Англичанам приходилось еще хуже. Осыпаемый градом снарядов охотник отчаянно маневрировал. Об ответном огне и речи быть не могло. Несколько выстрелов вразнобой и без прицела. Короткая очередь из скорострельного автомата оборвалась после очередного близкого накрытия. Двоих англичан снесло за борт взрывной волной.
Еще через полминуты снаряд бакового орудия охотника лег перед носовой оконечностью подлодки. Наступал критический момент. Кто кого! Если Донцов не добьется прямого попадания, англичанин сметет артиллерийский расчет частым огнем и заставит подлодку уйти на глубину. Дистанция сократилась до 12 кабельтовых. В этот момент в дело вступил 45-миллиметровый полуавтомат на рубке «Красногвардейца».
Нет, Донцов не зря прикрывал своего непутевого Владислава Сомова, отстаивал его перед начальством. Один из первых снарядов скорострелки вошел в рубку охотника. Еще два, по-видимому, попали в корпус. Англичане не выдержали и резко отвернули в сторону, разрывая огневой контакт. Напоследок они получили еще один мелкокалиберный снаряд в площадку кормовой пушки. Эх, возьми Сомов чуть ниже, и попал бы прямо в черные бочонки глубинных бомб. Ладно, и без того англичанин ушел сильно обиженным, с креном на левый борт.
На этом бой завершился. Котлов распорядился держать полный ход и сменить курс, от греха подальше. Он оказался прав — уже через час по правому борту были замечены темные точки скоростных катеров. На этот раз пришлось уходить на глубину и стопорить машины. Вскоре акустики засекли шумы быстроходных кораблей, молотивших винтами воду в миле от подлодки. Выждав для уверенности два часа, Котлов приказал всплывать и идти дальше. До вечера подлодка еще три раза погружалась, обнаружив вражеские корабли. Чем ближе к Проливу, тем больше море напоминало оживленный проспект в центре города.
Когда Д-3 шла на поверхности моря, все радисты, напрочь забыв вахтенное расписание, сидели в радиорубке, крутили радиостанции, пытаясь выловить любые осмысленные сигналы, зацепившиеся за антенны под лодки, на всех доступных диапазонах. Дело того стоило. Эфир буквально гремел, стрелял оглушительными очередями радиограмм, полыхал тревожными сигналами, кричал на все голоса.
Большинство пойманных передач шло в незнакомых кодах, но и на открытых волнах попадалось немало интересного. Да, в восточной Атлантике, южнее Британии и в районе Фарерского барьера шло ожесточенное сражение. По тревожным сигналам с горящих и тонущих кораблей, переговорам летчиков, паническим передачам с напоровшихся на крейсера английских транспортов можно было сложить общую картину. Горечи и боли добавляли короткие, скупые строчки с идущих на дно Ла-Манша десантных и транспортных судов союзников.
В ночь на 24 октября наши форсировали Пролив. Как это удалось, никто не понимал, но англичан мы обманули, за одну ночь перебросили на Остров несколько дивизий, укрепились на плацдармах и сейчас наращиваем силы. Наутро в Ла-Манше завязалась мясорубка. Маневр с демонстрацией прорыва крейсеров в Атлантику и отвлекающий маневр с десантом на Фареры сыграли свою роль. Основные силы Гранд Флита рванули на север, но и без того в Северном море и в Проливе кораблей у противника было более чем достаточно.
Сейчас наши блокируют подходы к плацдармам, удерживают противника на минно-артиллерийских позициях, пытаются перехватывать вражеские корабли на подступах к Проливу. Днем, благодаря авиации, баланс сил смещается в нашу пользу, удается проводить конвои с войсками и снаряжением. Пусть и с сильным ближним прикрытием. Ночами же в Проливе господствуют вражеские эсминцы и катера. Чудовищная мясорубка не останавливает свой маховик ни на минуту, постоянно подтягиваются свежие силы, корабли, завязавшие сражение на северном участке, выходят из боя и спешат к Ла-Маншу.
С каждым новым докладом радистов капитан-лейтенант Котлов все больше и больше уходил в себя. А корабль тем временем шел Северным морем в направлении проклятого всеми богами и марксистским учением пролива между континентом и оплотом мирового империализма. Последняя фраза принадлежала неунывающему помполиту. Товарищ Махнов не разделял пессимизм командира и его помощников. Или делал вид, будто не разделял? Черт его разберет, этого ответственного по политической части и воспитанию личного состава!
