«Вот через три-четыре дня буду рад видеть вас у себя», – писал он в ответных записках.
Следующим утром Николенька сидел в своей комнате у письменного стола и размышлял. С тех пор как всего несколько месяцев назад он вдруг ощутил себя настоящей личностью, у него почти не было времени осознать, чем и кем он является. Все события так быстро происходили, что казались ненастоящими, как будто он видел это все в длинном сне. И только сейчас до него начинала доходить вся огромность изменений в его жизни, и от этого ощущения мурашки пробегали по спине.
Князь среди неотложных дел на первый день пребывания в Петербурге на первое место поставил решение вопроса с его обучением. Ведь, по сути дела, Николай ничего не знал, и пробелы в его знаниях были огромные. И сейчас он ожидал появления первого преподавателя, который должен будет готовить его к назначенной им аудиенции. До поездки в Зимний дворец оставалось немногим больше недели, и надо было узнать и выучить очень много. Также на сегодня ожидался приезд портного, который должен был сшить мундир, в котором было бы не стыдно появиться у императора.
Решив, что зря тратить время ему нельзя, он взял из стопки книг, которые уже с утра появились у него в комнате, учебник греческого языка, лежащий сверху, и принялся за его изучение.
Он уже прочитал почти половину книги, когда в двери постучали. После разрешения в двери вошли два старика: дворецкий Энгельбрехт и второй, одетый почти так же, только его мундир был новей, и бакенбарды еще длиннее. Было видно, что они испытывают друг к другу явную симпатию.
– Вот, ваше сиятельство, – произнес дворецкий, – это Петр Филиппович Смолянский, мажордомом служил в Зимнем дворце до недавнего времени, сейчас на пенсионе по причине нездоровья. Он вам все растолкует по порядку, что и как надлежит вам делать, когда у батюшки государя императора будете. А я, извините, пойду, батюшка ваш меня сегодня поручениями нагрузил изрядно.
Он вышел, и хмурый, чем-то недовольный мажордом начал свой урок.
Когда он выяснил, что его ученик вообще понятия не имеет об этикете, его мрачность еще более возросла. Но началась учеба, по ее ходу княжич начал ловко кланяться, щелкать каблуками и все прочее, и лицо Смолянского просветлело.
– Я-то, грешным делом, думал, что всё, согласился за неделю выучить, а ведь дело-то пропащее, невозможно такое совершить. Повелся на деньги, что его сиятельство ваш батюшка посулил. А тут смотри-ка вроде и получается всё, – пробормотал он себе под нос.
Через три часа повеселевший мажордом ушел, пообещав завтра появиться вновь. А Николку позвали обедать.
Сегодня обед для него не представлял такой трудности, как несколько дней назад. Он вполне свободно действовал множеством вилок, ножей и ложек под внимательным взглядом отца.
Они даже могли вполне свободно разговаривать, почти не отвлекаясь от еды. За столом прислуживал пока Энгельбрехт, но через некоторое время ожидался обоз из Энска, вместе с которым должна была прибыть и челядь для работы во дворце.
Андрей Григорьевич с удовлетворением узнал, что мажордом остался доволен успехами Николеньки, и даже утверждал, что тот вполне сможет предстать через несколько дней перед императором.
– Николенька, послезавтра мы должны посетить с визитом графа Бенкендорфа, я ему очень обязан, и перед аудиенцией его императорского величества этот визит просто необходим. Я надеюсь, что ты не ударишь лицом в грязь и будешь вести себя, как надлежит благородному человеку, – сказал он.
Князь уже не первый раз задавался вопросом неожиданного поведения сына. Он никак не ожидал, что у него совсем не будет черточек, характерных для крепостных, которые очень долго не оставляют человека, даже если он меняет сословие. А вот Николка вел себя совершенно свободно, у него абсолютно не было боязни высоких чинов, притом, что общался он со всеми очень вежливо, при условии, что так же относятся и к нему. На Андрея Григорьевича большое впечатление произвел случай на почтовой станции, когда Николенька, без тени сомнения, заехал в ухо надворному советнику. Для недавнего крепостного крестьянина это было просто невозможно. Князь был далек от того, чтобы считать, что это берет свое благородная кровь. После размышлений он пришел к выводу, что, скорее всего, здесь сыграло роль то, что его сын практически не помнил своей жизни до выздоровления, и тяжелая крестьянская жизнь просто не успела изменить его изначальный характер.
«И очень хорошо, – думал он, – не хватало еще, чтобы Шеховской кого-то боялся».
