И вот он сидит перед Брейдом, громоздкий, рыжеволосый; его руки с огромными неуклюжими кистями были сплошь покрыты веснушками. Он носил очки без оправы, которые были ему немного маловаты. Брейду нравилась его невозмутимость. Иногда он думал, что можно обойтись и без таланта, лишь бы у студента хватало терпения стойко переносить неудачи и не впадать в отчаяние. Когда у Эммита не получался эксперимент, он тут же ставил его заново, внеся лишь некоторые изменения. Вряд ли он изобретет порох, но в конечном счете, вероятно, сможет чего-нибудь добиться. Так или иначе, по сравнению с эмоциональной неуравновешенностью и взвинченностью прочих аспирантов, спокойствие Эммита согревало и поддерживало Брейда точно простая, но сытная еда.
— Теперь, когда произошел этот страшный случай, — заговорил Брейд, — я чувствую себя несколько виноватым. Мне стыдно, что… что я не узнал Ральфа поближе, тогда мне было бы легче ему помочь. Разумеется, это относится не только к нему, но и к другим моим ученикам. К вам тоже. Мне хотелось бы побольше узнать о ваших делах.
Эммит слегка поежился.
— Черт возьми, я не жалуюсь, профессор Брейд. Двигаемся помаленьку.
— Рад это слышать. И все-таки кое-что меня беспокоит. Мы, например, почти месяц не говорили о ваших исследованиях. Есть неполадки?
— Нет, сэр. Я все подготовлю к весне. Историческая часть диссертации закончена, и предварительные Данные почти готовы. Осталось только несколько производных.
Брейд сказал, насколько мог шутливо:
— Итак, стадия ненависти вскоре останется позади.
— Как? — Эммит, казалось, был совершенно озадачен.
— Кэп Энсон только что сказал мне, что все аспиранты, как правило, терпеть не могут своего профессора.
— Черт, да он шутит, это просто разговорчики старого Кэпа. Бывает, некоторые парни несут всякое о своих профах, но это ерунда.
Брейд вдруг заметил (хотя раньше это не бросалось ему в глаза), как непринужденно держится с ним Эммит. Аспиранты Ранке, разговаривая со своим профессором, вытягиваются точно по стойке «смирно». «Ну и что, — подумал Брейд. — Разве этого я хочу? Чтобы мне отдавали честь и щелкали каблуками?»
— Ну, а Ральф?
Глаза Эммита затуманились.
— Простите?
— Как насчет Ральфа, Чарли? Как он ко мне относился?
— Ну… — Эммит откашлялся, тщательно прочистив горло. — Я его не так уж хорошо знал. Он вообще был неразговорчивый.
— Но он меня не любил, правда?
Эмитт с минуту соображал.
— Он никого не любил. Ну, в общем… — Он сделал попытку встать.
Брейд удержал его:
— Подождите, Вы не ответили на мой вопрос. Несколько поздно интересоваться Ральфом, но мне интересно, я хочу знать… Он действительно меня не любил, да?
— Ну как сказать, профессор, пожалуй нет. — Эти слова пришлось вытягивать из Эммита точно клещами.
— А почему? Вы не знаете?
(Было что-то недостойное в таком выспрашивании, и Брейд испытал мучительную неловкость. Но ему необходимо было знать.)
— Насколько я понимаю, сэр, потому что он был форменный болван. — Эммит сразу спохватился: — Я не то хотел сказать.
— Ох, да не будьте вы суеверны, не бойтесь говорить о мертвых плохо, — раздраженно сказал Брейд. — Добрые слова нужны пока человек жив и может оценить похвалу. Покойнику лучше от них не станет. Хватит с нас этих фальшивых правил — хва-ли-его-когда-умрет-ни-на-секунду-раньше.
— Ну, он подошел к нам однажды, когда мы трепались, и пристроился так сбоку. А мы перебирали наших профессоров — ну, знаете, как это бывает?
