— Да, — сказала она. — Может, вы представляете, где она может быть?
Я сказал, что понятия не имею. Не знаю почему, но мне казалось, что какое-то время лучше не говорить Мальте, что недавно я разговаривал с Критой и она куда-то пропала сразу после этого. Интуиция, наверное.
— Крита волновалась, что не может дозвониться до вас, и пошла к вам вчера вечером, чтобы выяснить, в чем дело. Уже столько времени прошло, а ее все нет. У меня какое-то нехорошее предчувствие.
— Понимаю. Конечно же, я сразу попрошу ее позвонить вам, если она появится.
На том конце помолчали, потом Мальта Кано продолжила:
— Честно говоря, я переживаю за Криту. То, чем мы с ней занимаемся, — не совсем обычно, вы же знаете. Но она еще не так хорошо разбирается в этих сферах, как я. Не хочу сказать, что у нее нет дара. Есть. Просто Крита пока к нему как следует не привыкла.
— Да-да, я понимаю.
Мальта Кано опять замолчала. На этот раз пауза оказалась длиннее. Мне показалось, что она в растерянности.
— Алло! Вы слушаете? — спросил я.
— Да, Окада-сан, — откликнулась Мальта Кано.
— Увижу Криту — обязательно передам, чтобы она связалась с вами, — повторил я.
— Спасибо вам. — С этими словами, извинившись за поздний звонок, женщина положила трубку. Сделав то же самое, я снова взглянул на свое отражение в оконном стекле. Вдруг меня осенило: может случиться, что я говорил с Мальтой Кано в последний раз. Мы больше не увидимся. Похоже, она навсегда исчезнет из моей жизни. Почему вдруг я так подумал? Да просто пришло в голову.
И тут я вспомнил про лестницу. Она так и осталась в колодце. Надо бы убрать ее поскорее, а то кто-нибудь увидит — могут быть неприятности. А тут еще Крита Кано исчезла. В последний раз я ее именно у колодца видел.
Запихав в карман фонарь и обувшись, я вышел в сад и снова перелез через стену. Прошел по дорожке к заброшенному дому. У Мэй Касахары в окнах — по-прежнему темень. Часы показывали без чего-то три. Войдя в заросший сад, я двинулся прямо к колодцу. Веревка, привязанная к стволу дерева, по-прежнему свешивалась в колодец. Крышка была наполовину открыта.
Что-то меня подтолкнуло заглянуть в колодец и негромко, почти шепотом, позвать: «Э-эй, Крита!» Ответа не было. Я достал фонарь, посветил вниз. До самого дна луч не добрался, зато донесся едва слышный, похожий на стон звук. Я снова окликнул ее.
— Все в порядке. Я здесь, — послышался голос Криты Кано.
— Что ты там делаешь? — спросил я тихо.
— Что делаю?.. То же самое, что и вы здесь делали, Окада-сан, — ответила она каким-то странным тоном. — Думаю. Ведь здесь замечательное место для раздумий.
— Пожалуй, что так, — сказал я. — Но мне только что звонила твоя сестра. Очень волнуется, что ты пропала. Ночь на дворе, а тебя нет дома, и у нее нехорошее предчувствие. Она просила сказать, чтобы ты сразу дала о себе знать, если я тебя увижу.
— Понятно. Спасибо за труд.
— Тогда, может, вылезешь наверх? Мне надо поговорить с тобой.
Крита не ответила.
Я выключил фонарь и убрал его в карман.
— А может, Окада-сан, вы сюда ко мне спуститесь? Посидим, поговорим.
«А что, пожалуй, неплохая идея: спуститься опять в колодец и начать там с Критой разговоры», — подумал я, но при одной мысли о стоявшем в этой дыре затхлом мраке почувствовал тяжесть в желудке.
— Да нет. Мне что-то больше не хочется. И тебе лучше оттуда вылезти. А то кто-нибудь снова вытащит лестницу. Да и воздух там спертый.
