Обе смотрели на меня и хохотали. Я заставил себя рассмеяться вместе с ними, но что делать дальше, не знал. По крайней мере, не сидел молча, хотя этого явно было недостаточно. Я выпил еще вина, стараясь не обращать внимания на вкус, и почувствовал, как оно ударяет в голову. Я все думал о том, до чего же теплая была Лорена, когда меня обнимала, и все еще чувствовал ее груди, прижавшиеся ко мне… приставшие, как тот знак…
В дверь позвонили. Я оглянулся посмотреть, а тетя Мэгги крикнула: «Открыто!» Это был паренек-разносчик, а в руках у него — белый пакет. Дверь была открыта настежь, но это не он ее открыл, она и так была открыта. Ну, конечно, это я забыл закрыть.
Мэгги выглянула в гостиную и сказала ему: «Заходи, заходи!» Потом вернулась на кухню и вышла в другую дверь. «Не могу найти кошелек!» — крикнула она откуда-то издалека.
Парень подошел к столу. Лорена взяла у него пакет и стала доставать подводные лодки. Ее халат совсем распахнулся. Я постоял с минуту, а потом сел; свой стул я, впрочем, подвинул и освободил проход. Парень молчал. Тупо смотрел в одну точку. О чем он, интересно, думает, глядя на них в купальниках? Или, может, ему это привычнее?
Лорена вдруг крикнула: «Он здесь, Мэгги! Нашла!» Она держала кошелек, который валялся в углу.
— Ой, я такая растеряша… — сказала тетя Мэгги, входя в кухню. Она открыла кошелек, и деньги выскочили из него, как чертик из табакерки. Полетели в разные стороны фонтаном мятых зеленых бумажек. Тетя ахнула, воскликнула: «¡Ay, Dios!»[8] и вытаращила глаза, как будто кошелек натворил невесть что. Лорена подобрала деньги, я тоже помогал, и, когда тетя Мэгги начала отсчитывать купюры («Сколько я должна?» — спросила она у разносчика), я уже складывал свои в аккуратную стопку. Собирался то же самое сделать с кучей, наваленной Лореной на столе, но не стал. Купюры были всех достоинств, и я подумал, что неплохо бы разложить их по стоимости, но тоже не стал. Парень ушел, и тетя Мэгги, недолго думая, запихала всё в кошелек и защелкнула его.
Я был уверен, что скоро меня возьмут в один из автосалонов. Конечно, я оставил анкеты и в других местах, но внутреннее чувство подсказывало, что, скорее всего, это будет один из тех, куда я заходил в первый день и где мной, похоже, заинтересовались. Я даже старался прикинуть, где больше платят — в салоне подержанных или новых автомобилей. У меня не было достаточно сведений ни о том, ни о другом, так что я просто размышлял об этом. В чем я не сомневался, так это в том, что для работы с новыми машинами нужна одежда поприличнее. Может, даже костюм. Ну хотя бы пара стильных пиджаков и брюк. В любом случае, несколько белых рубашек. Конечно же, галстуки. Я окончательно в этом убедился, когда зашел в оба места еще раз, чтобы напомнить о себе и сказать, что не изменил своих планов, что уже настроился на эту работу и готов приступить хоть сейчас. Думаю, я им нравился, но, как мне показалось, и там, и там заметили, что на мне та же белая рубашка с галстуком. Нельзя являться к ним снова в этой рубашке и в этом галстуке, так что на случай, если они позвонят, у меня должно быть готово что-то другое, неважно что. И я зашел в магазин и купил себе рубашку и галстук. Конечно, не самые дорогие, но денег почти не осталось. Плохо. Мне ведь нужна не одна рубашка. И еще много чего. Кое-что могут прислать из дома. Родители. Жена, Сьюзи, живет у своих родителей, моих суэгрос[9]. Зато нам не надо платить за жилье.
На этот раз я вернулся поздно. Немало, значит, проехал, раз уже наступил вечер. Застрял в общем потоке на автостраде, из которого не знал, как выбраться. К тому же пришлось останавливаться у нескольких магазинов, чтобы найти подходящую рубашку и галстук, пока не наткнулся на торговый пассаж. И еще заправляться понадобилось. Потом я заехал в «Закусывай на колесах», взял большой стакан газировки, припарковался и постоял какое-то время. Ну вот. Опять надо просить у родителей. По-любому у матушки. Она даже не скажет отцу.