После обеда в скором времени явился портной, который снял все мерки и, узнав о аудиенции у императора, поспешил сообщить, что все будет сделано так, что государь останется доволен видом молодого князя.
Николка же тем временем у себя в комнате сидел и зачитывался учебником математики Фусса. С недавних пор математика его очаровала, магия цифр – это было что-то. Он с удовольствием помогал управляющему Вершинина в его подсчетах. Тем более что он не нуждался в бумаге и счетах, чтобы записывать свои вычисления. Все цифры аккуратными рядами становились в правильном порядке в его голове, и через мгновение выдавался правильный результат. Откуда у князя появился такой труд Фусса, как «Начальные основания чистой математики», его не интересовало. Он сидел, уставясь в учебник, и только одна за одной шелестел страницами, укладывая их в своей памяти. Темп чтения лишь немного снизился, когда он добрался до третьей части руководства, где описывались основания дифференциального и интегрального исчисления.
Когда он закончил чтение, его слегка познабливало и кружилась голова.
«Наверно, перечитал», – успел он подумать и потерял сознание.
Когда он открыл глаза, вокруг вроде ничего не изменилось, вот только явно потемнело за окном, а на часах было около четырех пополудни,
«Вот, оказывается, и мои способности имеют пределы, – заключил он, пытаясь подняться, – придется умерить свои аппетиты. Хорошо, что в комнату никто не заходил. Ну ладно, я пока больше читать не буду, просто просмотрю еще раз, что за книги мне принесли», – успокоил он сам себя, вышел в коридор, зажег свечу от печки и потом уже несколько свечей у себя на столе и вновь зарылся в тяжелые фолианты.
И тут среди них он обнаружил что-то вроде тетради, на которой было напечатано название: «Руководство, как следует производить криптограммы и тайнопись. Сия метода написана бароном Шиллингом фон Капштадом в 1831 году».
Его опять же не интересовал вопрос, каким образом секретная инструкция попала в библиотеку князя. И, оценив ее размер, он решил, что с ним ничего не случится, если он прочитает и эту тонкую книгу.
В красивом особняке на Большой Миллионной, как обычно, собирались гости.
Хозяйка салона княгиня Евдокия Ивановна Голицына не могла прожить и нескольких дней, чтобы в своем салоне не принять именитых литераторов, военных, известных дипломатов. Вот и сегодня в ее гостеприимном доме собрался цвет столичного общества.
Как же, прием у княгини означал для побывавшего там подъем на другую, более высокую ступеньку. Ведь так приятно между делом сказать:
– Да вот, на днях в салоне княгини Голицыной имел беседу с его сиятельством графом N, или с ее сиятельством княгиней X.
Однако сегодня настроение Евдокии Ивановны было слегка испорчено. Испортил его, сам того не подозревая, князь Шеховской. Узнав о прибытии князя в Петербург, Голицына решила, что он всенепременно должен побывать у нее в ближайшие дни. Ведь в свое время исчезновение блестящего офицера, генерала, произвело фурор. Он даже получил в определенных кругах прозвище сельского затворника.
И княгиня ясно понимала, что на князя будет много желающих, и о ее салоне в очередной раз будут говорить.
А сейчас она сидела в глубоком кресле у себя в будуаре, собираясь выйти к гостям, и нервно мяла в руке ответную записку Андрея Григорьевича, в которой он заверял ее в своей преданности, уважении, но отклонял приглашение по причине болезни.
«Как он посмел, – думала княгиня, – когда это от моего приглашения отказывались?»
От ущемленного женского самолюбия она даже не обратила внимания, что Шеховской не отказывался, а только просил отсрочить визит по причине болезни и неотложных дел.
Это, наверно, происходило еще и оттого, что она не могла ему простить равнодушия к судьбе декабристов, которых когда-то она опекала, а главное, как ей когда-то донесли, он якобы глумился над проектом конституции Российской империи, который она сочиняла не один год. В гневе она думала, что повторного приглашения Шеховской от нее не дождется.
Но когда она вышла к гостям, оказалось, что разговор там идет именно о князе.
Видимо, не только она заинтересовалась внезапным приездом князя в Петербург.
– Présentez chéri il est venu avec son fils, – говорила одна из дам.
– Ne peut – être qu'il n'a jamais été le fils de! – восклицала другая.
Видимо, не только она заинтересовалась внезапным приездом князя в Петербург.
– Présentez chéri il est venu avec son fils, – говорила одна из дам.
– Ne peut – être qu'il n'a jamais été le fils de! – восклицала другая.
– Lui disent a nommé une audience de l'empereur, – понизив голос, говорили они между собой.
