— Я в порядке. Правда.
— Я тебя не поблагодарил, — тихо ответил Кларенс. — Ты нас спас вчера. Ты настоящий мужчина.
— Ну… ты же сам научил меня стрелять, и вообще… — Мальчик неловко улыбнулся. — Нам надо ехать. Полчаса назад, когда я проснулся, проехал грузовик, — он указал рукой вперед, — туда. Гнал как сумасшедший. Я потом долго слушал — ничего. Ни стрельбы, ни взрывов. Только гул какой-то. Слышишь?
— Слышу. — Кларенс и правда ощутил еле-еле слышимый, но постоянный шум. Оказывается, не было никакой тишины… — Сейчас поедем.
Но тут проснулась Джессика — тихо вскрикнула, села, испуганно схватившись за куртку. Том обернулся, неожиданно ласково сказал:
— Все в порядке, сейчас поедем, Джесси.
Джессика облегченно улыбнулась, кивнула, но тут же как-то насторожилась.
— Я хочу… — Она огляделась. — Мне надо… отойти. О… опять. Ну я же не виновата! — жалобно добавила девочка. — И вообще это было только вчера!
— Том, проводи сестру. — Помедлив, Кларенс кивнул сыну на «калашников»: — Вот. Раз уж ты его сам взял, то пусть теперь он будет у тебя. Все время. Ты ведь умеешь им пользоваться?
— Да. Но… — Том покосился на Джессику. — Па-ап?
— Она не должна оставаться одна. Далеко не отходите. Джесс, слушайся Тома. И не бойся, он не будет подглядывать.
Мальчик фыркнул, выбираясь из машины. Джессика покраснела, но промолчала. Правда, хватило ее ненадолго — закрыв дверь за собой, она заявила брату:
— А ты, наверное, просто рад, что не надо чистить зубы.
И первой удалилась в сторону кустов. Том пошел за ней — держа автомат на ремне через плечо прикладом в бедро…
Майор проводил их взглядом и, отвернувшись, сидел, стараясь ни о чем не думать и в то же время прислушиваясь. Ему почудился звук мотора — мотоциклетного мотора. Нет, кажется, не почудился. Или…
Дети появились из кустов неожиданно и тихо, хотя оба бежали. Джессика — впереди, с круглыми глазами. Том — за ней, держа автомат в руках, но уже по-боевому, то и дело испуганно оглядываясь. Кларенс выскочил навстречу со вторым «калашниковым» на изготовку, внимательно осматривая кусты.
— Что? — тихо спросил он. Джессика, не задерживаясь, молча юркнула в машину и замерла на заднем сиденье. Том встал рядом с отцом, судорожно дыша. — Кто там?
— Мото… циклист, — в два приема выдохнул мальчишка.
Не показалось…
— Один?
— Д… а. Да, один.
— Он вас заметил? — быстро спросил Кларенс.
— Нет… пап, он какой-то… — Том посмотрел на отца. — Ты не смейся, пап, но он какой-то… он очень страшный, пап. Остановился прямо напротив того места, где я стоял…
— Он точно вас не заметил? — допытывался майор.
— Точно, пап… Ты куда?!
— Посмотрю. — Майор двинулся к кустам, на ходу проверив автомат. — Оставайся тут. Сидите тихо. Слушай, смотри, не позволяй сестре даже двигаться. В любого, кроме меня, тут же стреляй. В любого. Тут же. Понял?
— Понял… Не ходи, пап… — Том выглядел на самом деле напуганным. — Пап, он реально страшный, как… как…
— Как кто? — Майор остановился. Он никогда не видел сына таким. Даже вчера. Никогда.
— Ты будешь смеяться… — пробормотал мальчик.
— Как кто, Том? — тихо и настойчиво спросил майор. — Я не буду смеяться. Что бы ты ни сказал. Слово офицера.