Приятно было так сидеть. Хотелось побыть одному. Я даже выключил радио. Наверное, просидел довольно долго. Подумал, неплохо бы заглянуть в бар, но ведь тогда придется брать пиво.
Да и у тети Мэгги этого добра хоть залейся. Мне хотелось домой, но я старался об этом не думать. Начинало темнеть. Когда я подъехал к воротам, знак «Поселок ‘Ивушка’» уже был освещен.
— Ну как, определился с работой? — спросила тетя Мэгги.
— Нет. Пока еще нет.
— Сегодня ты припозднился. Я уж решила, тебя взяли.
Лорена вышла на кухню из своей комнаты. Видно, ей тоже было интересно.
— Ужинать будешь? — спросила Мэгги.
— Ты что-то купил? — встряла Лорена. В руке у меня был пакет с покупками. — Можно, я посмотрю? — сказала она и схватила пакет.
— Там только рубашка и галстук.
Она и без меня знала, потому что вынула их, не успел я ответить. Похоже, они ей не особо понравились.
— Конечно, как же без ужина. Давай-ка, садись. — Тетя Мэгги села за обеденный стол. Чего только на нем не было! Не только бутылки с вином и бокалы, но и стопка сложенных полотенец, гора женского нижнего белья всех цветов, верх и низ, и даже полная сумка с продуктами, еще не разобранная. — Лорена, можешь покормить его той китайской едой? Кажется, ее еще много.
— Конечно, могу, — сказала Лорена. — Что, мне трудно? — Она стала неуверенно бродить по кухне, как будто там было темно и ничего не видно, хотя горели даже яркие лампочки в потолке. — А где она?
Везде было столько всего!
— Где-то там. Посмотри получше. Может, я сунула в холодильник. Точно не помню.
Лорена открыла холодильник, заглянула в него и стала все перекладывать.
— Наверное, где-то сзади, — объявила она. — Больше негде.
— Что с тобой, Гильермо? ¿Todo está bien?[10]
Видать, у меня была кислая физиономия. Ко всему прочему — снова назвали Гильермо.
— Да все нормально. Наверное, я просто устал.
Лорена пыталась подобраться к микроволновке. Для этого ей пришлось отодвигать кучу вещей.
— Надо выложить на тарелку, — сказала Мэгги. — В таких коробках есть проволока.
— Знаю. Уже выложила.
Мэгги удивленно оглядывала кавардак на столе, будто это не она устроила.
— Может, тебе нужно что-нибудь постирать?
— Да, да! Я как раз собирался спросить.
Она взяла галстук, который я только что купил. Он тоже лежал на столе.
— Может, тебе нужны еще галстуки? У Джима их полно. Думаю, можно найти и рубашки, которые тебе подойдут.
Я не верил своим ушам!
— Было бы здорово, tia[11], — сказал я.
На столе совсем не было места, и тетя Мэгги попросила Лорену унести наверх полотенца, нижнее белье и мои рубашку и галстук. Китайская еда тоже была объедение. Ничего подобного раньше не пробовал.
Когда я проснулся, никак не мог решить, что делать дальше. Я уже обошел все салоны новых и все салоны старых автомобилей, и в самой Санта-Ане и во всех пригородах к северу, югу, востоку и западу от нее. Проехал столько улиц, столько всяких жилых районов, все они были на одно лицо, как и коттеджные поселки, которые почему-то не назывались «Поселок ‘Ивушка’», хотя вполне могли бы. А сколько разных ресторанов, куда можно зайти — или просто подъехать к окошку — и взять что захочешь. Сколько магазинов, где можно накупить всего, чего душа пожелает, сколько заправок, где можно залить бензин любых марок…
Я надевал свою новую рубашку, галстук, который дала тетя Мэгги, и даже пиджак, который я пообещал потом вернуть, и опять, уже в третий раз, заезжал в те два салона и еще в один, где меня вроде тоже хотели взять, но никто так и не позвонил. Моя добрая матушка прислала мне денег: срочный перевод «Вестерн юнион» — не вопрос. Не хотелось мне этого. А она была рада выслать. Жуть как неприятно. Она не хотела, чтобы я чем-то был обязан Мэгги. Наверное, завидовала сестре и не хотела, чтобы тетя Мэгги думала, будто ей живется хуже. До чего же неприятно просить… но что мне оставалось делать? Я нисколько не сомневался, что уж в том салоне подержанных авто, уж тот парень точно хочет взять меня на работу. Потому что я говорю по-испански. Сам он по-испански не говорит, и ни один из его менеджеров тоже. Он сказал, это очень важно, потому что к ним часто заходят выходцы из Мексики, с которыми проще объясняться по-испански. Прямо так и сказал. Он называл меня Гильермо, и я уже начал думать, как здорово, что меня берут. Но не тут-то было: он так и не позвонил, и из другого места тоже не позвонили, хотя там тоже казалось, что все уже решено.