— Знаю. Но я хочу посидеть здесь еще немного. Не волнуйтесь за меня.
Н у, не хочет человек вылезать, что поделаешь…
— Когда я говорил с твоей сестрой, я ей не сказал, что тебя здесь встретил. Ничего? Мне почему-то показалось, что об этом лучше промолчать.
— Вы правы. Пожалуйста, не говорите сестре, что я здесь, — сказала Крита Кано и, чуть помолчав, добавила: — Не хочу ее расстраивать, но мне ведь тоже иногда надо подумать. Вот закончу — и сразу вылезу. Мне хочется побыть одной. Пожалуйста. У вас от меня никакого беспокойства не будет.
Я решил оставить ее и пойти домой. Посмотрим, что будет утром. Пусть даже ночью явится Мэй Касахара и вытащит лестницу, все равно, уж как-нибудь я Криту Кано из колодца вызволю. Вернувшись домой, я разделся и завалился на кровать. Взял лежавшую в головах книгу, открыл на заложенной странице. Казалось, возбуждение не даст заснуть, но, не успев прочесть и пары страниц, я почувствовал, что отключаюсь. Захлопнул книгу, потушил свет и через мгновение уже спал.
Проснулся я в полдесятого утра. Беспокоясь, как там Крита, быстро оделся и, даже не умывшись, поспешил по дорожке к заброшенному дому. Тучи низко стелились по небу, пропитав влагой утренний воздух, и грозили в любую минуту пролиться дождем. Лестницы в колодце не оказалось. Видно, кто-то отвязал ее от дерева и унес. Крышка — обе ее половинки — была плотно закрыта, сверху лежал камень. Сняв одну половинку, я заглянул в колодец и окликнул Криту. Ответа не последовало. Позвал еще, всякий раз прислушиваясь. «Спит она, что ли?» — подумал я и бросил вниз горстку мелких камешков. В колодце, похоже, никого. Поутру Крита, должно быть, выбралась наружу, отцепила лестницу и куда-то ушла. Я опять задвинул крышку и пошел восвояси.
Выйдя со двора заброшенного дома, я постоял немного, опершись о забор и глядя на дом Мэй Касахары. Может, она, по своему обыкновению, заметит меня и выйдет. Но Мэй так и не появилась. Стояла полная тишина — ни людей, ни вообще каких-либо звуков — даже пения цикад. Я стоял и ковырял землю носком ботинка. Появилось странное, незнакомое ощущение — точно за те дни, что я просидел в колодце, прежнюю реальность заменила другая, новая и поселилась здесь навсегда. Это чувство возникло в дальнем уголке сердца, как только я вылез из колодца и вернулся домой.
Вернувшись по дорожке домой, я решил почистить в ванной зубы и побриться. За эти дни все лицо заросло черной бородой, с нею я смахивал на только что спасенную жертву кораблекрушения. В первый раз я отрастил такую бороду. Хотел было оставить, но, подумав немного, все-таки решил сбрить. Пусть лицо остается таким, каким было, когда ушла Кумико.
Распарив лицо горячим полотенцем, я щедро вымазал его кремом для бритья и осторожно, не торопясь, чтобы не порезаться, стал сбривать щетину — сначала с подбородка, с левой щеки, потом с правой. Разобравшись с правой щекой, я повернул ее к зеркалу и… у меня невольно перехватило дыхание. На щеке красовалось какое-то иссиня-черное пятно. Прилипло, что ли, что-то? Я стер с лица остатки крема, как следует умылся с мылом и попробовал оттереть лицо полотенцем. Никакого эффекта — пятно оставалось на месте, точно глубоко въелось в кожу. Я провел по нему пальцем и ничего особенного не почувствовал — только в этом месте кожа вроде была чуть теплее. Родимое пятно! Эта метка появилась на том самом месте, где я почувствовал жжение, когда сидел в колодце.