Впрочем, приказы из штаба тоже лучились оптимизмом. Командование интересовалось текущими координатами и курсом подлодки Д-3, состоянием моря, требовало немедленно сообщать обо всех замеченных на горизонте кораблях. В свою очередь, штабисты поддерживали моральный дух подводников короткими сводками с перечислением потопленных и тяжело поврежденных вражеских кораблей. Список получался внушительным, оставалось только догадываться, в какую цену обошлись эти победы.
При пересечении 55-й параллели советский корабль встретился с немецкой подлодкой U-24. Легкая зыбь позволила кораблям сблизиться буквально вплотную. Впервые с момента выхода из Тронхейм-фьорда встреча с живыми людьми. Все свободные от вахты моряки высыпали на мостики и палубы подлодок. Море огласилось радостными возгласами.
Котлов помахал биноклем своему немецкому коллеге, невысокому обросшему светло-русой щетиной мужчине средних лет. Как всегда бывает в таких случаях, возникла проблема перевода. Командир Д-3 разбирал лишь отдельные слова и не мог понять, что ему кричат союзники. Но как только на мостике появились радисты, дело сдвинулось с мертвой точки. Антон Черемизов с радостью взял на себя роль переводчика.
После короткого обмена новостями выяснилось, что немцы вышли из Остенде 22 октября. Старший лейтенант Дитрих Борхерт, вот он держится одной рукой за перископ и широко улыбается, говорит, что еще не потопил в этом походе ни одной треклятой посудины, но уже дважды попадал под удары сторожевиков. Только сегодня утром на подлодку сбросили 29 бомб. Тяжелое испытание для маленького кораблика серии II-B, самими немцами прозванной «айнбаум». В переводе на русский — «однодеревка».
Политрук Эммануил Махнов, как якорным клюзом, почувствовал, что дело пахнет подозрительными контактами и вражеской пропагандой. Моментально вылетел на палубу, словно ему в гузно плеснули скипидара. Котлов неодобрительно покосился на своего политического заместителя, но вслух ничего говорить не стал. Командир просто легонько пихнул в бок старпома и кивнул подбородком в сторону помполита.
— Вижу, — процедил сквозь зубы старший лейтенант Соколов.
Дело ясное, капитан-лейтенант Котлов у начальства на хорошем счету. Если вернемся в порт и не пойдем ко дну до конца войны, Котлову светит назначение на новенький подводный крейсер, а старушка Д-3 достанется в наследство старпому. И помполит вместе с большей частью специалистов и экипажа останется на корабле. В последнее время командование старается людей сверх необходимости с корабля на корабль не перекидывать. А все это означает, что Филиппу Соколову уже сейчас пора думать о своем будущем и решать проблему с корабельным балластом.
Проблему старпом решил быстро, подошел к Махнову и что-то прошептал тому на ухо. После чего помполита как ветром сдуло, моментально провалился в люк.
— Что ты ему сказал? — полюбопытствовал командир.
— Пустое, — махнул рукой Соколов, — сболтнул, будто в дизельном отсеке пахнет брагой.
— Ну, ты даешь!
— Поверил, — лицо Филиппа Никифоровича расплылось в самодовольной улыбке.
— Андриян свет-Семенович ругаться будет, — безмятежно отозвался Котлов.
— А пусть, ревизия мотористам не повредит, глядишь, бочонок смазки из-под фундамента выкопают или еще что-нибудь давно потерянное и списанное.
Как бы там ни было, но переговорам с союзниками больше никто не мешал. Стоило помполиту исчезнуть, и оба командира подлодок принялись с азартом обсуждать последние новости и события. Вопрос животрепещущий, точные разведданные не раз спасали людям жизнь.
Под конец разговора немцы попросили дать им немного соли. Вчера на закате при бомбежке лодки глубинными бомбами во втором отсеке образовалась течь. Мелочи, ерунда, в общем-то. Повреждения устранили, но оба мешка с солью упали в грязную, покрытую пленкой нефти воду. Продукт оказался безнадежно испорчен.
Естественно, советские моряки поделились припасами. Доставка соли на борт U-24 представила собой волнующую эпопею. Оба корабля легли в дрейф. Комендоры встали у орудий, дабы успеть отогнать подлых английских стервятников, буде таковые появятся на горизонте и попытаются оставить немецких подводников с пресной похлебкой. Между рубками подлодок перебросили трос и надежно его закрепили.
Затем на сцене появилась вожделенная банка с солью. Николай Машко самолично поднял емкость на мостик, бережно прижимая ее к груди. Здесь герметично запечатанную пятилитровую банку обернули брезентом, поместили в прорезиненный мешок и подвесили к тросу. Далее немецкий боцман осторожно, как маленького ребенка, перетянул мешок на свой корабль и бережно передал ценный груз в руки командира корабля.
