— На ноуте смотреть, достаточно рипов.
— Сбросить на встроенный диск?
— На внешний, форм-фактор два с половиной дюйма.
— Объем?
— Терабайт.
— Часа полтора, не меньше.
— Договорились! Будет готово, звоните. Скажу, куда подвезти.
В магазине ноутбуков я задержался. Бродил у стоек, разглядывая, прикидывая, трогая клавиши. Денег хватало на самые дорогие, но я умерил пыл. Что б там ни болтал Кацман, в горы золота верилось с трудом. Я выбрал бюджетную модель с предустановленной «семеркой». Остальные программы куплю в киоске у вокзала.
— Сумка нужна? — спросил продавец, выключая ноутбук.
— Обязательно! — сказал я, отсчитывая деньги.
Звонок раздался раньше, чем я ждал.
— Привокзальная площадь, — сказал я.
— Замечательно! — обрадовались в трубке. — Как раз рядом живу.
Я покупал обратный билет, когда ко мне подошли.
— Все как вы просили, — сказал приятный, смышленый на вид паренек, вручая мне диск. — Никаких вампиров и зомби! Классика — зарубежная и наша.
Я включил ноутбук, проверил диск и расплатился. Дорога в райцентр пролетела незаметно: я сидел в мягком кресле и смотрел кино. Наушники позволяли не беспокоить пассажиров. Прибыв на место, я заглянул в магазин и набил сумку продуктами — да так, что еле донес. Накрыв стол, я отправился к Глафире и вернул долг. После чего забрал орден и пригласил соседку в гости.
— Говорила, что богатый! — сказала Глафира, увидев стол. — Чё деньги занимал?
— Перевод задержали, а я истратился.
— Получил все-таки?
— Как видите!
— За это надо выпить! — заключила Глафира.
Я подливал соседке весь вечер, но нового ничего не узнал. Если верить Глафире, бизнесом дядя не занимался. Ходить к нему никто не ходил, если только ночами, но приличные люди, а покойный Иван Павлович был именно таким, ночами спят. По всему выходило, что Кацман наврал мне (спрашивается, зачем?) или же покойный дядя был Штирлицем. Отложив загадку на время, я отвел Глафиру домой (самостоятельно передвигаться она уже не могла), прибрал в доме и завалился спать. Светка этой ночью меня не беспокоила…
* * *Потолок и стены из поиска выпадали. Старые обои и обшивка потолка исключали вероятность тайника, по крайней мере, устроенного в недавнее время. Можно мечтать о килограммах золота, заложенных в стены во времена оны, но я не пацан и в сказки не верю. Монеты нашлись за иконой, значит, прятали их впопыхах. Я оставил в покое пол и плинтусы — их не трогали с прошлого века. Оставалась мебель. Я исследовал стол и стулья, вспомнив в последнем случае роман Ильфа и Петрова. Дядя, как выяснилось, его тоже читал — в стульях не обломилось. Так же как в шкафу и буфете. В любом знании много печали — как в малом, так и в большом. Понимаешь это после того, как вытащишь из шкафов содержимое, простукаешь стенки, низ и верх, а затем все вытащенное (и тоже проверенное) водворишь на место. На печку много времени не ушло. Все изразцы держались плотно, топка и поддувало были девственно чисты. Веранда слепила мне кукиш, как и дом, после чего жест повторили чердак и сарай. Оставался погреб, но туда я не пошел. Погреб не имел замка, в нем я хранил продукты и прекрасно помнил убогое сооружение. Цементный пол, такие же потолок и стены, полки с сиротливой кучкой купленной мною провизии и тыльная стенка, зашитая досками. Прятать золото в этом месте мог человек, убогий от рождения, покойный дядя к таковым не принадлежал.
