– Да, у каждого свои прибамбасы, – усмехнулся Марк Соломонович. – А вы, значит, жили во Франции? А почему вернулись?
– Семейные обстоятельства, – кратко ответила Лида, не имея никакого желания углубляться в суть дела.
– По-ня-ат-но… – протянул Марк Соломонович, пристально разглядывая ее своими молодыми карими глазами, и Лиде вдруг показалось, что этим взглядом он ее раздевает. И не просто так, как раздевает мужчина взглядом понравившуюся ему женщину! Марк Соломонович, чудилось, срывал все покровы с Лидиной души, обдирал ее, словно луковку!
– Ну так что, барышня? – вдруг решительно проговорил хозяин. – О чем будем говорить? О деле Погодина? Что именно вас интересует?
– Ну, вообще… все. Линия защиты, например.
– Линия защи-иты?.. – протянул адвокат. – Вот оно что! Вы дело читали?
– Нет, только приговор.
– Да, из приговора мало что можно понять, это точно, – пробормотал Марк Соломонович скучным голосом.
Лида встревоженно посмотрела на него. Что произошло? Почему эти яркие глаза вдруг словно бы белесой пленочкой подернулись?
Она растерялась. Надо что-то спрашивать у адвоката, но почему-то ни один вопрос в голове не складывался.
– Ну вот что, красавица моя, – решительно сказал Марк Соломонович, и глаза его вновь ожили, – давайте-ка ближе к телу. Что-то у нас с вами не разговор, а тишина ни о чем получается. Развейте наконец ядовитый туман несуществующей тайны! Все ваши проблемы мне видны, как грудь шестого размера на тощем теле. Вы сестра этого Погодина, так?
Лида откинула голову:
– Как вы догадались?
– Ну, догадки тут ни при чем, – пожал плечами Марк Соломонович. – Ни догадки, ни гадания, ни черная магия, хоть и заглядывал я встарь в эзотерический словарь. Вы бы хоть предупредили Кларочку, что хотите меня обдурить. Нельзя же скрываться под своей собственной фамилией. Кропательница Погодина пришла интересоваться делом Погодина! Бывают совпадения, не спорю. Но чтобы означенная кропательница прожила несколько лет во Франции, совершенно как сестра Сергея… да еще чтобы и звали ее Лидия! Вы его сестрица, так?
Лида молча кивнула, чувствуя невероятное облегчение оттого, что больше не надо притворяться.
– Как он? Вышел? Вернулся? – с искренним интересом спросил адвокат.
– Сережа умер два месяца назад, – сказала Лида сухо. – Он… попал в аварию там, в колонии, был изувечен и комиссован. Вернулся домой и умер.
Она органически не могла выдавить из себя, что смерть Сергея была самоубийством! Никому не говорила и говорить не собиралась, в том числе и этому адвокату.
– Умер? – вскинул брови Марк Соломонович. – Как жалко! С ним очень приятно было работать. Значит, все зря… Вот уж воистину – благими намерениями вымощена дорога в ад.
– Вы что имеете в виду?
– Я имею в виду мой гонорар, а что же еще?
Лида уставилась непонимающе.
Что за чушь? При чем тут его гонорар? Они что, эти адвокаты, вообще не могут ни о чем думать, кроме денег?!
– Да, – вздохнул Амнуэль. – Я так и думал, что вы ничего не знаете. Я за этот процесс десять тысяч долларов получил – как вам кажется, это хороший гонорар?
Лида откровенно вытаращила глаза. Она знала, что Сергей никогда не бедствовал. Но десять тысяч долларов… С другой стороны, это была цена его судьбы. Наверняка он отдал все, что было.
– Ошибаетесь, – усмехнулся Амнуэль, поняв ее невысказанную мысль. – Мне платил не ваш брат. Мне платила безутешная вдова.
– Безутешная… – непонимающе пробормотала Лида, но тут же вскрикнула: – Безутешная вдова?! То есть Майя Майданская вам платила?! Но как, почему?! А, теперь я понимаю, теперь понимаю, почему на Сережу навешали все эти статьи, почему он попал в колонию, почему вообще ничто не было принято во внимание, никакие смягчающие обстоятельства. То есть она откровенно вас подкупила, чтобы его засудили, да? И вы в этом так смело признаетесь?!
– Красивая и глупая, – пробормотал Марк Соломонович, откидываясь на спинку кресла и все так же внимательно разглядывая Лиду. – Почему все красивые непременно глупые, а? И, кажется, из этого правила вообще нет исключений! А впрочем, есть… Взять хотя бы эту самую Майданскую. Она была бесовски хороша и так же бесовски умна. И, кроме всего прочего, она оказалась на редкость благородной женщиной.
