— Я позову ее в понедельник на обед, — сказал он Аните. — И ты сделаешь мне еще одно огромное одолжение, если сходишь в магазин и пригласишь ее. Заодно купишь пленку. Дорогу ты теперь знаешь, так что обойдешься без провожатых. Ты не против? Если пойду я, то все утро насмарку.
— Я-то не против, но, по-моему, небольшой моцион тебе не повредил бы.
— Моцион я уже совершил: пробежал по берегу перед завтраком. Ты же знаешь. Большего мне и не надо. Так скажешь мадам Массо, что мы ждем ее в понедельник на обед? Она говорит по-английски.
— Ты забываешь, что моим первым иностранным был французский.
Ей вовсе не хотелось бродить по городу, но она встала и сказала:
— Ладно, схожу, пока воздух еще не стал горячее тела.
Подойдя к киоску, у которого они с Секу пили холодную «пепси-колу», Анита обнаружила, что тот заперт. Она не горела желанием выполнять поручение Тома из-за суеверного предчувствия, что может снова столкнуться с двумя американскими дикарями. Она даже невольно прислушалась: не доносится ли издалека отвратительный грохот их мотоцикла. Еще не добравшись до рынка, Анита решила, что эти двое покинули город и переехали куда-нибудь еще, где могли запугивать новую партию туземцев, поскольку здешние жители наверняка уже к ним привыкли.
Мадам Массо, похоже, обрадовалась приглашению.
— Как Том? — спросила она. — Вы недавно заходили в магазин, а Тома я не видела очень давно.
Вернувшись домой, Анита поднялась на крышу, где работал брат, и сказала ему:
— Она придет в понедельник. Она лесбиянка, тебе не кажется?
Том воскликнул:
— Боже правый! Откуда я знаю? Никогда не спрашивал у нее. С чего тебе это взбрело в голову?
— Не знаю. Просто подумалось, пока мы разговаривали. Она такая серьезная.
— Я бы сильно удивился.
В последнее время в воздухе появилась пыль, и с каждым днем ее становилось все больше. Очевидно, вернее было бы называть ее песком, как говорил Том. Впрочем, он соглашался, что если это песок, то все же измельченный — фактически та же пыль. От нее нельзя было спрятаться. Некоторые комнаты внизу пропускали меньше пыли, но двери по-настоящему не запирались, и непрерывный ветер гнал порошок, задувая его в самые узкие щели.
XVВ понедельник воздух стал таким непрозрачным от пыли, что с крыши нельзя было различить фигуры на улице. Том решил пообедать в одной из нижних комнат при запертых дверях.
— Может развиться клаустрофобия, — сказал он, — но что остается делать?
Я знаю, что можно сделать, — ответила Анита. — Не сегодня, но скоро, если пыли не станет меньше. Нужно уехать из этого города. Подумай о наших легких. Мы как будто живем в угольном руднике. А скоро польет дождь. Что делать тогда? Все превратится в какой-то Грязьвилль. Ты всегда говорил, что полгода здесь жить невозможно.
Мадам Массо провела наверх служанка, освещая дорогу в темноте оплывающей свечой. Гостья держала перед собой что-то похожее на коробку для обуви и тотчас вручила ее Тому.
— Травы, как обещала, — сказала она. — Правда, уже поздновато их дарить.
Он раскрыл коробку. Внутри та была разделена на три небольших отделения, заполненных черноземом — в нем росли маленькие зеленые бахромки и перышки.
— Орегано, майоран и эстрагон, — сказала мадам Массо, показывая пальцем. — Только придется пока держать коробку закрытой, а не то песок задушит растения.
— Какая прелесть, — заметила Анита, рассматривая коробку. — Похоже на переносной огородик.
— Все свои травы я храню в доме закрытыми.
— Нам бы встретиться на две недели раньше, — сказал Том. — Как представлю, что вы шли к нам в эту ужасную погоду. Вся такая стройная, элегантная и даже не растрепанная — как вам это удалось?
Анита тоже об этом подумала. Мадам Массо была в безукоризненном костюме цвета хаки, который, несомненно, предназначался для пустыни, но столь же элегантно смотрелся бы и на рю де Фобур Сент-Оноре.
— Ах, — она размотала на голове тюрбан и стряхнула его. — Секрет в том, что мсье Бесье подобрал меня на рынке и довез на своем грузовике прямо сюда. Поэтому дорога заняла не сорок, а всего две минуты.
— Фантастический наряд! — восторженно воскликнула Анита и вытянула руку, чтобы потрогать нижнюю часть. — Не возражаете?
Мадам Массо заложила руки за голову, дабы облегчить осмотр.