Оставался огород — последняя и призрачная надежда. Клады перестали закапывать лет сто назад, но в провинциальном городке патриархальные традиции чтут. Дядя схоронил монеты за «божницей», как это делали в девятнадцатом веке! Я убедил себя в этом, после чего взял лопату и пошел рыть. Не окопы. Подобное навело бы соседей на определенные мысли. В городке, где я вырос, соседка понуждала мужа вскопать огород простым и эффективным способом: прятала в землю бутылку водки и сообщала о ней мужу. Не зная место закладки, муж копал тщательно и планомерно. Метод имел один недостаток: по обнаружении бутылки муж работу прекращал и удалялся с добычей; докапывать приходилось жене. Оставалось надеяться: мне повезет, как пьянице.
Я сгреб скошенную траву и поплевал на руки. Песчаная земля поддавалась легко. Я был на полпути, когда к забору подошла Глафира.
— Сеять будешь? — спросила удивленно. — Что?
— Пшеницу! — сообщил я. — В мире неурожай.
— Пшеницу поздно, — возразила соседка. — Май на дворе!
— Тогда бананы! Их тоже покупают.
Глафира засмеялась и погрозила мне пальцем:
— Хитрый! Не хочешь говорить! Ну да ладно, свой огород я засадила. Хороший ты парень, Илья! — заключила соседка. — Уважительный, работящий. Я думала, продашь дом, а ты огород копаешь. Значит, остаешься. Это правильно! Хороших мужиков у нас в городе мало, хоть одним да больше. Тебе невесту сыскать? — предложила Глафира. — Ты ведь наших не знаешь, нарвешься на шалаву! У меня хорошие девочки на примете: порядочные, работящие. Не пьют, не курят…
— Я подумаю, — пообещал я. — Насчет непьющих.
Соседка постояла чуток, наблюдая за моей работой, затем побрела к себе. С огородом я покончил к вечеру — на остатках сил и в припадке злости. Золотая лихорадка оказалась сильней алкогольной; я вскопал все, не получив взамен даже выпивки. Бросив лопату в сарай, я умылся и занялся ужином. Стоял чудесный теплый вечер, и мне не хотелось сидеть в стенах. Я вытащил стол и стулья во двор, разложил еду по тарелкам и открыл поллитру. Ее я точно заслужил.
Я заканчивал ужин, когда в калитку постучали. Это оказалась не Глафира, как я ждал, а нотариус — тот самый, который выдал свидетельство о наследстве.
— Извините, Илья Степанович, — сконфузился он. — Я не вовремя.
— Очень даже вовремя, — возразил я. — Прошу к столу! — Я плеснул в рюмку и подвинул ему.
— Что вы! — замахал руками нотариус. — Я по делу!
— Обижусь, — сказал я.
Он помялся и присел. Нотариус мне нравился. В провинции встречаются такие пареньки: румяные, стеснительные и безукоризненно честные. Антон, так звали нотариуса, не только выдал мне свидетельство о праве на наследство, но подробно рассказал, как оформить дом, и даже вызвался к нему сопроводить, пожертвовав ради этого своим обедом. Я едва отбился.
— За наследство!
Антон выпил и закашлялся. Я придвинул ему тарелку и подал вилку. Гость торопливо закусил. Я снова наполнил рюмки.
— Илья Степанович! — Он прижал руки к груди. — Я вас прошу! Я не пью!
— Жена запрещает?
— Я не женат!
— Невеста?
— У меня ее нет.
— Это большое упущение со стороны местной общественности! — сказал я. — Его следует немедленно исправить. У Глафиры Семеновны есть на примете порядочные и работящие девушки. Не шалавы какие-нибудь, в чем она дает ручательство. Соседка предлагала их мне, но мне столько не потянуть. Могу поделиться.
Антон изумленно уставился на меня и вдруг прыснул. Я подождал, пока он закончит смеяться, и придвинул ему рюмку.
— Илья Степанович, давайте сначала о деле, — попросил он. — Я действительно не пью и могу охмелеть.
— Ладно, — сказал я. — Что за дело?
— У вас нет намерения продать дом?
Холодный ветерок пробежал по моей спине. Заявись ко мне Антон в первый же день, он бы немедленно получил ключи — и клятвы не забыть вовек. Но за последние дни кое-что изменилось.