Да-а, странно все-таки жить в розовой девчачьей комнате. Первое время, чтоб не показаться невоспитанным, я ничего не передвигал, старался ничего не трогать, не менять. Все эти розовые, красные и белые подушечки так и валялись на кровати, когда я ложился спать. Потом я сдвинул их в угол, потом аккуратно спустил на пол. Хотя парочку все же оставил — под ноги, под голову. Телевизор в конце концов поднял с пола и поставил на столик от швейной машины. Как-то я стал открывать всякие там пудреницы — в одной коробке их была целая куча. Я гляделся в зеркальца, и вдруг мне стало смешно. А если бы кто-нибудь меня сейчас увидел? Вот была бы потеха! Интересно, как это выглядит — когда пялишься на себя в зеркало, намазывая блеском губы? Я посмотрел на свои. Смехота! Коробки я раздвинул и освободил место для своего чемодана. Но все делал аккуратно. Во всяком случае, старался.
Мои вещи были свалены на полу темной кучей и портили весь вид. Особенно носки. Я разлил духи или одеколон, в общем, что-то типа того, и от них провоняла вся комната. Я испугался, что испортил ковер. Но, к счастью, никаких пятен не осталось. Тетя Мэгги тоже ничего не сказала. Поначалу этот запах мне не особо нравился, потом вроде принюхался. Но теперь меня уже от него мутит, особенно когда я сплю — так и свербит в носу. Я надеялся, что он быстро выветрится, но, похоже, этого никогда не случится. Я даже стал бояться, что сам пропах и моя одежда тоже, так что один раз, перед тем как выйти из дома, я зашел в спальню тети Мэгги, когда ее там не было, и взял себе один из мужских дезодорантов Джима. Заметил пару флаконов на его комоде, еще когда мы с ней подбирали мне галстуки и рубашки. Запах духов из моей комнаты мне осточертел — что же еще оставалось делать?
Проснулся я, значит, идти никуда не хотелось, так что я опять заснул и проспал почти до полудня. Ни разу еще не оставался дома так поздно. Когда я проснулся во второй раз, где-то через пару часов, мне захотелось в туалет. Открыл свою дверь — и двери напротив тоже были открыты. На этот раз обе. Тетя Мэгги стояла возле своей роскошной кровати совсем голая, сушила волосы и смотрелась в высокое зеркало, которое я не видел, оно было за умывальниками. Она не слышала, как я открываю дверь — в спальне играло радио, — и я ее закрыл. Правда, не до конца. Оставил щель, через которую было все видно. Боже мой! Да моя тетя — настоящая «Подружка года»[12]! Я совершенно обалдел. Вот уж не думал… С ума сойти! Я не мог оторвать от нее взгляд, хотя и знал, что поступаю, как какой-нибудь извращенец, а даже если не так, все равно это очень плохо. И все же смотрел, мне хотелось смотреть еще и еще. Она обернула волосы полотенцем, села на кровать, надела трусики. Потом встала и принялась прилаживать лифчик, поправляла всякие там кружавчики, но что-то ей, видно, не понравилось, и она его сняла, а потом подошла к комоду, покопалась в ящике и выбрала другой. В этом она уже осталась и пошла к умывальникам и зеркалам. Я закрыл дверь и, наверно, с минуту переводил дух и мотал головой. Не знаю, что со мной случилось, почему я подглядывал за собственной тетей, так долго и так бессовестно. Ничего себе пожилая женщина! Хотя я и понимал, что поступил гадко, а она даже не знает, и от этого мне должно быть особенно стыдно, но… наверное, именно потому, что она не знает, мне было даже немножко приятно. Намного лучше, чем раньше. Намного. На этот раз я открыл дверь с шумом. Шкаф возле ванной, в котором лежало белье, оказался открытым, так что я взял полотенце и хлопнул дверцей, потом громко закрыл дверь в ванную и даже принял душ. Когда вышел, я увидел, что одну из дверей спальни она закрыла, хотя вторую, как обычно, оставила открытой. Я услышал ее внизу: работал телевизор, и она разговаривала с Лореной.