– И в чем же выразилось ее благородство? – ехидно усмехнулась Лида. – Из-за нее Сергей попал в тюрьму…
– Пардон, мадам! – Марк Соломонович проворно выставил вверх палец. – Почему это из-за нее? Не затмила ли ваш разум сестринская любовь, увы, пробудившаяся с некоторым опозданием?! Вас ведь не было на процессе, если не ошибаюсь… Ваш брат попал в тюрьму из-за того, что убил человека; какого – это вопрос восемнадцатый, но фак, пардон, факт, что убил. С этим вы, надеюсь, согласны? Это вы принимаете как объективную реальность?
– Принимаю, – нехотя согласилась Лида, благоразумно пропустив мимо ушей справедливый, в общем-то, выпад насчет поздно пробудившейся сестринской любви.
– Ну вот, – с нравоучительным видом покачал пальцем Марк Соломонович. – А Майя Михайловна восприняла как объективную реальность то, что ваш брат по чистой случайности – или роковому для него стечению обстоятельств, назовите это как хотите! – сыграл в ее жизни роль доброго ангела, благого провидения, счастливого случая… опять же, назовите как хотите! Сергей невольно спас ее от этого подонка Майданского, который Майю Михайловну ненавидел так же, как она его. И не только избавил от постылого мужа, но и сделал ее очень богатой женщиной. Потому что быть женой богатого, но скупого и гнусного существа – это одно. А стать свободной и вдобавок получить в наследство движимого и недвижимого имущества чуть ли не на миллион долларов – это, согласитесь, совсем другое! Майя Михайловна была безмерно вашему брату благодарна. На суде, понятно, она молчала в тряпку насчет этой ситуации, но и убийцу мужа не топила, подчеркивала – это отражено в показаниях! – что ее муж первым начал задираться. Отказалась от своих обвинений в изнасиловании, сказала, что была совершенно не в себе, мало ли что ей там могло померещиться! Так что этот вопрос даже не рассматривался. Хотя прокурор вел себя так, что я иногда думал: ну, все, сливай воду! Но потом все же удавалось развернуть ситуацию в пользу Сергея. И именно благодаря Майданской. Она многое для вашего брата сделала, я-то это знаю, можете мне поверить. Знаю, потому что именно она меня наняла – как лучшего адвоката в городе. Она была со мной совершенно, предельно откровенна, даже до цинизма какого-то дошла. Видимо, сильно достала ее жизнь с Майданским! Она ведь вышла за него совсем девочкой, даже школу еще не закончила.
– Что, такая уж пылкая любовь была? – буркнула Лида, которая, честно признаться, слушала адвоката с недоверием. «Красная волчица» Майя Майданская отнюдь не произвела на нее впечатления бедной, забитой сиротки. Хотя, с другой стороны, возможно, ее так раскрепостила смерть мужа? То, что Валерий Майданский являлся редкостным подонком, для Лиды было аксиомой. Наверное, жить с ним было очень тяжело, особенно такой нервной, творческой натуре, как Майя. Конечно, нервная, до чего же бурно отреагировала на появление Лиды…
Стоп. Вопрос остается на повестке дня! Если Майя откуда-то знала, что Лида – сестра Сергея, и если считала его таким уж своим благодетелем, то – опять-таки! – почему отреагировала на ее визит в «Красную волчицу» с таким ужасом? Ой, такое ощущение, что не все здесь так благостно, как пытается расписать этот обаятельный трепач Марк Соломонович Амнуэль!
30 декабря 2002 года
Звонок долетел словно издалека. Майя не то услышала его, не то почувствовала. И тут же снова настала тишина. Какое блаженство! Может быть, звонок ей почудился? Приснился? Ей часто снились звонки в дверь. Особенно раньше, до того, как появился Олег и избавил Майю от прошлых долгов. А тогда… То чудилось, что с кладбища приходит вставший из могилы Майданский. То появляется из тех мест, где был похоронен заживо, тот, другой, – не поймешь, живой или мертвый… Майя вскидывалась, стискивала руки у горла, не зная, то ли бежать отворять двери, то ли прятаться от призраков. Сидела, прижав к груди подушку, словно щит, утыкалась в нее лицом – до тех пор сидела так, пока не понимала, что это сон. Всего лишь сон! Иногда вспоминала, что надо осенить себя крестным знамением. Ну, крестилась, бормотала что-то, какие-то самодельные молитвы. И чувствовала при этом страшный стыд. Она вообще терпеть не могла о чем-то просить людей. Или бога просить – какая разница? Ей было трудно переступить через себя. Тем более в том, что произошло, он вряд ли мог ей помочь. То есть мог бы, конечно, поскольку всемогущий, однако вряд ли захотел бы это сделать. Поскольку всевидящий. И уж кто-кто, а он отлично знал, как все обстояло на самом деле и кто во всем виноват.
Так что Майя не просила помощи у бога даже в самые тяжелые минуты, часы, дни, недели, месяцы, годы.