— В действительности, это переделанный сахарский серруэль в сочетании с местным бубу, — пояснила она. — Мое собственное изобретение.
— Просто изумительно, — сказала Анита. — Но материал-то вы не здесь брали.
— Нет-нет, купила в Париже, там же и фасон подобрали. Я не очень хорошо умею обращаться с иглой и нитками. Но покрой так прост, что я убеждена: его мог бы скопировать даже местный портной. Вся хитрость в кройке по косой — чтобы верх казался продолжением брюк и все вместе составляло единую линию от плеч до лодыжек, без единого шва.
— Цвет, безусловно, самый подходящий на сегодня, — сказал Том.
— Погода меня не волнует, — возразила она. — Это цена, которую приходится платить за остальную часть года. Досадно, конечно, но для меня это проверка на прочность. Я вовсе не хочу сказать, что не сбегаю в это время года во Францию, поскольку все-таки сбегаю. У моего брата ферма под Нарбонной. Лето в Провансе восхитительно. Но вы же знаете, сегодня я пришла сюда, в первую очередь, посмотреть ваши картины.
— Да. — Том погрустнел. — Очень жаль, что вы не сможете увидеть их при дневном свете, ведь нам придется сидеть внизу, да еще и при керосиновой лампе. Я не смогу распаковать их наверху из-за этой пыли и песка.
Джохара объявила, что кушать подано, и та же судомойка провела их вниз по темной лестнице, высоко держа свечу.
— Как же все-таки обидно, — заметила Анита, — что приходится обедать внизу. На террасе под карнизом — куда приятнее. Но ничего не попишешь.
За едой мадам Массо неожиданно спросила:
— Кто приготовил сей отменный обед, мсье? Вы?
— К сожалению, нет. Джохара.
— Вам очень повезло с этой женщиной. Как только вы уедете, я постараюсь заполучить ее.
— Зачем она вам? Вы ведь и сами можете приготовить любое блюдо.
— Да, если захочу провести целый день на кухне. К тому же есть пищу, которую состряпала сама, не столь приятно.
— Полагаю, она с радостью перейдет с одного места сразу на другое, — сказал Том.
— С этими людьми ни в чем нельзя быть уверенным. Они не жадные и не тщеславные. Похоже, самое главное для них — отношения с хозяином. Он может быть немыслимо строгим или совершенно безразличным. Если уж они любят его, то любят по-настоящему. Это блюдо великолепно, — продолжала она. — Я знаю, как его готовят, но оно пока не особенно мне удавалось.
— И как же его готовят? — спросил Том.
— Основа — крошечные просяные лепешки. Карамельный соус — несложный, но вот крем сверху — потруднее. Нужно вымочить белую мякоть кокосового ореха в чуточке кокосового молока. Добиться правильной консистенции непросто. Но ваша кухарка приготовила все идеально.
Том как раз вынимал картины из металлической коробки, где хранил их.
— Я достану самые последние. Во всяком случае, я считаю их лучшими.
— Нет-нет! — возразила мадам Массо. — Я хочу посмотреть все. По крайней мере, те, что вы написали здесь.
— Это заняло бы всю ночь. Вы не представляете, насколько я плодовит.
— Тогда просто покажите мне то, что хотите показать, и я буду счастлива.
Он передал ей стопку гуашей, сделанных на бумаге.
Она долго и пристально рассматривала каждую работу и вдруг в восторге воскликнула:
— Эти рисунки феноменальны! Какая утонченность и красота! Покажите еще! Никогда не видела ничего подобного, уверяю вас.
Продолжая рассматривать, она время от времени бормотала:
— Invraisemblable[25].
Анита, которая до сих пор была лишь зрительницей, тоже вдруг заговорила.
— Покажи ей «La Boucle de Niger»[26],— настойчиво попросила она Тома. — Сможешь до нее добраться? Я считаю ее одной из самых удачных.
Это заявление, похоже, раздосадовало его:
— В каком смысле — удачных?
— Мне очень нравится пейзаж на той стороне реки, — пояснила она.
— Я еще дойду до нее, — грубо ответил он. — Они сложены у меня в том порядке, в каком нужно.
Мадам Массо продолжала рассматривать картины.
— Я начинаю понимать ваш метод, — пробормотала она. — Он весьма изощрен. Вы часто полагаетесь на чистую случайность в одной детали, и это определяет манеру всей работы. Вы сохраняете гибкость до самой последней минуты. Разве не так?
— Иногда, — уклончиво ответил он, а минуту спустя добавил: — По-моему, вы получили достаточное представление о том, чем я здесь занимаюсь.
Глаза мадам Массо заблестели:
— Вы — гений! Вы наверняка добьетесь огромного успеха. Они неотразимы.