Слыша эти разговоры, княгиня еще больше злилась на незадачливого князя, который так некстати отказался от ее приглашения.
«Пушкин и Тургенев считали за честь посетить мой дом, а этот солдафон воображает невесть что!» – раздраженно думала Евдокия Ивановна. Она прошла дальше и, усевшись за стол с одним из своих друзей, принялась обсуждать любимую тему о вреде картофеля на русского человека.
Уже много лет она вела безуспешную борьбу с этим овощем и не теряла надежды на свою победу. И тут один из собеседников сказал:
– А вы знаете, Евдокия Ивановна, я знаком с одним помещиком, Он родом из Энской губернии. Так вот он рассказывал, что совершенно прекратил борьбу с голодом в своих селах за счет разведения картофеля.
Евдокия Ивановна вспыхнула.
– Что вы такое говорите, да такого быть не может. Картофель – гибель для деревни!
– А вот господин Илья Игнатьевич Вершинин так не считает, – ответил собеседник.
– Это кто такой, я про него ничего не знаю? – спросила княгиня.
– О, это очень удачливый и оборотистый помещик, ну вы, наверно, слышали про набирающего капитал купца Журавлева. Так вот большой новый дом это их совместное владение. Просто я сегодня разговаривал с английским послом, и он с большим уважением отозвался об этом господине. Такие поставщики товарного зерна редкость для нашего рынка.
– А что вы еще про этого Вершинина можете рассказать? – спросила заинтересовавшаяся княгиня.
– Ну, во-первых, он близкий друг князя Шеховского, про которого сегодня не говорил только немой, а во-вторых, он сейчас в Петербурге вместе с дочерью, которую, я так полагаю, намерен вывести в свет.
Княгиня задумалась, неплохо бы пригласить этого дворянина к себе. Может выйти неплохая дискуссия о вреде картофеля, который европейцы на беду русского народа привезли в Россию.
Андрей Григорьевич практически целый день был занят, ему пришлось провести несколько важных разговоров и даже навестить нужных людей. Он давно отвык от таких нагрузок и чувствовал себя уставшим, тем более что еще давала себя знать тяжелая зимняя дорога от Энска до Петербурга. Освободился он только к восьми вечера. Уже прислуга собирала на стол, когда ему вздумалось посмотреть, чем занимается его сын.
Зайдя в комнату, он был весьма удивлен. Его Николенька, раскрасневшийся, с блестящими глазами, сидел за столом и, разбрызгивая кляксы, что-то писал.
А на столе лежала книга шифрования, которую когда-то ему передал ныне покойный барон Шиллинг.
– Вот черт, как это я недосмотрел, – упрекнул себя князь, – совсем не надо бы ему пока эти книги читать.
– Папа, – радостно сказал Николка, – ты только погляди, как интересно, так здорово, вот попробуй, прочитай, что я зашифровал.
Но князю было не до этого, сын сейчас впервые назвал его отцом, и это слово вызвало у пожилого человека столько эмоций, что у него на глазах выступили слезы.
«Ах, как нехорошо, – подумал он про себя, – совсем старый, слезливый стал».
– Николенька, я уже привык к твоему таланту, но неужели и эту книгу ты уже осилил? – спросил он.
– Да, Андрей Григорьевич, – произнес тот, – это же все очень просто, вот посмотрите, вот здесь, в это слово подставляем вместо букв вот эти буквы, здесь расставляем так, и вот слово зашифровано, – пояснил с энтузиазмом Николка.
– Хорошо, хорошо, – замахал руками ничего не понявший князь, – верю, верю. Так ты, кроме этой книги, хоть что-нибудь сегодня прочитал?
Николка гордо продемонстрировал толстый учебник математики.
– Вот выучил сегодня эту книгу.
Князь взял в руки хорошо знакомый том, который он купил по случаю, неизвестно зачем, и оказалось, что не напрасно.
– Так ты что хочешь сказать, что и учителя тебе не надобно, ты сам все выучил и всю математику в этой книге знаешь?
– Ну да, а что здесь такого, ведь надо только прочитать, а у меня это быстро получается, – был недоумевающий ответ юноши.
Шеховской засмеялся.
– Если бы так было у всех, то гимназий да университетов не понадобилось. Такие книги люди годами учат. Это тебе Бог светлую голову дал, наверно, за те годы, что ты в беспамятстве провел. Все никак не могу привыкнуть, что тебе только прочитать надо и суть понять. Такому точно не поверишь, пока сам не убедишься. Ладно, оставляй свои труды, пойдем на ужин, а то снова все придется греть уносить.