Странно, что вышло в точности по прогнозу одного безбожника, который когда-то сказал: «Никогда и ничего не просите! Особенно у тех, кто сильнее вас. Сами все предложат и сами все дадут».
Они и дали, небеса…
Дали покой и счастье. Но зачем же отнимать то, что дали сами?!
Звонок повторился, и тотчас раздался голос Олега:
– Здравствуйте. Дома, да, но подойти не может.
А, это он по телефону говорит. Слава богу, никто не притащился. Как это Майя забыла отключить телефон на ночь? Хотя сейчас уже не ночь, а белый день!
– Извините, не позову, – твердо сказал Олег кому-то. – Она очень плохо себя чувствует. Видимо, простыла, всю ночь не спала. Только сейчас заснула. Поэтому извините… Что ей передать? Кто звонил? А, понятно. Передам обязательно. Всего доброго.
– Олежек, выключи телефон, – пробормотала Майя и сама удивилась тому, как жутко звучит ее голос. И в горле словно наждаком по связкам скребут. Она ведь не просто ночь не спала – она кашляла так, что иногда казалось: горло вот-вот разорвется. Олег с ног сбился, бегал на кухню и обратно то с горячим молоком, то с медом, то с классическим коктейлем: мед, коньяк, взбитое яйцо; то с жженым сахаром, то с какими-то таблетками, то с полосканием: сода, йод, соль… Все, что вспомнилось, в ход пошло, да толку не было никакого. И обычные аэрозоли от астмы не помогали. Майя от этого кашля дошла до точки, а стоило вспомнить, что завтра вечером надо петь, а как она будет петь, когда вместо связок будто волосяные раздерганные канаты! А сегодня у них банкет, весь клуб снимает под день рождения важное лицо из городской администрации, говорили, что, возможно, будет сам Коренев…
Нет, петь она сегодня не сможет, это точно!
А завтра? Ведь завтра Новый год! У них в клубе новогодний вечер!
И завтра она не сможет петь…
А когда сможет?.. И сможет ли когда-нибудь?
Майя сама не знала, что это на нее нашло, почему позволила себе так распуститься, предаться такому отчаянию. Ну разве она никогда раньше не простывала? И разве никогда не обострялся ларингит, профессиональная болезнь преподавателей, дикторов, ораторов, массовиков-затейников и певцов? Особенно тяжело бывало в июне, когда начинала цвести полынь. Вроде бы здесь, практически в центре города, ее днем с огнем не сыщешь, а все же Майя улавливала самое дальнее дуновение. Чудилось иногда, что она способна уловить запах, который ветер наносит аж с другого берега Волги!
Но это тяжелое время она обычно проводила дома. Не выступала, отказывалась от всех приглашений, которых летом и вообще-то становилось гораздо меньше: в работе клубов наступал мертвый сезон. И раньше пропущенное выступление ничего не значило для Майи: ну подумаешь, пятьсот рублей не получила, что это за деньги? Конечно, она зарабатывала за вечер куда больше, чем ставку, иной раз охапками доллары подбирать в подол приходилось, но все равно это было неважно: она ведь пела не ради заработка. Деньги и так у нее были.
Кстати, они есть и сейчас. И даже если заказчикам банкета придется вернуть часть денег за то, что программа будет изменена (а Майя уже чувствовала, что ее придется менять, что петь сегодня вечером не сможет, не то совсем сорвет голос), это не разорит ни клуб, ни саму Майю. Честно сказать, ее не разорит даже возврат денег за все заказанные до самого Рождества ежевечерние банкеты!
Дело не в деньгах. Дело в этом неконтролируемом страхе: а что, если она не сможет петь никогда?
Снова подкатило к горлу удушье.
– Олег! Открой форточку! – прохрипела Майя, резко садясь в постели.
– Да ты что?! – закричал муж. – С ума сошла?! Какая тебе форточка? Там же мороз под тридцать! Наглотаешься холодного воздуха – еще хуже будет!
– Мне дышать нечем, открой, пожалуйста, – прошептала Майя.
– Ну хоть укройся, спрячься под одеяло! – взмолился Олег жалким голосом.
Растрепанный, бледный (ему тоже тяжело досталась нынешняя бессонная ночь), он выглядел сейчас совершеннейшим мальчишкой, гораздо моложе своих двадцати четырех лет. Майя представила себе, как выглядит сейчас она, сколько лет легко может прибавить к своим тридцати двум, и рухнула вниз лицом, зарылась в подушку, натянула на голову одеяло, зашлась в истерических хрипах, заодно поглубже заталкивая под подушку носовой платок.
Олег не должен этого увидеть! Он с ума от ужаса сойдет. Довольно того, что с ума сходит она, Майя.
Что происходит? Что происходит?
Она ничего не понимала.