Мальчик коротко выдохнул и взглянул прямо в глаза отцу:
— Как Сатана, пап, — сказал он тихо…
К удивлению майора, это был «Харлей». Здоровенный, как мустанг, тюнингованный «Харлей» из черного и серого хрома. Такой же уместный здесь, как закусочная «Старбакс» или вывеска на окраине очередного маленького городка со Среднего Запада. Мотоцикл твердо стоял прямо посередине дороги, на осевой разметке.
А на нем, скрестив на груди руки и чуть откинувшись назад, на высокую, явно заказанную под размер хозяина спинку, сидел молодой мужчина в черном тонком свитере, таких же джинсах (на широком, украшенном золотом поясе висели длинный нож и большой пистолет в поблескивающей лаком деревянной кобуре) и сапогах из отлично выделанной кожи.
Кларенс видел его очень хорошо, затаившись в кустах. Это был рослый, могучий атлет, но при этом очень молодой, с красивым лицом, поразительно благородные и выразительные черты которого почти удивляли. Длинные густые черные локоны, вьющиеся на концах, перехватывала небрежная красная лента-повязка, единственное яркое пятно. Скрестив на груди руки в черных тактических перчатках и откинувшись на спинку, человек смотрел куда-то на северо-запад, в небо.
И улыбался. Кларенс видел угол тонких бледных губ широкого рта.
А потом, едва майор подумал о его улыбке, мотоциклист повернулся к нему.
Точно в его сторону.
Большие холодные глаза, зеленовато-коричневые, как мутное плохое стекло, нашли Кларенса, словно в них были встроены тепловизоры. Улыбка, подумал майор, вставая и держа мотоциклиста на прицеле. Господи Боже, какая у него отвратительная улыбка! Так бы улыбался Грех, если бы обрел плоть.
— Привет, — мотоциклист говорил по-английски с произношением все того же Среднего Запада. От грузина, кстати, в нем ничего не было. И на русского он тоже не походил.
«Не обманывай себя, — подумал майор, продолжая целиться. — Том прав. И ты это видишь».
— Уходи, — сказал Кларенс. — Уезжай. Мы тебя не трогаем.
Это звучало жалко и даже нелепо — стоя с автоматом в руках, держа на прицеле того, у кого нет в руках оружия… И в то же время Кларенс понимал, что это скорее жалко, чем нелепо.
Улыбка стала еще шире.
— Не хочешь прочесть экзорцизм, майор Фил Кларенс? — осведомился мотоциклист и торжественно осенил себя крестом. Сперва католическим, потом православным. И расхохотался. Так, что майор почувствовал, как останавливается сердце. В глазах помутилось, он опустил автомат и пошатнулся. В гудящей кровавым приливом в висках серой кружащейся пелене слова мотоциклиста раздавались как гром, хотя Кларенс понимал краешком мозга, что тот не кричит, а просто говорит, даже не очень громко. — Я не уйду, глупец. И меня не изгнать — ничем не изгнать, никому не изгнать. Но вас я не трону, и сейчас я отсюда уеду. Вы мне не более интересны, чем блохи в горящем доме, — что мне, гоняться за вами и давить поодиночке? А вот полюбоваться на пожар я очень даже не прочь… — И вдруг резко выкрикнул, и от этого крика словно бы дрожь пошла по воздуху и почве, вибрирующе передаваясь в тело майора: — Здравствуй, Земля!!!
Майор почувствовал, что ноги его больше не держат. И повалился ничком, гаснущим сознанием отметив: мотоцикл взревел как-то насмешливо, и этот ревущий рокот растаял вдали…
«Она слишком много плачет за эти сутки», — подумал Кларенс, пытаясь сесть. Что-то не давало, и он не сразу понял, что, пока плачущая Джессика поливает его лицо водой из фляжки, Том удерживает его за плечи, бормоча:
— Пап, пап, полежи еще немного, полежи…
— Вы меня сюда принесли? — Майор понял, что лежит на куртке. Твердо отстранил руки Томми, улыбнулся дочери и все-таки сел. Прислушался к себе — нет, все нормально. — Я потерял сознание… нервы, наверное. Да, нервы.