За ужином Николенька был погружен в свои мысли и сосредоточен. Князь на это ничего говорил и только искоса поглядывал на аккуратно жующего пищу сына.
По окончанию еды он только сказал:
– Завтра мы едем к графу Бенкендорфу. Пожалуйста, не читай допоздна и хорошенько выспись.
Около одиннадцати часов утра отец и сын Шеховские вышли из дома, где перед подъездом уже ожидал фаэтон. Его верх был закрыт, а когда фаэтон тронулся, то и спереди кучер попытался опустить занавеску, но Николка попросил оставить ее открытой, ему хотелось разглядеть Петербург днем. Пока фаэтон ехал до дома на Фонтанке, где работал и жил Александр Христофорович, князь устал отвечать на вопросы сына, который спрашивал обо всем, что видел по пути. Петербург поражал того своими размерами, суетой и толкотней на улице. Кучер, сидевший на облучке, то и дело кричал и матерился, чтобы какой разиня не угодил под коня.
В вестибюле канцелярии их встретил вежливый жандарм и первым делом спросил, что их привело в учреждение.
После того как князь сообщил, что им назначена встреча с графом, к ним отнеслись со всем вниманием и сопроводили на третий этаж в приемную. Там не менее внимательный поручик попросил их подождать и, глянув на часы, исчез в кабинете начальства.
Ожидание продлилось недолго, и они зашли в кабинет.
Из-за стола навстречу им вышел не очень высокий генерал с весьма оскудевшей шевелюрой. Он улыбнулся князю, и они обнялись.
– Ну, здравствуй, пропащий, – обратился Бенкендорф к своему армейскому другу. – Не надеялся уже, что увижу тебя. С тех пор как уехал, только изредка слухи доходили, что в губернии выбран предводителем дворянства, да и то чуть ли не насильно. Ну, рассказывай, как жил это время.
Говоря все это, Александр Христофорович внимательно рассматривал молодого человека, стоявшего рядом с его другом. Действительно, высокий кудрявый красавец могучего телосложения был почти двойником Андрея Григорьевича, вот только князь был на полторы головы ниже своего сына.
– Я тоже рад тебя видеть, Саша, – сказал Шеховской, – что же, давай сразу тебе представлю своего сына Николая Шеховского, провидением посланного мне.
Николка, одетый в лучшее платье, что могли отыскать в доме у князя, выглядел совсем неплохо, хотя было заметно, что носит он одежду пока с чужого плеча, вежливо поклонился и щелкнул каблуками, как будто всю жизнь этим занимался, чем заслужил удивленный взгляд графа.
Князь, заметив этот взгляд, невпопад пояснил:
– Мундир ему будет пошит к аудиенции императора.
Бенкендорф перешел на французский:
– Андрей, так твой сын точно еще недавно был крепостным? Совершенно непохоже!
Князь, глянув на стоявшего навытяжку сына, также по-французски сказал:
– Саша, если хочешь, чтобы он не понял, говори по-немецки, хотя я уже не уверен, что Николенька не поймет.
– Ты что, хочешь сказать, что он за два месяца выучил французский язык? – спросил потрясенный Бенкендорф.
– Точно так, – сообщил Шеховской, – если верить Вершинину, то Николенька выучил язык за несколько дней, и собственно, его ограничивает только словарный запас, который он набирает с каждым днем. Скажу больше, он за вчерашний день выучил толстый учебник математики и книжку Шиллинга. – Сказав это, князь сконфузился.
– Тэкс-тэкс, – сказал Бенкендорф, – пожалуйста, присаживайтесь, что мы все на ногах. А вы, князь, сейчас расскажете мне, как такая инструкция оказалась в ваших руках?
– Да что тут сказать, – начал князь, – виноват, понимаешь, когда этот скандал произошел, я плюнул на всё и уехал. Даже не думал, что за книги у меня в доме остаются. Этот труд тогда только вышел, мне его барон преподнес, чтобы я с ним ознакомился и свое мнение высказал. А циркуляр о тайне уже потом вышел, я про эту книгу, конечно, уже не вспомнил. Да она пылилась все эти годы в библиотеке. Вот только вчера, видимо, ее ненароком подложили в учебники, что я приготовил для Николеньки.
– Молодой человек, – обратился Александр Христофорович к Николке, – ты действительно так хорошо изучил книгу о шифровании, что можешь написать или расшифровать письмо?
– Так точно, ваше высокопревосходительство, – браво выпалил Николка, держа грудь колесом, – но, наверно, только те, что описаны в той книге.