— Не определился, — сказал я уклончиво.
— Есть покупатель.
— Кто он?
— Не местный. Ко мне обратился его представитель и попросил о посредничестве.
— Зачем им дом?
— Не знаю! — пожал плечами Антон. — Мне не объяснили.
— В городе нет свободных домов?
— Полно! Продавцов больше, чем покупателей.
— Однако вам сказали: именно этот?
— Да.
— Вы не находите это странным?
— У богатых свои причуды! — вновь пожал плечами Антон. — Может, вырос человек здесь, может, родня его жила.
— Обделенные наследники?
— Не думаю, — сказал Антон, помолчав. — Не похоже.
— Но клиент богатый?
— С чего вы решили?
— Вы сами сказали, — напомнил я.
— Ну… — Антон покраснел и насупился.
Если вы отвечаете в фирме за договоры: встречаетесь с поставщиками, согласовываете формулировки и следите за исполнением обязательств; если всем этим вы занимаетесь ряд лет, то начинаете чувствовать подвох в каждой детали — не важно, что это: слова или текст на бумаге. От предлагаемой мне сделки несло гнилью. Не со стороны нотариуса. По всему было видать: Антона используют втемную.
— Скажите, Антон, вы с тем человеком заключили договор?
Он покачал головой.
— Взяли аванс?
— Они не предлагали.
— Только пообещали?
Он кивнул, и я едва не рассмеялся. Нет, я люблю русский бизнес! Какой-нибудь олигарх местного разлива будет пить в три горла, швырять бриллианты многочисленным телкам, покупать «Бентли» и «Хаммеры», но он же задавится, чтоб заплатить человеку, который заработает ему миллионы. Скольких жлобов я поймал на этой привычке, сколько выгодных сделок заключил! Персонал сливал мне владельцев радостно, рьяно.
Я достал из бумажника две банкноты по пять тысяч рублей и положил их перед Антоном.
— Я нанимаю вас, Антон!
— Для чего? — изумился он.
— Для правовой помощи…
— Вы же сами юрист!
— Юристам помощь тоже нужна.
— Какая?
— Представлять мои интересы в переговорах о доме.
— Но я представитель другой стороны!
— Уже нет. Они вам не заплатили, а я — да!
— Я дал слово!
— Хорошо, — согласился я. — Исполняйте до конца.
— Мне поручено предложить вам пятьдесят тысяч.
— Жлобы! — сказал я искренне.
— В случае вашего отказа — сто тысяч! Это хорошая цена, Илья Степанович! Ваш дом стоит меньше. Я регистрирую сделки и знаю цены.
Я покачался на стуле.
— Передайте нанимателю: я не продаю дом! Я его полюбил, прирос сердцем. Сегодня я вскопал огород, завтра засажу его картофелем. Я буду окучивать всходы, выпалывать сорняки, с появлением колорадских жуков соберу их и казню лютой смертью. Осенью соберу урожай и буду плакать над каждым клубнем: они пахнут детством.
— Вы это серьезно? — спросил Антон. — Насчет детства? Так и передать?
— Дословно!
Он хмыкнул и засмеялся. Я улыбнулся. Антон глянул на лежавшие перед ним купюры и спрятал руки под стол.
— Чего вы хотите, Илья Степанович?
— Просто Илья, — предложил я. — Мы ведь партнеры!
— Еще нет, — возразил он. — Я не дал согласия.
— Расскажите мне о покупателе. Вернее, о его представителе.
— Это не этично, — насупился он.
— Я не требую сведений о его состоянии, тем более что вы этого не знаете. Как он выглядит, сколько ему лет, какое впечатление производит. Это преступление?
— Пожалуйста! — пожал он плечами. — Мужчина, под пятьдесят, седина, плотный такой. Лицо… Оно… не запоминается.
«Ага!» — сказал я мысленно.
— Говорит вежливо, но почему-то производит неприятное впечатление.
— Он расспрашивал вас обо мне?
— Я ничего не сказал!
— А о вас самом расспрашивал? Не интересовался, между прочим, любите ли вы женщин или, скажем, выпить?