— Кто это был? На мотоцикле? — Том заглянул в глаза отцу — требовательно, пристально.
— Я не знаю, — покачал головой Кларенс. — Уехал, и хорошо. Ты прав — неприятный человек какой-то. Наверное, бандит.
Томми несколько секунд еще вглядывался в лицо отца и, видимо, предпочел поверить. Даже облегченно перевел дух и подмигнул Джессике:
— Ну вот, зря мы вчера перетрусили.
Не зря, подумал майор, вставая. Еле сдержал дрожь, вспомнив мотоциклиста. Думать о нем не хотелось. Но думалось — и Кларенс со спокойным ужасом, который теперь уже не отпускал его, не давал себе произнести то, что знал.
Он знал, кто это был. Как бы это дико и иррационально ни звучало! Но если это… то…
Джессика на заднем сиденье опять задремала. Это не очень нравилось Кларенсу, но, с другой стороны, пусть дремлет, меньше увидит и запомнит. Они вернутся в безопасное место, и все забудется, словно дурной сон. Майор отгонял от себя мысль о том, что, возможно, такого места больше нет. Нигде нет.
Томми сидел рядом. Ждал, когда отец наконец решит двигаться дальше. Потом сказал, глядя перед собой, — солнце уже поднялось высоко, но смотреть на него можно было совершенно спокойно:
— Пап, эти, вчера… они ведь были военные.
— Дезертиры, наверное, сынок. — Кларенс тоже взглянул на алый диск. — Когда русские сделали три восьмерки, у них тут за сутки разбежалась почти вся армия. Я хорошо помню, как это было.
— Пап, — Томми встал коленями на сиденье, — пап, мне не нравятся вон те тучи. Вон те. Справа от солнца. Смотри!
Отец и сын замолчали, глядя вперед.
Бурый, комковатый, шевелящийся полог надвигался с северо-запада. Небо словно быстро и равномерно закрашивали грязной краской.
— Пап, — Томми встал коленями на сиденье, — пап, мне не нравятся вон те тучи. Вон те. Справа от солнца. Смотри!
Отец и сын замолчали, глядя вперед.
Бурый, комковатый, шевелящийся полог надвигался с северо-запада. Небо словно быстро и равномерно закрашивали грязной краской.
И эта краска… была живой.
— Если бы мы были в Канзасе, я бы решил, что приближается ураган, — как можно спокойней сказал майор.
— Это и есть… ураган? — Томми вздрогнул, не сводя глаз с небосклона.
Тучи коснулись края солнечного диска и неостановимо, плавно ползли дальше и дальше.
— Нет, — покачал головой Кларенс. — Тут не бывает такого.
— А что это, пап?
— Я не знаю, сынок, — честно ответил майор.
— Это что-то страшное, — медленно сказал мальчик, снова возвращаясь взглядом к туче. — Смотри… птицы летят. И как много… — Он подался к лобовому стеклу. — Пап… пап, они убегают от этой тучи. Пап, ты видишь?! — И вдруг выкрикнул тонко: — О господи, пап!!! — И, отшатнувшись назад, всем телом влип в кресло — так, что оно хрустнуло.
Завопила Джессика.
Майор видел. И чувствовал, как холодеет, покрывается липким потом тело, поднимается дыбом каждая волосинка на коже. Ему вдруг захотелось завыть, выскочить из машины и бежать прочь, бежать с криком, бежать, пока…
Нет, тут дети. Его сын и дочь.
Страх не прошел. Но теперь его можно контролировать. Хотя это трудно. Неимоверно трудно.
Бежали не только сплошным небесным ковром улетающие птицы. Через дорогу вдруг потоком — нескончаемым, алогичным и ужасным — хлынули из леса звери. Бок о бок — и самые разные. Молча. Хищные и травоядные. Мелкие и крупные. Майор даже не предполагал, что в окрестных лесах столько живности.