Придвинувшись ближе к зеркалу, я внимательно рассматривал пятно. Оно было как раз за скулой, размером с ладошку младенца. Темно-синее, почти черное, оно напоминало «монблановские» чернила, которыми писала Кумико.
Первое, что пришло в голову, — аллергия на коже. Наверное, я чем-то отравился в колодце. Чем-то вроде лака. Но что там могло быть? Ведь я же осветил в колодце фонарем каждую трещину и ничего, кроме земли на дне и бетонных стен, не обнаружил. Да и разве может от аллергии или какой-нибудь другой заразы появиться такое четкое пятно?
Началась легкая паника: голова мгновенно пошла кругом, будто на меня обрушилась огромная волна и поволокла за собой. Полотенце выпало из рук, я опрокинул корзинку для мусора, ударился обо что-то ногой, забормотал какую-то бессмыслицу. Немного погодя я взял себя в руки и, опершись о раковину, попытался спокойно обдумать, что мне теперь делать.
Лучше всего — просто подождать и посмотреть, что будет дальше. К врачу я всегда успею. Может быть, пятно еще сойдет, само исчезнет, как бывает с сыпью, которая выступает от лака. Вполне возможно, оно пропадет так же быстро, как и появилось. Я пошел на кухню и приготовил кофе. В желудке было пусто, но только я собрался что-нибудь съесть, как аппетит сразу испарился куда-то, словно вода в привидевшемся мираже.
Я прилег на диван и стал смотреть на дождь, начавшийся за окном. Периодически поднимался, шел в ванную и разглядывал себя в зеркале, но никаких изменений с пятном не происходило. Оно расплылось по щеке, живописно выделяясь своей густой, насыщенной синевой.
С чего вдруг появилась эта метка? Все дело в том, похожем на сон, фантастическом видении, которое посетило меня в колодце на рассвете, когда моя телефонная знакомая за руку провела меня сквозь стену, чтобы спасти нас от опасного некто, открывшего дверь и вошедшего в номер. Это единственное, до чего я додумался. Проходя сквозь стену в тот самый момент, я ясно почувствовал жжение на щеке — на том месте, где теперь было пятно. Но какая здесь может быть связь? Между стеной и отметиной на физиономии? Это не поддавалось никакому объяснению.
Человек без лица, встретив меня в вестибюле отеля, сказал: «Сейчас не время. Вам нельзя здесь находиться». Он предупреждал, но я махнул рукой на предупреждение и пошел дальше, злясь на Нобору Ватая, на охватившее меня замешательство. И в результате, возможно, получил эту отметину.
Быть может, это клеймо наложил на меня тот странный полусон-полубред. «Это был не сон, — говорили они этим пятном. — Все произошло на самом деле. И ты будешь вспоминать об этом всякий раз, глядя в зеркало».
Я тряхнул головой. Во всем этом чересчур много необъяснимого. Ясно только одно: я ничего не понимаю. В голове снова поднялась тупая боль, и я потерял способность размышлять. Напрягать мозги не хотелось. Отхлебнув остывшего кофе, я опять уставился на дождь за окном.
После обеда я позвонил дяде. Мне надо было с кем-то поговорить — все равно, с кем, — чтобы как-то преодолеть в себе ощущение, будто неведомая сила вырывает меня из реальности и быстро уносит все дальше и дальше.
Дядя поинтересовался, как Кумико. Все в порядке, ответил я. Уехала ненадолго по работе. Выложить бы ему все откровенно, но разве можно рассказать по порядку постороннему человеку о том, что произошло в последнее время? Как объяснить то, чего и сам толком не понимаешь? Я решил пока скрыть от дяди правду.
— Дядя, ты ведь какое-то время жил в этом доме? — поинтересовался я.
— Конечно. Лет шесть-семь, наверное. Погоди… мне было тридцать пять, когда я его купил, прожил до сорока двух… Значит, семь лет. Сюда переехал, уже когда женился. А до этого все время жил там.