Я увидал этого парня, когда он красил дом неподалеку от въезда в поселок, и он сказал, мол, да, будет здорово, если я ему помогу. Так мы с Гейбом стали напарниками. Это был дом его матери, и она собиралась его продавать, а маляр он был такой же, как я, но, пока мы работали, одна, а потом еще одна женщина из поселка остановились и спросили, не хотим ли мы еще поработать. Мы переглянулись и ответили: конечно, хотим. Гейб назвал цену (ну и заломил! — подумал я), и мы договорились работать на равных. Мы старались как можно быстрее добить работу у его матери и такой задали темп, что сами себе удивлялись. Вообще-то дом был одноэтажный, и почти все получилось сделать краскопультом, а кистью и валиком — процентов пять, не больше. На все про все потребовалось три дня, и теперь было понятно, что на следующий дом уйдет не больше двух, потому что мы уже знали, как чего делается, и у нас было все, что нужно — спецовка, ну и все такое прочее. На двухэтажный дом мы тоже согласились, хотя ясно было, что придется где-то найти раздвижную лестницу или, может, подмости, но мы прикинули, что дело того стоит. Конечно, на этом особо не разбогатеешь, но все же какой-никакой приработок, а там, того и глади, еще что-нибудь подвернется. Я даже рассказал об этом Сьюзи, чтоб она поменьше беспокоилась, как я тут один. Обычно я не рассказывал ей ничего плохого: расстроится сама и расстроит родителей. Они не хотели, чтобы их дочь и внуки уезжали из Эль-Пасо. Я сказал, что мы уже точно договорились еще насчет пары домов, а потом я найду постоянную работу. Я от этой идеи не отказываюсь. Просто надо подождать, пока не предложат больше, чем я сейчас зарабатываю.
В субботу мы с Гейбом выпили по паре бутылочек пива, я вернулся к тете Мэгги уставшим и сразу же завалился спать. Проснулся ночью, часа в три. Хотелось есть. У тети я никогда не открывал холодильник без разрешения — ведь это не мой дом, — но живот подводило от голода. Я спустился в кухню и включил эти яркие лампочки, а когда открыл холодильник, в нем загорелся свет, так что общий можно было выключить. Я заглянул внутрь. Там было столько всего — запутаешься. Для кого, к примеру, набирать столько пикулей? Ни разу еще не видел, чтобы тетя Мэгги или Лорена достали хоть одну банку. А горчица?! Кто бы знал, что бывает столько марок горчицы! Сальса[13] в банках, полно разных видов, наверняка все испорченные, вряд ли тетя к ним хоть раз притронулась. Пришлось выставлять всю эту снедь на пол. Я старался запомнить, как все разложено, и не шуметь. Полно чего-то в фольге, а что внутри, не поймешь. Вот тут, наверно, говядина — жаль, что просроченная, — а здесь, скорее всего, цыпленок, хотя очень уж маленький и тоже с душком. Попалась ветчина, и я решил, что это самое то. Стал заглядывать в пластиковые емкости и нашел чили[14], который подошел бы к тамале[15], не будь они твердые как камень. Потом нашел контейнер с домашней лапшой. Она была в белом соусе и тоже хорошая. Я было начал убирать все обратно, но тут меня здорово напугала Лорена — появилась в огроменной футболке.
— Я удивилась, откуда на кухне свет, и встала посмотреть, — сказала она.
— Я вроде старался не шуметь.
— Да не шумел, не шумел, успокойся, — сказала она. — Просто увидела: свет горит, а никого не слышно, и решила проверить.
— Извини.
— Ничего страшного. Нашел что-нибудь? У нее там целые залежи.