Джессика замолчала, втиснувшись между двумя передними сиденьями. Том обнимал ее одной рукой, закрывая глаза. Поток животных иссякал, хотя птицы все летели и летели… и падали, разбиваясь друг о друга. Две или три упали на машину, мазнув красным по лобовому стеклу. В десятке шагов от сидящих в автомобиле людей прошел большой медведь; прямо напротив машины он вдруг поднялся на задние лапы и угрожающе заревел, запрокинув голову с оскаленными жуткими клыками к небу. Стоял и ревел так долго, с полминуты. Больше никого из животных не было, а он все высился на фоне сделавшегося низким, бугристым, отливающего странным багрянцем неба. Когда вдали на юго-востоке исчезла последняя полоска яркой, сияющей голубизны, медведь словно бы опрокинулся на все четыре лапы и пошел прочь через дорогу, громко хрипя и мотая головой. Исчез в тенях на другой стороне шоссе.
Полумрак, понял Кларенс. Это не тени. Просто стало темно. Как в самый пасмурный осенний день или даже вечером. Более-менее видно, но читать, например, нельзя… А ведь сейчас утро. Сейчас еще нет восьми часов утра.
Тот дрожащий гул, на который обратил его внимание сын, не прекращался, как и подрагиванье земли. Вдобавок начался ветер. Это было видно даже из машины. Шевелились перья одной из мертвых птиц перед лобовым стеклом.
— Выйди, убери их, — приказал Кларенс сыну. — Джессика, сядь сзади и постарайся ничего не бояться. Мы сейчас поедем… А пока помоги мне посчитать оружие, хорошо?..
Три автомата (один Том взял с собой; Кларенс бросил мельком взгляд на лобовое стекло, на старательно закушенную губу работающего сына) — «калашниковы» с постоянными прикладами под русский калибр 5,45, на одном был американский подствольник М203PI, к которому имелась всего одна граната; кассету с остальными Кларенс вчера забыл на трупе. Двадцать один магазин, считая те, что на автоматах. Вроде бы все полные. Пять ручных гранат. Гранаты тоже были американские — противопехотные М67. Пистолет — майор помнил, что вчера видел на бедре у одного из убитых кобуру, но… но тоже забыл его. Ладно. Пусть.
Том, очистивший машину скребком, вернулся и сказал, что ветер холодный, а увидев, что внутри считают оружие, тоже вспомнил вчерашний пистолет и спросил:
— Па, может быть, «беретту» отдадим Джесси? Только надо научить ее стрелять. Слышишь, Джесс, хочешь научиться стрелять?
— Я хочу домой, — ответила девочка. — Поедем скорей, пап!..
У перевала Кларенс снова сбросил скорость. Ветер мел через дорогу, как жесткая метла из металлических прутьев. Им попалась горящая легковая машина; не остановились. Не остановились и потом, проезжая окраиной села. Дома у дороги тоже горели, очень ярко в этом странном утреннем вечере, ровный сильный ветер вытягивал пламя в длинные почти неподвижные хвосты. На погнувшемся дорожном указателе у поворота висел труп в полувоенном. В петле. Повешенный. Рядом паслись две белых козы — они словно бы светились в сумраке. Том оглянулся — сестра снова дремала — и тихо спросил:
— Пап, нас бросили?
— Я не думаю, что это называется «бросили». — Кларенс думал о блокпосте грузинской армии на перевале. Именно о нем. — То есть я хочу сказать, что никто не бросал нас специально, понимаешь? Просто… мне кажется, что властям сейчас, как бы тебе сказать, не до нас. Понимаешь?
Мальчик кивнул. Потом, отвернувшись к окну, отрывисто, в несколько приемов, выговорил:
— Пап, я хочу домой. В Штаты. Я очень хочу домой.
— Я знаю, Томми. — Голос майора был ласковым. — Я тоже очень хочу домой.