Когда Джохара убрала кофейные чашки, мадам Массо встала:
— Я все же попытаюсь заполучить эту женщину, когда вы уедете, — сказала она. — Вы уезжаете на этой неделе?
— Как только сможем выбраться, — ответила Анита.
— Давайте поднимемся и глянем, как ведет себя погода, — предложил Том. — Ведь сейчас нет мсье Бесье, который отвез бы вас домой.
Вместе с мадам Массо он прошагал к дверям.
— Ты идешь? — спросил он Аниту. Та покачала головой, и он закрыл за собой дверь.
Их не было дольше, чем необходимо, чтобы выяснить, улегся ли ветер. Она сидела в запертой комнате, чувствуя, что обед был пустой тратой времени. Когда они спустились, мадам Массо начала настаивать на том, что Тому вовсе не нужно провожать ее домой. Однако Анита видела, что он твердо решил пойти с ней.
— Но меня же здесь все знают, — возражала она, — и еще не стемнело. Никому и в голову не придет ко мне приставать. В любом случае, ветер стих, и в воздухе почти нет пыли. Останьтесь.
— И не подумаю.
XVIКогда мадам Массо несколько церемонно попрощалась с Анитой, они вышли, и Анита поспешила на крышу, чтобы немного подышать свежим воздухом. Ветер утих, и вновь стал виден спокойный и грязный городской пейзаж. Было очень тихо: лишь изредка безмолвие пронзал собачии лай. От сознания скорого отъезда у Аниты поднялось настроение, и она даже почувствовала некоторую ответственность перед этим домом. Ей пришло в голову, что хорошо бы спуститься и поблагодарить Джохару за то, что она с таким старанием приготовила отменный обед для гостьи. Стоя в кухне, освещенной двумя свечами, Джохара выслушала похвалу со своим привычным невозмутимым достоинством. Общаться с ней было трудно, поэтому Анита улыбнулась, вышла во двор и посветила фонариком во все стороны. Затем вернулась в комнату, где они обедали, — там гудела керосиновая лампа. Перед тем как подняться на крышу, она оставила дверь открытой, и комната теперь проветрилась. Анита села на подушки и начала читать.
Том вернулся быстрее, чем она ожидала: футболка была насквозь мокрая.
— Что ты так вспотел? — спросила Анита. — Уже ведь не жарко.
— Я почти бежал на обратном пути.
— Зачем? Никакой спешки нет.
Она прочитала еще пару строк и положила книгу на кушетку рядом с собой.
— По крайней мере, теперь мы знаем, что она не лесби, — сказала Анита.
— Ты в своем уме? — закричал он. — До сих пор об этом думаешь? И почему это мы знаем теперь, но не знали раньше? Потому что она не клеилась к тебе?
Она быстро зыркнула на него:
— Заткни клюв! Мне стало предельно ясно, что она интересуется тобой.
— И откуда же такая ясность?
— Ну, во-первых, она ворковала над твоими картинами.
— Просто французские манеры.
— Да, знаю, но никакой этикет не требует тех притворных похвал, какие она расточала.
— Притворных? Они были совершенны искренни. На самом деле, она очень многое говорила по существу.
— Я вижу, ты падок на лесть.
— Знаю — ты просто не в силах поверить, что кого-то могут взволновать мои картины.
— Ах, Том, ты несносен. Я этого не говорила, но, по моему личному мнению, сегодня ее взволновали отнюдь не твои работы.
— Ты хочешь сказать, что интерес у нее сексуальный?
— А что, по-твоему, я еще хочу сказать?
— Ладно, допустим, и допустим, что я ответил ей взаимностью, — неужели это так важно?
— Конечно, нет. Но мне это кажется занятным.
— Ты просто хотела, чтобы я судил о своих работах объективно. Ты, разумеется, права, и я должен это ценить. Но не могу. Так приятно, когда тебе говорят, как ты хорош. Потом хочется немного посидеть и посмаковать комплименты, которые только что услышал.
— Извини, — сказала она. — Я вовсе не собиралась принижать значение твоих работ или портить тебе настроение.
Возможно, но разговоры об этом сейчас все же его портят.
— Прости, — сказала она, но тон не был извиняющимся. — По пути домой мадам Массо еще говорила о твоей живописи?
Он рассердился:
— Нет, — и минуту спустя продолжил: — Она рассказала длинную запутанную историю о двух студентах из Йеля, которых на прошлой неделе нашли мертвыми под Гаргуной. Мы здесь ни о чем никогда не слышим. Вызвали старого мсье Бесье. Полиция узнала, что его грузовик видели там за пару дней до того, как их обнаружили. Ну разумеется — ведь в нем были мы. Ребята катались на мотоцикле и попытались проехать по песку.