— Знаю, — Брейду вдруг живо вспомнились его собственные студенческие годы.
— И один наш парень сказал, что Фостер становится просто невозможным, понимаете, или что-то в этом роде, а Нейфилд вмешался и говорит: другие еще похуже — таким вообще наплевать, потонет студент или выплывет. И назвал вас, сэр.
Брейд кивнул:
— Понятно.
Значит, ненависть возникла вовсе не по тем причинам, о которых говорил Кэп Энсон? Значит, Ральф тяготился слишком большой свободой?
— Но вот что я вам скажу, сэр, — продолжал Эммит. — По-моему, это вряд ли была ненависть. Я иногда наблюдал за ним на ваших семинарах, видел, как он смотрел на вас, особенно последние несколько месяцев. Странное дело… — Эммит вдруг умолк.
— Ну? — Брейд уже еле владел собой. — Ну?
— Я не психолог, профессор Брейд. Но, судя по его поведению, я все же не думаю, что он вас ненавидел. Мне кажется, он вас боялся. Смертельно боялся.
7— Боялся? — взволнованно спросил Брейд. (Господи, того не легче.) — Почему же, Чарли?
— Понятия не имею, профессор.
Они молча смотрели друг на друга.
— Чарли, вы уверены? — сказал наконец Брейд. — Все это меня крайне расстраивает, и я обязательно должен узнать, в чем дело. Почему он мог меня бояться?
Он почувствовал какую-то странную беспомощность — все, что относится к смерти Ральфа, все, что с ней связано, кажется абсолютно необъяснимым, если только убийца не он сам. Неужели и повода к убийству не могло быть, если только повода не имел сам Брейд? Но какого?
— Мне не хотелось бы говорить… Но если вам так нужно знать и вы никому не скажете, от кого вы узнали…
— Говорите же!
— Видите ли, сам я ничего не знаю. Но я подозреваю, кто мог бы знать.
— Вот как? Кто?
— Роберта, сэр.
— Роберта Гудхью? — растерянно переспросил Брейд, хотя никакой другой Роберты, кроме своей же аспирантки, он не знал.
— Именно. Понимаете, я тут ни при чем, это вроде секрет, но поскольку мы с Робертой в одной лаборатории, я поневоле кое-что замечал. — Он уже не знал, куда деться от смущения. — Ну, в общем, они были довольно близки.
— Близки? Что вы имеете в виду? — Тягостное подозрение охватило Брейда. Боже, он решительно ничего не знает о своих учениках.
— Не поймите меня неправильно, профессор Брейд. Я знаю только, что они пару раз встречались. Как у них дальше пошло, я не представляю и ничего не могу сказать. Пара встреч — вот все, что мне известно. Но и это кое-что значит. Мне кажется, что девушке за обедом расскажут побольше, чем компании парней в забегаловке. Правда?
— Да, конечно. — Брейд кивнул, задумавшись. — Роберта пришла?
— Я ее не видел, профессор.
— Очевидно, она знает, что произошло?
— Наверное, знает. Я слышал, что ей звонила Джин Мэкрис. — Странная улыбка мелькнула на его губах и пропала, прежде чем Брейд уверился, что заметил ее.
— Ну спасибо, Чарли. Благодарю за помощь. Это все, что я хотел узнать.
— О’кей! А вы ничего не скажете Роберте, сэр? Насчет того, где вы это слышали?
— Постараюсь.
Он поднялся, чтобы отпереть Эммиту дверь, и, выпускай его, заметил, что в коридоре отирается (именно это слово пришло ему на ум) еще один юноша. Только приглядевшись, он установил, что это не кто иной, как Грегори Симпсон, новый его аспирант, напарник Ральфа по лаборатории.
— Вы ко мне, Грег?
— Если у вас найдется несколько минут, профессор Брейд.
Голос у Симпсона был тонкий, брови светлые, почти незаметные, отчего белесые глаза его казались голыми. Вздернутый нос придавал ему забавный, но добродушный вид.