Затем на сцене появилась вожделенная банка с солью. Николай Машко самолично поднял емкость на мостик, бережно прижимая ее к груди. Здесь герметично запечатанную пятилитровую банку обернули брезентом, поместили в прорезиненный мешок и подвесили к тросу. Далее немецкий боцман осторожно, как маленького ребенка, перетянул мешок на свой корабль и бережно передал ценный груз в руки командира корабля.
Секунда, и на флагштоке U-24 взвился флаг. Немецкие подводники вытянулись во фрунт насколько это позволяло волнение, а старший лейтенант Дитрих Борхерт прокричал в рупор слова благодарности своему русскому коллеге.
Кажется смешным? Но только для того, кто не ходил в море, не знаком с морскими обычаями и кому никогда в жизни не приходилось поливать кашу и картофельное пюре рассолом от солонины. Моряки прекрасно понимали друг друга, взаимовыручка — дело святое. Конечно, никто не требовал за соль ничего взамен, но и немцы не хотели упасть в грязь лицом и дать повод усомниться в своей порядочности. Обратный рейс мешок проделал с грузом столовой зелени. U-24 недавно вышла в море, и кок еще не успел потратить запас свежих продуктов.
Простившись с немцами, советские моряки продолжили свой путь. Чем ближе корабль подходил к району боевых действий, тем чаще наблюдатели объявляли тревогу. Вахтенные благоразумно командовали срочное погружение при появлении любого корабля или самолета, не пытаясь разобраться, чей корабль.
Уже после войны выяснилось, что осторожность не была излишней. В эти горячие дни сражения за Англию восемь английских подлодок стали жертвами своих же противолодочных кораблей. А эсминец «Грозящий» прославился потоплением двух субмарин: английской «Оберон» и немецкой U-32.
Средняя скорость на маршруте неизбежно упала, но зато корабль благополучно достиг заданного района. Темной ночью на 28 октября подводная лодка Д-3 подходила к проливу Па-де-Кале. Несмотря на то что по графику вахту должен был нести командир БЧ-2-3, корабль вел капитан-лейтенант Котлов. Пусть лейтенант Борис Донцов — человек надежный, проверенный, но так спокойнее для самого командира.
Впрочем, никто из начальствующего состава подлодки не спал, готовность № 2 подразумевала максимально быстрый переход к режиму боевой тревоги. Так надежнее, так безопаснее. Да и смог бы кто заснуть в такой момент? Для этого надо иметь поистине стальные нервы. Даже помполит нашел себе уголок на командном посту и всем своим видом демонстрировал готовность не пощадить живота своего за други своя.
Днем в Северном море бушевал шторм. К вечеру волнение стихло до трех-четырех балов, но на входе в пролив чувствовалось сильное поверхностное течение. Навигация в этом районе и в мирные годы считалась сложной, сейчас же все было еще хуже.
— Как думаешь, сколько наши успели за день провести транспортов? — Старпом опустил бинокль и повернулся к командиру.
— Ни одного. — Котлов отнял от рта трубку и выпустил облако дыма. — В Ла-Манше шторм. Высадка на пляжи невозможна. Порты в руках лимонников.
— Потерянный день и потерянная ночь, — вздохнул прислушивавшийся к разговору лейтенант Донцов и, повернувшись к наблюдателям на корме, прикрикнул: — Не зевать! Смотреть зорче!
— Прибавить обороты, полный ход! — резко бросил Котлов.
— Есть полный ход, — донеслось из люка.
Недостатки конструкции подводной лодки доставляли экипажу немало неудобств. Связь мостика с центральным постом реализовывалась только методом звуковой связи. Голосом то бишь. Приходилось выделять специального человека, чтобы передавал команды с мостика и обратно.
— Мин здесь нет, звезды закрыты. Можно проскочить, — хмыкнул Борис Донцов.
Лейтенант быстро сообразил, что задумал командир. Последний приказ требовал, не задерживаясь, идти к Па-де-Кале и занять позицию на входе в пролив. Видимо, наши завесы подлодок на дальних подступах исполнили свой последний долг. Вражеская ПЛО оказалась сильней.
Ночь. Время вражеских эсминцев. Ночью они не боятся самолетов. Время несущейся по волнам смерти. Время рвущихся под брюхом подлодки глубинных бомб. И в то же время ночь — время смелых и решительных. Такой темной ночью тихоходная, слабо вооруженная, но зато почти невидимая на фоне волн подлодка может играть с противником на равных.
— Орудие заливает. — Донцов кивнул в сторону перекатывающихся через носовую орудийную площадку пенных бурунов.
— Пустое, — махнул рукой старпом, — на таком волнении ты даже в упор в крейсер не попадешь.