— Я хотел спросить… Тогда с тобой не происходило ничего плохого?
— Плохого? — удивился дядя.
— Ну… болезнь какая-нибудь или с женщиной пришлось расстаться…
На том конце послышался довольный дядин смех:
— Правда, был у меня такой случай с одной женщиной. Но то же самое случалось и после переезда. Ничего особенно плохого в этом не вижу. По правде сказать, я о них и не жалел. А вот болезни… Да нет. Ничего такого не было. Разве что сзади на шее что-то выросло. Удалили — и все. Эту штуку обнаружили в парикмахерской и сказали, что ее лучше вырезать на всякий случай. Я пошел к врачу, но оказалось, что ничего страшного нет. Пока я там жил, это был первый и последний раз, когда пришлось иметь дело с медициной. Прямо хоть требуй назад медицинскую страховку, честное слово!
— И никаких дурных воспоминаний у тебя не осталось?
— Никаких, — чуть подумав, отвечал дядя. — А почему ты об этом спрашиваешь?
— Да так просто. Кумико на днях ходила к прорицателю, и он ей наговорил разного про этот дом: что он на плохом месте стоит и все такое, — соврал я. — Я-то в эту чепуху не верю, но Кумико просила узнать у тебя…
— Гм-м! Я в таких делах мало понимаю. Плохо ли, хорошо ли? Не знаю. Но я там жил, и мне кажется, с домом все в порядке, никаких проблем. Вон у Мияваки, может, что-то и не так, но ведь от их дома наш довольно далеко стоит.
— А кто в нем жил после того, как ты переехал?
— После меня года три жил школьный учитель с семьей, потом пять лет — молодая пара. У мужа вроде какое-то дело было, но что конкретно — не помню. Уж как они жили — счастливо или нет, — не знаю. За домом по моему поручению смотрела одна риэлторская фирма. Я этих жильцов в глаза не видел, почему они съехали — тоже понятия не имею, но ничего плохого о них не слыхал. Думаю, им стало тесновато и они захотели собственный дом построить.
— Мне, было дело, один человек сказал, что у нас здесь какое-то течение нарушено. Тебе это ни о чем не говорит?
— Течение? — переспросил дядя. — Какое еще течение?
— Я сам толком не пойму. Просто мне так сказали.
Дядя задумался.
— Нет, ничего в голову не приходит. Но, похоже, это была не очень удачная идея — перегородить с обеих сторон нашу дорожку. Ведь если подумать, это странно, когда у дороги нет ни начала, ни конца. И у дороги, и у реки один главный принцип — движение потока. Прегради ему путь — и все остановится.
— Правильно, — сказал я. — Тогда мне надо спросить у тебя еще одну вещь. Ты когда-нибудь слышал здесь Заводную Птицу?
— Заводную птицу? — спросил дядя. — А это еще что такое?
В нескольких словах я рассказал ему про Заводную Птицу: как она садилась на дерево у нас в саду и каждый день кричала таким голосом, будто заводила пружину.
— Не знаю. Никогда не видел и не слышал. Я вообще люблю птиц и всегда с удовольствием слушаю, как они поют, но о такой птице в первый раз слышу. Она имеет какое-то отношение к дому?
— Да нет. Я бы не сказал. Просто интересно, знаешь ты про нее или нет. Вот я и спросил.
— Знаешь что? Если хочешь узнать побольше о тех, кто жил в доме после меня, сходи в ту риэлторскую контору. «Сэтагая дайити», рядом со станцией. Найди там старика Итикав у, скажи, что я тебя послал, и поговори с ним. Он несколько лет присматривал за домом. Итикава сто лет живет там, у вас, и многое может рассказать. Это от него я услышал о доме Мияваки. Он поболтать любит, сходи к нему.
— Спасибо. Схожу, — сказал я.
— Ну а как у тебя с работой? Подыскал что-нибудь? — поинтересовался дядя.