— Произошла авария? — Ей удалось сохранить ровный тон. «Нет нужды, — подумала она. — Никто ничего не знает».
— Они врезались в какие-то большие валуны и разбились всмятку. Но умерли, очевидно, не от ран.
— От чего же? — Голос у нее был слишком слаб, но он не заметил. «Нужно продолжать этот диалог так, словно он не имеет абсолютно никакого значения», — сказала она себе.
— От солнечного удара. На дурачках не было одежды. Только шорты. Никто не знает точно, когда произошла авария, но, наверное, они пролежали там голые два или три дня, с каждым часом все больше обгорая. Непонятно, почему никто из деревни не увидел их до этого. Но люди, конечно, редко блуждают в дюнах. И к тому времени, когда кто-то увидел, солнце уже доконало их.
— Какая досада, — она снова увидела перед собой яркие красно-синие шорты, кровь на загорелых телах и погнутую хромированную клетку над ними. — Бедняги. Ужасно.
Том продолжал говорить, но она не слышала его, а немного спустя пробормотала:
— Жуть.
XVIIТеперь, когда до отъезда в Париж осталось несколько дней, Аните остро захотелось освободиться от тумана сомнений и страхов, которые изводили ее с того дня в Гаргуне. В основе, конечно, лежал сон: она не видела его уже несколько ночей. Еще оставался Секу. Если бы она уехала, до конца не выяснив, как он связан со сном, то считала бы это главной неудачей своей жизни. Уроды мертвы, но Секу жив — возможно, он окажется полезен.
— Секу здесь? — спросила она Тома. Тот удивился:
— Вот те на! Хочешь повидать его?
— Мне захотелось прогуляться вдоль реки, и я подумала: может, он пойдет со мной.
Том помедлил:
— Не знаю, как он. У него беда — в ноге началось заражение. Я посмотрю, в доме ли он, и скажу тебе.
Секу сидел в комнате рядом с кухней, и Том предложил еще раз продезинфицировать рану. Заметив Аниту, стоявшую за дверью, Секу засмущался.
— Если хочешь, можешь войти и посмотреть, — сказал Том: он терпеть не мог чрезмерную стыдливость местных мужчин. — Глубокая, от лодыжки до самого колена. Не мудрено, что попала инфекция. Но уже гораздо лучше. — Он сорвал пластырь, придерживавший повязку. — Все сухо, — возвестил он. — Бесполезно спрашивать его, больно ли, ведь он скажет, что нет, даже если боль убийственная. Tout va bien maintenant?[27]
Секу улыбнулся и ответил:
— Merci beaucoup. La plaie estfermée.[28]
— Он сможет пойти с тобой, — сказал Том.
Когда Том опустил полу гандуры и прикрыл его ногу, Секу, похоже, успокоился.
Пока они шли вдоль реки, Анита спросила, откуда взялась такая глубокая рана.
— Вы же видели, — ответил он, удивившись вопросу. — Вы ведь там были и видели, как туристы врезались в меня на своей машине.
— Я так и думала, — сказала она. — Вот уроды.
Так легче было говорить о них, хоть она и знала, что отчасти виновата в их гибели.
Снова подул ветер, и в воздух поднялась пыль. На реке в тот день было мало рыбаков. Посреди утра наступили сумерки.
— Вы называете их демонами, — продолжал Секу, — но они не демоны. Они — невежественные молодые люди. Я знаю, что вы рассердились на них и наложили на них проклятие.
Анита изумилась.
— Что? — воскликнула она.
— Вы сказали, что они попадут в беду и были бы рады увидеть их страдания. Думаю, они уехали.
У нее возникло желание сказать ему: «Они погибли», но она сдержалась, подумав, как странно, что он не слышал этой новости.
— Я-то уже простил их, но знаю, что вы — не простили. Когда у меня очень сильно болела нога, мсье Том сделал мне укол. Я сказал себе: возможно, боль утихла бы, если бы вы тоже простили их. Однажды ночью мне приснилось, будто я пришел и разговаривал с вами. Мне захотелось услышать, как вы это скажете. Но вы сказали: «Нет, они демоны. Они чуть не убили меня. Почему я должна их прощать?» Тогда я понял, что вы никогда не простите их.
— Не демоны, а уроды, — пробормотала Анита.
Похоже, он не расслышал.
— Потом, слава Богу, мсье Том вылечил мою ногу.
— Давайте вернемся — в воздухе полно пыли.
Они развернулись и пошли в другую сторону. Несколько минут помолчали. Наконец, Анита сказала:
— В вашем сне вы хотели, чтобы я пришла, увидела их и сказала, что простила?