— Что? Ну, да. Типа того.
— Потому что она ничего не ест. Попробует кусочек и — «хватит». А потом это тухнет в холодильнике. Но в любом случае хватает все, что ни увидит… И что ты там откопал?
— Да вот — лапша.
— О! Это ее собственное произведение. Она даже купила себе паста-машину. Сказала: «Джим обожает пасту». — Лорена повертела головой и закатила глаза. — Купила, значит, и как-то мы сделали пасту. Можно подумать, она когда-нибудь еще будет ее делать!.. А получилось неплохо. Мы поели немного прямо тогда — вернее, я поела. Уж и забыла, что она осталась. Хотя сама и убрала в холодильник. Естественно, меня не преминули об этом попросить.
Я стоял и раздумывал: начинать или не начинать есть, надо, наверно, предложить Лорене, — но она будто прочитала мои мысли.
— Бери вилку, ешь и хватит раздумывать! Она давно про нее забыла, а если и помнит, ей это без разницы.
— Вкусная, — сказал я.
— Свежая. Сыр тоже свежий. Мэгги всегда берет самое дорогое.
Я плеснул на лапшу чили.
— Правильно! Пусть будет по-мексикански! — Она прямо нависала надо мной, как уже не раз бывало.
— А ты сама откуда?
— Отец у меня грек. Едва говорит по-английски. Мама из Мексики, но тоже наполовину гречанка. Выросла в ресторане, в Мехико, а потом приехала сюда учиться и так тут и осталась.
— Греки… Никогда бы не подумал.
— Давай-ка присядем. Бери все с собой.
Она имела в виду не стол на кухне, она имела в виду свою комнатушку, где был диванчик. Я сел. Она зажгла свечу и села рядом. Гораздо ближе, чем я ожидал. Мне очень понравился чили, — не меньше, чем сама лапша, — и я решил съесть ее до конца, и подлил побольше соуса. Лорена усмехнулась.
— Почему ты никогда не спускаешься — поболтать со мной или посмотреть что-нибудь по телику?
— Ну… не знаю… Это ведь тетин дом. — Она пододвинулась ближе, и, честно говоря, это было приятно. — Я женат. Мы ждем ребенка, и у нас уже есть дочка.
— Я тоже замужем, — сказала она. — И все еще люблю своего мужа, черт бы его драл.
Я ел. Она придвинулась еще ближе, а потом прислонилась. От пламени свечи по стенам прыгали тени. Я доел и поставил посуду на столик. Лорена ко мне прижалась. Я почувствовал ее тепло и обнял рукой за плечи, а она поцеловала меня в шею. От этого по спине побежали мурашки. А она все целовала меня и прижималась крепче и крепче, и я ее целовал, от футболки прямо било теплом, и я чувствовал ее под этой футболкой, и нельзя было остановиться…
Гейб вроде как стал хуже ко мне относиться. Сказал, что за второй дом мы примемся через неделю. Я с гордостью послал матушке и Сьюзи деньги за дом, который мы только что кончили, потому что рассчитывал скоро получить за следующий. К тому же была договоренность насчет третьего и еще кое-что намечалось: несколько человек спрашивали про цены и сроки. Гейб был себе на уме и ничего о себе не рассказывал. Я начал задумываться. Я даже не знал, где он живет, и он ни разу не спросил, где живу я, где живет моя тетя, хотя бы — на какой улице. Я только знал, где дом его матери. И всегда как-то так получалось, что я рассказывал ему больше, чем он мне. И еще я переживал из-за того, что рассказал ему про Лорену — сразу же после той ночи. Лучше бы не рассказывал. Вряд ли он был особо шокирован, или осуждал, или вроде того. Но что-то там затаил. Именно в то утро я заметил, что день складывается хуже некуда. Я-то вел себя как обычно, а он — как настоящий эгоист, но мне не хотелось ничего выяснять. Дошло до того, что он надолго оставил меня одного, а когда вернулся, даже не потрудился объяснить, где пропадал. Поневоле пришлось задуматься, что буду делать, если потеряю эту работу. Номера клиентов были у него. Грузовик был его. Я только и надеялся, что хозяин очередного дома, который надо было покрасить, подъедет еще раз и я договорюсь с ним сам.