— Но мы ведь туда не вернемся? — Сын упорно смотрел в окно, держа автомат на коленях.
— Нет. Не думаю, что вернемся.
— А как же мама?
— Томми, я не знаю.
— Может быть, дома все в порядке? Может быть, за нами все-таки прилетят или пришлют корабль? Мы же победили в войне, разве нет? Мы разбомбили русских, ведь так?
Больше всего на свете майору хотелось сказать «да». Но он хорошо знал, что на территории США уже разорвалось немало бомб. И если «разбомбили русских» было верно, то не менее верно, что и американцев разбомбили тоже. В штабе говорили: ядерную войну начали именно русские, начали в тот момент, когда поняли, что не смогут отбиться, или когда увидели, что политики предали их страну… уже не разберешься сейчас. Но, видимо, два дня назад ядерная война началась по-настоящему. На полную мощь.
А вот его подозрение, которое появилось впервые на дороге при виде ползущего живого облака, перерастало в страшную уверенность.
ЯДЕРНАЯ ЗИМА. Которой пугали людей в его детстве и которой не может быть, как доказали ученые позже. Ядерная зима, и вдобавок что-то случилось с планетой. Испортилось что-то внутри, смутно подумал майор. Ему стало страшно. Всплеск страха — как высокая волна над и без того мутным озером.
— Том, послушай меня. — Мальчик повернулся к отцу. На щеках у него были следы слез. Свежие. — Мы почти приехали. Как бы там ни было, но на штабной базе наши. Но мы еще недоехали. Понимаешь меня?
— Да. Понимаю, — Том кивнул.
— Сейчас будет блокпост грузинской армии. Но, Том, я не знаю, есть ли вообще еще эта армия, кому она подчиняется и вообще… Для нас это просто чужие люди с оружием, которые захотят нас остановить. Мы не остановимся. Мы попытаемся просто проехать. Если нас станут останавливать — мы их убьем. Понимаешь?
— Понимаю… — Мальчик не спускал глаз с отца.
Кларенс заставил себя и дальше говорить спокойно:
— Я хочу, чтобы ты поклялся мне. Поклялся, что не бросишь сестру. Никогда и ни за что, пока жив. Неважно, буду ли жив я, неважно, что случится с миром, неважно, погаснет ли солнце, разверзнется ли земля или планета сойдет с орбиты. Неважно — ты ее не бросишь. Только если умрешь.
Мальчик смотрел серьезно, внимательно. Молча. Потом спросил:
— Все плохо, пап? — Кларенс кивнул. — Все очень плохо, да? — Майор кивнул снова. — И будет плохо долго? — Снова кивок. Томми длинно, с перерывами, вздохнул. Потом сказал: — Я клянусь, что, пока я жив, Джессику не брошу. Вот… ну, я не знаю, что еще сказать. Ну, там… честное скаутское. Ну, я клянусь, в общем.
Майор удобней устроил сбоку от себя «калашников». Еще раз посмотрел на сына:
— Тогда едем…
Надежда умирает последней. И в страшных муках. Об этом майор Кларенс подумал, когда они подъезжали к двойной коробке блокпоста и он услышал вопрос сына:
— Может быть, это обычный блокпост?
— Не думаю, — медленно ответил Кларенс. И добавил: — Смотри внимательно…
Том кивнул. Он понял, о чем говорит отец. Сбоку от дороги, прямо вдоль обрыва с одной стороны и под скалой с другой стояли машины. Много. Десятки. Самые разные. Людей не было видно нигде. Ущелье глубокое. А вон тот кунг — американский армейский кунг, за блокпостом — очень вместительный.
— Джесс, ложись на пол. Не на сиденье — на пол… так… — Майор вел машину медленней и следил, чтобы дочь все выполнила. — Накройся курткой и лежи тихо. Не шевелись. Молчи. Не смей издавать ни звука, не смей делать ни единого движения…