Это началось три дня назад. Она шла по Покровке, торопилась в Дом культуры имени Свердлова, куда дважды в неделю ходила на занятия в студию эстрадного танца (современная певица должна не только петь, но и двигаться хорошо!), с трудом пробираясь сквозь толпу, высыпавшую из первого трамвая. Напротив Дома культуры всегда стояли две девушки, окруженные сворой собак. Рядом стоял двухэтажный проволочный ящичек с кошками. На ящичке высилась коробка с надписью: «Помогите бездомным животным!» Люди охотно опускали в коробку мелочь, уж больно симпатичные были псы, по случаю плохой погоды приодетые кто в комбинезон защитного цвета, кто в штаны и курточку, кто закутан в теплый платок. Старостой здесь был немолодой, жутко косматый ризеншнауцер, облаченный в красные штаны и курточку, а также в красный колпак с белой оторочкой. Видимо, он по совместительству изображал Санта-Клауса. На спине у него тоже была укреплена коробочка с прорезью, туда сыпалось больше всего денег: этот пес бегал по Покровке и требовательно таращился на прохожих, просто-таки вымогая у них деньги своим выразительным взглядом. А устав, садился у входа в находившийся тут же, напротив ДК, магазин «Мясной дворик» (называемый всеми просто «Куриным двориком», ибо в основном там продавалась продукция Линдовской птицефабрики) и умильно вдыхал приятные запахи, провожая взглядом каждую появляющуюся из магазина сумку. Он никого не трогал – только смотрел. Но опять-таки, как смотрел!
– Мама, какой он умный! – воскликнула какая-то девочка, теребя за руку маленькую пухленькую женщину в дубленке. – Давай его домой заберем!
Та не успела ответить. Мимо имел неосторожность пробежать какой-то рыжий пес – тоже бездомный, но не входящий в сообщество разодетых попрошаек. Дразнящие запахи, несущиеся из «куриного магазина», заставили его на миг замедлить ход.
Надо было видеть, что сделалось с Санта-Клаусом! Он понесся по Покровке, исторгая хриплые звуки, которые могли бы напугать и собаку Баскервилей! Рыжий бродяга летел прочь быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла, совершенно лишившись разума от страха!
– Ой, вот это характер! – сказала девочкина мама. – Этак он нас всех гонять станет по комнатам, чуть что не по нем! Лучше мы его забирать не будем, ладно, Лидочка?
Майя резко повернулась к девочке – и вдруг у нее подкосились ноги от резкого запаха полыни, который налетел откуда-то сзади.
Рефлекторно задержала дыхание, испуганно оглянулась, наступив на ногу высокому парню в черной куртке. Лицо его почему-то показалось ей знакомым, но Майя об этом не задумалась, не извинилась – не до того было.
Что за напасть?! Обычные люди спешат по своим обычным делам. Причем идут все больше мужчины и женщины сугубо автозаводско-сормовского вида. Никто из них совершенно не похож на людей, которые пользуются безумно дорогими духами «Кризантэм д'ор», изготовленными на основе экстракта полыни. Строго говоря, Майя видела в своей жизни только одну женщину, которая ими пользовалась. Они с Олегом были в свадебном путешествии на Борнео, и вот однажды в дансинге отеля Майя оказалась рядом с красивой мулаткой, благоухающей этой жутью, – и чуть богу душу не отдала. Мулатка – ее звали Рашель – и рассказала Майе об этих духах. К счастью, ее пребывание в отеле закончилось через два дня, и больше никто не отравлял Майе атмосферу. Правда, потом она наткнулась на эти духи в аэропортовском магазине дьюти-фри, однако только при виде шелкового футляра цвета охры у нее начался кашель. Теперь она с опаской заходила в парфюмерные отделы – ведь духов нынче навезли со всего мира самых невиданных! – однако «Кризантэм д'ор» не видела ни разу. Нет, ну в самом деле, они были чрезмерно дорогие, да и запах полыни, мягко говоря, рассчитан на любителя.
По счастью, любителей полыни в Нижнем Новгороде не находилось, так что Майя уже уверилась, что проведет зиму относительно спокойно – в смысле физическом, постоянный моральный раздрай не в счет, – как вдруг этот внезапно обрушившийся кошмар…
Ей чудилось, что вся улица пропахла полынью! Вбежала в ДК, сунула шубку гардеробщице, понеслась в другое крыло, зажимая нос платком и с ужасом представляя, как же теперь будет танцевать, когда горло судорогами сжимается и дышать невозможно, однако, к ее изумлению, ей постепенно стало легче. А на втором этаже, в студии, среди запахов дешевых духов, пота и табачища (и руководительница студии, и девчонки курили как ошалелые) ей стало совсем хорошо. Майя отдышалась, пришла в себя, и на радостях у нее получались все, даже самые сложные фигуры.