— Разумеется. Заходите.
Аспиранты едва кивнули друг другу, и Симпсон проскользнул в кабинет.
Симпсон был серьезным молодым человеком и все-таки не производил особого впечатления (Брейд вздохнул: впечатляющие молодые люди охотились за стипендиями).
— Ну, Грег, в чем дело?
Симпсон сел на стул, освобожденный Эммитом, и сказал смущенно:
— Я все раздумываю, где бы мне устроиться.
— Устроиться? Разве вы не в общежитии?
— Нет, я имею в виду — здесь, профессор Брейд. В лабораториях.
— Вон что, — Брейд недоумевал. — Но что же вас беспокоит?
— Да знаете, лаборатория. Ральф Нейфилд умер… и я думаю…
— Вы думаете, что больше не сможете ею пользоваться?
— Понимаете…
Брейд резко сказал:
— Знаете, с этим покончено. Все. Лаборатория теперь ваша и будет вашей, пока не появится новый аспирант.
Симпсон промолчал, но видно было, что он не считает проблему решенной. Уходить он не собирался.
— Это вас не устраивает, Грег?
— Не совсем, профессор. Лучше бы мне перейти в другую лабораторию, если можно.
— Считаете, что эта, хм… приносит несчастье?
— Не-е-ет.
— Боитесь, что появится дух Ральфа и начнет вас преследовать? — Он не хотел, чтобы в его словах прозвучала насмешка, но день был тяжелый и терпение Брейда подходило к концу.
Симпсон потер свои невидимые брови.
— Ничего подобного… Если нельзя, тогда неважно. — Вид у него был совершенно несчастный.
Брейд пожалел о своей резкости. В конце концов нельзя обвинять человека за неразумные страхи, внушенные неразумным обществом, да и кто может сказать, что суеверный страх ему неведом?
— Ладно, Грег, я понимаю. Вот что я вам скажу, слушайте. До конца семестра вы наверняка не приступите к экспериментальным исследованиям, так почему бы вам не перенести свою резиденцию в лабораторию Эммита? Пока вам придется только просматривать там материалы, и Чарли освободит вам ящик в столе. В следующем семестре, когда вы по-настоящему окунетесь в экспериментальную работу, Чарли как раз начнет писать свою диссертацию и вы сможете занять его место. А в вашу лабораторию я со временем определю нового аспиранта.
Симпсон просиял так, точно его осветили изнутри:
— Ох, спасибо, профессор Брейд, это отлично. Вот спасибо.
Брейд натянуто улыбнулся:
— Минуточку.
У Симпсона, собравшегося было уходить, вытянулось лицо, и он снова сел.
Брейд вдруг сообразил, что не только у Ральфа был свободный доступ в лабораторию. Симпсон, его напарник, тоже имел собственный ключ.
— Грег, это дело совершенно другого порядка и секретное, абсолютно секретное. На факультете обнаружены случаи мелкого воровства.
— Да ну? — Аспирант инстинктивно перешел на заговорщицкий шепот.
— Мы понемногу проводим расследование, и мне хотелось бы знать, не случалось ли вам заметить, что кто-нибудь посторонний проникал в этом месяце к вам в лабораторию.
Симйсон опустил голову и задумался. Затем посмотрел прямо в глаза Брейду своими широко раскрытыми белесыми глазами.
— Нет, сэр.
— Ничего подозрительного? Может быть, чего-то вдруг не оказалось на месте? Может быть, вы заметили, что чего-то не хватает?
— Нет, сэр. Ничего такого не было.
— Может быть, Ральф упоминал о чем-либо подобном?