— Нет еще. По правде говоря, я не очень-то и стараюсь. Кумико работает, я хозяйством занимаюсь. Обходимся пока.
Дядя, как мне показалось, над чем-то задумался, а потом сказал:
— Будут проблемы — дай мне знать. Может, смогу помочь чем-нибудь.
— Спасибо, дядя. Обязательно к тебе обращусь, если что. — На этом разговор окончился.
Позвонить в эту дядину риэлторскую фирму, расспросить о доме и людях, которые тут до меня жили? Ну, это уж полный маразм, подумал я и решил забыть об этом деле.
Дождь продолжал моросить так же бесшумно; все вокруг стало мокрым — крыши домов, деревья в саду, земля. На обед я съел суп из банки и тост и весь остаток дня пролежал на диване. Хотел было сходить в магазин, но вспомнил про пятно — и охота выходить пропала. Тут я пожалел о сбритой бороде. В холодильнике, правда, еще оставалось немного овощей, а на полке — несколько банок консервов. Еще был рис и яйца. Небогато, но дня два-три протянуть можно.
Я просто лежал, ни о чем не думая, читал, слушал кассеты с классикой, рассеянно смотрел на сыпавшийся в саду дождь. Мыслительные способности деградировали до предела. Видно, я перетрудил мозги, просидев так долго в темном колодце. Стоило начать думать о чем-то серьезном, как голову схватывала тупая боль, будто ее сдавливали тисками, обернутыми во что-то мягкое. А при попытке окунуться в воспоминания все мускулы и нервы моего тела, казалось, скрипели от натуги. Прямо Железный Дровосек из «Волшебника страны Оз», который заржавел, когда у него кончилось масло.
То и дело я вставал и шел в ванную, чтобы перед зеркалом поглядеть, что там с пятном на лице. Отметина была на месте, ничего не изменилось — ни размер, ни цвет. Еще оказалось, что я побрился не до конца — на верхней губе остались волосы. Я про них совсем забыл, когда, выбривая правую щеку, обнаружил пятно и запаниковал. Пришлось еще раз умыться горячей водой, намазаться кремом и сбрить остатки щетины.
Вглядываясь в свое отражение, я вспомнил, что сказала по телефону Мальта Кано: «Мы лишь эмпирически верим в то, что отраженный в зеркале образ соответствует оригиналу. Будьте осторожнее». На всякий случай я пошел в спальню и поглядел на себя в трюмо, перед которым Кумико обычно одевалась. Пятно никуда не делось. Так что зеркало здесь ни при чем.
Кроме пятна, никаких других отклонений у себя я не нашел. Измерил температуру — нормальная. За исключением того, что для человека, который три дня ничего не ел, у меня был слишком хилый аппетит, и подступавшей время от времени легкой тошноты — скорее всего это было продолжение приступов, что одолевали меня в колодце, — мой организм был в полном порядке.
День прошел тихо. Ни телефонных звонков, ни писем. Ни одна душа не показалась на дорожке, соседей тоже не было слышно. Кошки по саду не бегали, птицы не летали и голоса не подавали. Время от времени заводили свою песню цикады, но и они, в отличие от обычных дней, особо не усердствовали.
Ближе к семи слегка засосало под ложечкой. Я приготовил ужин из консервов и овощей, послушал вечерние новости по радио, чего со мной уже давно не случалось: в мире ничего особенного не происходило. Погибли на машине молодые ребята. Хотели кого-то обогнать на скоростной дороге и врезались в стену. Глава отделения одного крупного банка и его подчиненные подозреваются полицией в выдаче незаконных кредитов; ведется следствие. Какой-то юнец прямо на улице убил молотком тридцатишестилетнюю домохозяйку из Матиды. Но все это происходило в каком-то ином, далеком мире. А в моем только шел дождь — и больше ничего. Бесшумный, тихий дождь.
В девять часов я перебрался с дивана на кровать, дочитал главу в книжке, погасил свет и заснул.