— Откуда вы знаете?
— Привычка — вторая натура. Спасибо, Антон, у меня больше нет вопросов. Берите деньги, вы их заработали!
Он помялся. Его щепетильность начинала раздражать. Быть честным хорошо, но не до такой же степени!
— Я не могу взять деньги просто так, Илья Степанович, — сказал нотариус. — Я должен что-то сделать. Хотите, оформлю дом вам в собственность?
— Буду рад.
— Договорились! — Он сунул деньги в карман. — Вы заплатили только за это. Хочу сказать вам, Илья, что я пришел потому, что думал: вам это нужно! Мне показалось, вы хотите продать дом.
— Ты хороший человек, Антон! — сказал я растроганно. — Я лично выберу тебе невесту!
Он захохотал и протянул руку. Я пожал.
После ухода Антона я плеснул себе в рюмку. Портрет, обрисованный нотариусом, сказал мне много. У людей, служивших в конторе глубокого бурения, она же ФСБ, на всю жизнь остается привычка искать слабые стороны людей. Выходя в отставку, «конторщики» оседают в окружении людей состоятельных — там, где востребованы их опыт и знания. Домом интересовалась не ФСБ. Государство не ищет обходных путей; оно действует грубо и прямо. Мне следовало быть настороже.
Главное, что следовало из разговора с Антоном: я плохо искал. Или не там.
3
Тусклая лампочка под потолком погреба давала мало света, и я принес фонарь. Он высветил убогую обстановку: полки-стеллажи по обеим сторонам от входа и зашитую досками дальнюю стенку. Я положил фонарь и взял монтировку. К моему удивлению, она не пригодилась. Стеллажи не крепились к стенам, как я предполагал, более того, они легко сдвинулись с мест. Присмотревшись, я разглядел на ножках маленькие металлические колесики; благодаря им стеллажи катались по полу.
— На фига такая приблуда? — подивился я вслух. — Куда на них ездить?
Никто мне, конечно же, не ответил, и я решил использовать нежданную находку. Стеллажи были сдвинуты в центр подвала и тщательно осмотрены со всех сторон. Безрезультатно. Ни доски, ни стойки не трогали с тех пор, как соединили в целое. Я простукал монтировкой стены погреба (может, для того стеллажи сделали подвижными?). Монолитный бетон отзывался глухо — ни пустот, ни замаскированных ниш.
Оставалась последняя, зашитая досками стена. Расстроенный предыдущим результатом, я в сердцах саданул по ней монтировкой. К моему удивлению, доска, на которую пришелся удар, не рассыпалась, в ней не появилась дыра; более того, монтировка отскочила со звонким стуком. Обшивка оказалась не гнилой, хотя выглядела именно так. Я взял фонарь и присмотрелся, а затем поскреб доску монтировкой. Она оказалась крашеной! Под черной морилкой показалось здоровое дерево, причем не сосна. Кто-то не пожалел дубовых досок.
Заинтригованный, я тщательно осмотрел стену под лучом фонаря. И едва не засмеялся, обнаружив вверху и внизу каждого из двух щитов характерные точки. В доме, где я вырос, полы настилали таким же образом: вгоняли гвоздь в доску по самую шляпку, утапливали ее бородком, а отверстие маскировали деревянной пробкой — чопиком. То, что я счел обшивкой, оказалось воротами, подвешенными на мощных петлях. Человек, устроивший их, не хотел, чтоб это знали, поэтому спрятал петли с другой стороны.
Створки ворот оказались плотно пригнанными, мне не удалось подцепить их монтировкой. Я стал искать запор. Посередине одной из створок торчал странный сучок. Повинуясь интуитивному чувству, я нажал на него. Сучок легко ушел внутрь, что-то щелкнуло, и створки приоткрылись. Я потянул за них.