— Ну, что вы, профессор Брейд! — сразу решительно отозвался юноша.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Ральф мне за все время ни разу слова не сказал. Ни одного. Сперва я с ним здоровался, когда приходил в лабораторию, а потом бросил, раз он не отвечает. Мне даже казалось, что его раздражает мое присутствие, — знаете, точно это его собственная лаборатория и я не имею права в нее входить. Однажды я подошел к его столу немного ближе, а он как раз записывал результаты опыта, то есть я так думаю, что он этим занимался. Он захлопнул тетрадь и так на меня налетел, как будто собрался убить. Уж потом я не подходил к нему ближе, чем на шесть футов. Я, конечно, ничего плохого о нем сказать не хочу.
— Понимаю. Ведь он умер.
— Простите?
— Вас, наверное, обижало его отношение?
— Я просто не обращал на него внимания, — возразил Симпсон осторожно. — Тем более, что меня предупреждали.
— О чем?
— О том, что он так и лезет в драку.
— Вы с ним ссорились?
— Просто держался от него подальше. Неприятностей у нас не было.
— Вам двадцать два, не так ли?
— Да, сэр, — удивленно ответил Симпсон.
Брейд кивнул.
— Ну ладно, Грег. Теперь проблема урегулирована. Правда?
— Да, профессор Брейд. Благодарю вас. Большое спасибо.
Брейд сидел у себя в кабинете, раздумывая, что делать дальше. Симпсон отпадает, в этом не было сомнений. Совсем юный, безобидный паренек и, насколько Бреду удалось заметить, слабохарактерный, инертный, предпочитающий пойти на попятный, лишь бы не ссориться, словом, в точности такой, каким он сам себя описал.
Правда, тот, кто избегает взрывов, лишен возможности разрядиться. Внутреннее давление растет, и рано или поздно энергия находит выход в каком-либо тайном способе отмщения…
Черт побери, да как ему со всем этим справиться? Он не сыщик, он понятия не имеет, что дальше делать. Брейд снял телефонную трубку и набрал свой домашний номер. Подошла Дорис. По ее бесстрастному голосу трудно было определить, какое у нее настроение.
— Хэлло, Дорис. Все в порядке?
— Конечно. А у тебя? Чего хотел Литлби?
Он рассказал ей в двух словах.
Внимательно выслушав его, она спросила:
— Какой у него был тон?
— Нельзя сказать, что он доволен.
— Он дал понять, что считает тебя виноватым?
— Нет. Но видно, что, по его мнению, я несу косвенную ответственность Ложится пятно на репутацию факультета, а поскольку это мой ученик, то замаран и я. По-моему, он предпочел бы, чтобы мы завтра к ним не приходили.
— Ну, а по-моему, мы пойдем, — решительно заявила Дорис.
— Я это учел. И сказал, что мы будем.
Помолчав, Дорис спросила:
— Как ты себя чувствуешь?
— Как тебе сказать? Я стал своего рода знаменитостью. Видела бы ты мою аудиторию! Думаю, что никто из них ни одного моего слова не слышал. Все ждали, что я упаду в обморок или вытащу револьвер и открою пальбу и тому подобное. Только с Кэпом Энсоном я вздохнул свободно.
— Да? Что же он сделал?
— Ничего. Вот это-то и приятно. Он дождался меня после лекции и начал говорить о своей книге. Единственный случай нормального поведения за день.
Он предпочел не говорить ей сейчас о категорическом решении Энсона явиться к ним завтра утром. По телефону не стоит.
— Ладно, — сказала Дорис. — Будь осторожен и, пожалуйста, Лу, не разыгрывай сыщика… Ты меня понимаешь?
— Понимаю. До свидания, Дорис.
Он мрачно улыбнулся, глядя на повешенную трубку.
Не разыгрывать сыщика? Господи, если б только он знал, как это делается!
Он снова снял трубку, соединился с коммутатором канцелярии и вызвал Джин Мэкрис.
— Мисс Мэкрис? Профессор Брейд.
— Да, профессор Брейд. Чем могу быть полезна?
— Нет ли у вас домашнего телефона Роберты? — Номер был у него где-то записан, но ему не хотелось рыться в карточках.