— Им тоже придется несладко, — добавил командир и бодро заявил: — Идем на прорыв. Если штурман не врет, через три часа приступаем к патрулированию.
9
Ночь принесла не только тревогу, но и добрые вести. Вечером распогодилось. Короткий отдых заканчивался. Чистое небо принесет с собой новые налеты армад бомбардировщиков бошей и азиатов. Опять утро начнется с бесшабашной драки отчаянных смертельно уставших парней на латаных-перелатаных «Спитфайрах» против полнокровных эскадрилий «Мессершмиттов».
Возвращавшийся домой после визита в будку метеорологов лейтенант Чарльз Стоун насвистывал себе под нос веселый мотивчик. Все не так плохо, как кажется. Три дня отдыха. Целых три дня отдыха для обескровленных эскадронов — это настоящий дар Божий! И мы их получили.
Вчера на аэродром Рочфорд прибыло свежее пополнение. Восемь летчиков. Пусть это неоперившиеся юнцы, еще не почувствовавшие на губах вкус крови, еще не привыкшие надеяться только на себя, свой самолет и товарищей в строю, еще неуверенно держащиеся в воздухе, но зато это наше свежее пополнение. Через неделю, а то и раньше половину пополнения вычеркнут из списков, но выжившие станут истребителями.
Был и еще один повод для хорошего настроения. Даже целых два повода. Командир эскадрона сегодня ездил в Хорнчерч и совершил невозможное: выбил новые самолеты. Целых шесть «Спитфайров». Настоящее сокровище, этого как раз хватит довести численность эскадрона до штатной. И что еще лучше, завтра днем Чарльз отправляется на завод за новыми машинами. Это еще два-три дня отдыха. А если на заводе будет задержка, ребята говорили, могут и на неделю задержать, получится настоящий отпуск.
Какое счастье не слышать вой сирен, спать в постели, а не под крылом самолета, гулять по улицам, не бросая на небо тревожные взгляды! Как, оказывается, мало надо человеку для счастья. Всего полгода назад, да нет, это в июле было, Чарльз Стоун и не думал, что война докатится до Великобритании. Он и не подозревал, что немцы заставят нас зарыться в землю, что мы будем бояться чистого, безоблачного неба.
Командировка за самолетами — это хорошо. Это одно удовольствие. Даже предстоящая драка с заводчанами не могла испортить настроение Стоуна. Ничего страшного, проверим птичек на заводском аэродроме, отбракуем дефектные машины. Ни одна сопля штатская не подсунет нам третьесортный товар. Выросший в припортовом районе Ливерпуля Чарли с детства привык отстаивать свое право на жизнь. Иначе нельзя. Дашь слабину — сомнут и втопчут в дерьмо. Те же самые дети бедных кварталов, уличные друзья не откажут себе в удовольствии поиздеваться над слабачком.
— Чарли, постой, — послышался за спиной голос капитана Мазефильда.
— Да, Дэн, что-то случилось?
— Я вот по поводу командировки, — капитан запнулся. — Понимаешь, в чем дело: самолеты надо получать не в Ковентри, а в порту. Наши заводы, только ты никому ни слова, нечего ребят раньше времени…
— Говори прямо. Русские разбомбили завод. Так?
— Сам все понимаешь, — Мазефильд облегченно вздохнул. — Два дня назад пришли два транспорта из Америки с «Вархавками».
— Хорошая машина, не хуже «Спитфайра». Но нам самолеты выделяют?
— Выделяют, — капитан с виноватым видом развел руками, — в Ливерпуле.
— Значит, поеду в Ливерпуль. — Надежды на отдых испарились, как дым.
Мазефильд, зараза, все понимает, знает, что с тех пор, как эта проклятая бомба попала в подвал дома родителей Стоуна, лейтенанту лучше не напоминать о родном городе. Проклятая война. Чарли, после того как получил извещение о смерти мамы и сестры, и дома-то ни разу не был. Не мог себя пересилить, и все тут. Оправдывался тем, что командование не отпускает, не может оставить эскадрон, когда товарищи дерутся с гуннами и азиатскими варварами. Оправдывался, а в душе понимал, что не сможет сойти с поезда в родном городе.
Даниэль Мазефильд все понял, когда Чарли спокойно скомкал и швырнул под стол проездные документы. Больше капитан ни разу не напоминал летчику о положенном ему отпуске на похороны родных. Все равно, жертв той бомбежки уже похоронили на ближайшем кладбище. Отец и старший брат в море. Они, как и Чарльз, дерутся за Британию, только на своем фронте, служат на торговом флоте. Сейчас уже можно прямо говорить — служат.