе сумку, раскрыла молнию и заглянула внутрь. По ее замешательству Владимир понял: урон нанесен не только малиновому варенью, но и всем остальным гостинцам, припасенным для сына.
— Оставьте свою поклажу. Сейчас поедем и купим все, что нужно.
— Купим… — Она сунула руку в сумку, достала вымазанный малиновым сиропом пирожок. — Женя очень любит мои пирожки. У вас нет пакетика?
Пакетика у Фризе не было, и Елена Петровна, так ни на что и не решившись, машинально откусила большой кусок пирожка
— А мне?
Она достала еще один и протянула Владимиру. Пирожок был чудесный, с мясом и ливером. И малиновый сироп нисколько его не портил.
— Ваш свекр дал мне дезу, что вы в Сабли но. С Жориком.
— Вы и его повидали? — равнодушно сказала Елена Петровна, жуя пирожок. — Нашли кого слушать. А с Жориком мы давно в разводе.
— Про то, что на вас какой-то крутой наезжал и немец выспрашивал — дед тоже наврал?
— Болтун старый. Про наезд не соврал. Чего бы я тогда от вашего окрика голос потеряла?! До смерти перетрусила. Думала тот говнюк вернулся. Обещал душу вытрясти! — Она посмотрела на Владимира, прикончившего пирожок и усмехнулась: — А вы, Володя, лихо мечете. — Достала еще один пирожок. — Ешьте, ешьте. Я домой забегу, заберу те, что себе оставила. Если дед их не слопал.
— Не слопал, — успокоил Фризе. — Я за вранье деньжат ему подкинул. Дедушка в супермаркет за бананами и сыром собрался.
— И много вы ему отвалили?
— Пятьдесят баксов.
— Деньги — не мусор.
Фризе понимал, что увязает в ненужной пустой болтовне, теряет драгоценное время вместо того, чтобы выяснять главное. Но женщина перенесла шок — до сих пор непроизвольно потирает горло ладонью, — и он медлил, давал ей прийти в себя.
Менторский тон собеседницы помог Владимиру избавиться от чувства вины перед Еленой Петровной:
— Все Елена! Твое малиновое хозяйство я выбрасываю в урну — сыну купишь каких-нибудь рекламных памперсов, или как их там?! Толстых батончиков с орехом.
— Еще чего!
— Я тебя профинансирую получше, чем дедушку. А сейчас быстро сматываемся. Отъедем куда-нибудь и ответишь на пару вопросов. Поднимайся.
— Раскомандовался. — Семенова с сожалением посмотрела на сумку, поднялась со скамейки. — Бомжи поживятся.
— Документов там нет?
— Нет. — Она смерила Фризе взглядом, как будто только что увидела и улыбнулась. Взяла его под руку. — Я у тебя подмышкой свободно пройду. Веди, начальник.
— Вот и умница.
Владимир вспомнил о чашке, которую похитил в кафе. Чашка одиноко стояла на огромной садовой скамейке. «Тоже бомжам достанется», — подумал он.
— А машинка того и гляди развалится, — прокомментировала Елена, когда Фризе привез ее на окраину парка и остановился у раскидистого куста плакучей ивы.
— Поговорим? — спросил Владимир, не обратив внимания на реплику.
— Поговорим. Только одно условие, сыщик. Я тебе расскажу все, что знаю. Но ни ментам, ни ребятам из нашей службы безопасности ни слова! Я уже показания давала и не хочу, чтобы из меня лжесвидетельницу сделали.
— Обоюдное желание. Обо мне тоже ни слова. Зачем приехал Вильгельм Кюн?