За воротами была стена! Такая же, бетонная, как и все остальные. Некоторое время я тупо смотрел на нее, затем схватил монтировку и стал простукивать. Стена отзывалась, как сплошной монолит. Пустот не было. Звук оказался более звонкий, чем на боковых стенах, но в отсутствии тайника сомневаться не приходилось. В сердцах я ударил по стене изо всей силы — на пол посыпались куски штукатурки. Я попробовал пальцем обнажившийся участок. Камень, монолит! Получалась полная ерунда. Одна из стен погреба оказалась каменной, этот камень для чего-то заштукатурили, а потом прикрыли воротами. Спрашивается: зачем?
Я осмотрел ворота. Их навесили на мощной раме из швеллера. Кованые петли, хитрый запор. И все для того, чтоб прикрыть глухую стену?! Бред какой-то! Чувствуя себя обманутым, я скользнул лучом фонаря по обратной стороне створок. Внезапно в потоке света что-то сверкнуло. Это был перстень, так называемая «печатка», висевшая на гвоздике. Я снял ее и внимательно рассмотрел. Легкий серебристый металл, на «печати» — вставка из светлого камня, а на ней — странный узор из углов и квадратов. Я подбросил перстень на ладони, затем примерил к пальцу. На безымянный он пришелся впору. Это и есть наследство? Ради него я перетряс дом, вскопал огород и разбомбил подвал? Зачем так шутить, дядя?
Прошлым вечером я листал обнаруженный в шкафу альбом. Фотографий было мало, почти все черно-белые. Какие-то мужчины в широченных штанах и пиджаках с огромными лацканами, женщины в длинных цветастых платьях — явно снимали в пятидесятые годы. На одном из фото я узнал деда — еще не старого, с зачесанными назад густыми волосами. Нашелся портрет немолодого мужчины с усталым лицом и грустными глазами. Это же лицо было на маленьких фото для документов. Не приходилось сомневаться: покойный Иван Павлович. Один из снимков был странным. Молодая женщина с двумя детьми: мальчиком и девочкой. Женщина и девочка — в платочках, у мальчика длинные волосы, прикрывающие уши. У всех троих — круглые лица с необычным, кошачьим разрезом глаз. Девочка на коленях женщины удивленно смотрела в камеру, мальчик стоял рядом, лицо его было насуплено. Все трое удивительно похожи — семейное фото. Чужая память, в одночасье ставшая не нужной…
Я поднес перстень к глазам, рассматривая узор, затем вытянул руку к странной стене, чтоб разглядеть находку на расстоянии. В лицо ударил дневной свет. Я зажмурился, затем осторожно приоткрыл глаза. Стена исчезла! Я стоял на дне неглубокой расщелины, по обеим сторонам высились каменные стены, а сверху сияло жаркое солнце! Я отчетливо видел трещины в каменных склонах, редкую растительность на дне расщелины, недалекий выход из нее. Я испуганно отдернул руку — видение исчезло. Не сразу. Вначале оно померцало, а после стало темно. Твою мать!
Я отступил назад, потряс головой, затем глянул перед собой. Там была все та же стена с пятном от сбитой штукатурки. Я потрогал ее: шершавая, холодная. Вчера я явно перебрал.
— Сим-сим, откройся! — съязвил я, вытягивая руку с перстнем.
Стена, будто издеваясь, снова исчезла. Я видел ту же расщелину и чахлый куст, примеченный еще в первый раз.
С галлюцинацией надо было кончать. Я шагнул вперед, затем еще и, ощущая подошвами кроссовок неровности каменного дна, прошел с десяток метров. Остановился и потрогал большой валун. Он оказался теплым и шершавым. Я поднял камешек и запустил в склон — он отскочил с характерным звуком. Я сорвал листок с кустика, пожевал и, скривившись, выплюнул — горький! Дабы развеять последние сомнения, я протопал к выходу из расщелины. Передо мной расстилалась каменистая долина, поросшая травой и редкими купами кустарника. Слева и справа возвышались невысокие горы, а в отдалении виднелась зубчатая полоска леса. Пейзаж никоим образом не напоминал тот, что окружал знакомый райцентр. Да и где, скажите на милость, взять горы в Нечерноземье?