Внезапно оживившийся голос ответил:
— Конечно, есть, профессор. Она сегодня не пришла?
— По-моему, нет.
- Ну, надеюсь, она не больна. — Теперь голос Джин зазвучал совсем радостно. — Вы хотите, чтобы я ей позвонила от вашего имени?
— Нет, дайте мне только номер, если не трудно. Мисс Мэкрис!
— Да, профессор Брейд?
— Вы звонили Роберте насчет несчастья с Ральфом?
— Ну, да. Или мне не следовало? Я думала, что ей нужно сообщить, ведь она его однокурсница, ну и…
— Понимаю. А другим его однокурсникам, мистеру Эммиту и мистеру Симпсону, вы тоже звонили?
На этот раз она промолчала, а когда заговорила снова, то голос ее звучал неуверенно:
— Нет, профессор Брейд, не звонила. Понимаете…
Брейд прервал ее:
— Понимаю, не беспокойтесь. Дайте мне телефон Роберты.
Он набрал номер и долго ждал, слушая длинные гудки.
— Да, — отозвался наконец слабый голос.
— Роберта? Это профессор Брейд.
— Здравствуйте, профессор Брейд. Неужели вы хотите сказать, что утром был семинар, а я про него забыла?
— Нет, Роберта, ничего похожего. Я позвонил, чтобы узнать, как вы себя чувствуете.
— О!.. Последовало молчание, и Брейд представил себе, как она собирается с силами, чтобы голос ее звучал нормально.
— Со мной все в порядке. Я приду в лабораторию.
— Вы уверены, что сможете прийти?
— Вполне.
— Ну тогда, Роберта, если вы хорошо себя чувствуете, я хотел бы… — Он взглянул на часы: уже без двадцати двенадцать, и хотя неудобно торопить Роберту, но черт возьми, она живет тут же, у самого университета и может дойти сюда за пять минут. — Я хотел бы попросить вас прийти пораньше, часам к двенадцати.
Роберта снова помолчала.
— Если через пятнадцать минут не поздно, то я успею.
— Хорошо. И знаете что, давайте вместе позавтракаем.
Снова пауза. Затем настороженный голос:
— Вы хотите о чем-то со мной поговорить, профессор Брейд?
— Да, — Брейд не счел нужным уклоняться.
— О моей работе?
— Нет. По личному делу.
— Я приду, профессор Брейд.
— Хорошо. — Он повесил трубку.
Брейд просмотрел дневное расписание. В программу лабораторной практики входили все те же альдегиды и кетоны.
Ему очень хотелось пропустить на этот раз лабораторные занятия. Он не обязан был на них присутствовать, но все же взял за правило появляться в лаборатории хоть ненадолго. Во-первых, могли возникнуть вопросы, на которые лаборантам трудно ответить, а кроме того, его присутствие поднимало настроение у студентов. Если профессор, читающий курс, упорно не заглядывал в лабораторию, студенты переставали серьезно относиться к лабораторной практике.
Тем не менее, Чарльз Эммит безусловно мог и сам провести занятия. Он работал уже второй год, к тому же Роберта поможет ему с реактивами и никаких осложнений не произойдет.
Ладно, там видно будет.
Роберта Гудхью тихонько постучала в дверь кабинета, и как только она вошла, Брейд взял шляпу и пальто.
Улыбнувшись, он сказал с некоторой принужденностью:
— Вы не возражаете, если мы отправимся в Риверсайд-Инн? Возьмем мою машину, и к часу я доставлю вас обратно.
— Хорошо.
Казалось, Роберту ничего не трогало. Она была невысокая и довольно плотная Покрой оранжевого костюма подчеркивал ее полноту. Брейд только теперь заметил на ее смуглом лице небольшие усики и полоски редких волос вдоль щек. «Наверное, она страдает из-за этого», — подумал он. Нельзя было назвать ее дурнушкой, но и красотой она не отличалась.