Майя пожала плечами:
– Ну давай.
Андрей чуть ослабил захват горла Виталия, но зато еще круче заломил ему руку за спину.
– Я не… – выдохнул Виталий и закашлялся.
У Майи стало легче на душе, когда она услышала этот кашель. В самом деле, не ей же одной надсаживаться!
– Ты не?! – спросила с издевательской интонацией. – Ты не – что? Не желаешь испытать обещанных тебе острых ощущений?
– Я не облучал тебя, – невнятно, но все же вполне различимо выговорил Виталий. – От меня требовали этого, но я не смог. Им сказал, что да, но мне показалось, я тебя и так достаточно напугал. И не стал ничего делать. Этого же не проверишь. Они никогда не узнают, что я соврал.
– А может, ты сейчас врешь, а? И мы этого никогда не узнаем? – спросил Андрей, и измученное лицо Виталия вдруг приобрело какое-то странное выражение.
– Эй, поосторожней! – воскликнула Майя.
– Да я ему ничего не сделал! – замотал головой охранник. – Совершенно ничего.
Майя пристально смотрела на Виталия. Да, не в том дело, что Андрей причинил ему боль. Что-то произошло… а что?
– Твой подельник… такой же радиофизик, как я секс-бомба, – с усилием выдавил из себя Виталий издевательский смешок. – Не знать, как отличить облученного человека от необлученного… Не на ощупь, конечно, а лабораторно…
Майя покачала головой. Андрей зло ощерился, понимая, что дал-таки маху.
– Предположим, ты прав, – признала Майя неохотно. – И, предположим, разобраться с этой гадостью, – она брезгливо окинула взглядом кабинет, – нам будет трудновато. Но если захотим – разберемся. Время у нас есть. В конце концов, можно связать тебя, заткнуть пасть и бросить тут, включив вообще все наудачу и вынув фильтры. С этим-то кто угодно разберется. Помнишь ту историю в больнице Семашко? Так что не пытай судьбу, Виталик.
– Чего ты от меня хочешь? – просипел Привалов. – Я же сказал уже, что ничего тебе не сделал, только страху нагнал. Вели своему прихвостню отпустить меня, ведь шею больно!
– Это кто здесь прихвостень? – озабоченно спросил Андрей. – Прошу уточнить.
– Шею тебе больно? – усмехнулась Майя. – Жаль мне твою шею. Но будет еще больней, если не скажешь, кто именно велел тебе меня прикончить, как морально, так и физически.
Виталий шевельнул губами.
– Громче! – прикрикнула Майя. – Ну!
Он зажмурился, но не произнес ни слова. Лицо покрылось потом, губы дрожали, но изо рта не вырывалось ни звука.
– Андрей! – кивнула Майя.
Ноги Виталия на миг оторвались от пола, глаза закатились, на губах выступила пена.
– Стоп! Дай ему отдышаться. Еще раз!
Зрелище было не самое приятное, однако Майя не чувствовала сейчас ни раскаяния, ни жалости. Надо полагать, она тоже не слишком эстетично задыхалась и надсаживалась от аллергического удушья. Правда, видел ее муки только Олег, но этого более чем достаточно!
– Отпусти пока, – велела Майя Андрею. – Слушаю тебя внимательно, Виталий.
Тяжелое дыхание. И… молчание.
– Не надоело? – спросила она с некоторым удивлением. – Не вижу смысла упрямиться. Я ведь все равно знаю, кто это все затеял. Тебе надо только подтвердить мои подозрения.
Виталий закрыл глаза, сипло втягивал в себя воздух, но молчал.
– Не поняла, – осторожно проговорила Майя. – Чего ты упираешься, а? У тебя что, добрые чувства к Лидке еще сохранились? А она к тебе с добром подходила, не пойму? Что-то я не верю, чтобы ты охотно согласился меня тут в бараний рог скручивать! Небось тоже за хрип брали – не физически, так морально, – и еще как брали!
Виталий приоткрыл опухшие глаза.
– Майя, ты скажи своему киллеру, чтобы поосторожней был, – прошептал он, с явной болью выталкивая из себя слова. – Он дилетант не только в радиологии, но и в технике пытки. Запросто может хрип мне совсем пережать – и я загнусь тут у вас на глазах. Или шею мне ненароком переломит. Не знаю, может, вы к этому и стремитесь, но вы подумали, как потом отсюда будете уходить? Вас же видели, наверняка видели…
«Видели, – вспомнила Майя. – Видели медсестер в приемном покое! Ну и фиг с ними. Не стоит перед нами такая задача – шею Виталику ломать. Мне его морально нужно сломать! Но что-то пока не получается…»
– А кто нас мог видеть? – пренебрежительно хмыкнул Андрей. – Мы пока сюда шли, всего одного старпера какого-то и встретили, да и тот был в полной умственной отключке. Так что зря ты, доктор Лектор, нас на понт пытаешься взять.
– Сам ты доктор Лектор! – прохрипел Виталий, делая попытку вырваться, однако что-что, а захват у Андрея был железный. – И ни на какой понт я вас не беру, я к вашему разуму взываю. Ты мне, Майка, чужой человек, никто, просто красивая баба, правда, злая, но жизнь твоя мне по фигу. И то, рассуди, я не стал тебя губить. А что понаговорил всякой дури, так ведь не один твой киллер может быть непрофессионалом. – Виталик растянул губы в некоем подобии улыбки. – Я вот тоже сплоховал как диагност. А на самом деле ничего у тебя нет, никакого очага в легких. Аллергические спазмы – вот и вся штука. Ну прикинь, если я тебе, постороннему человеку, не стал здоровье гробить, то разве подведу я под удар человека, мне близкого? А? Да Лидка ни Кеше Кореневу не сказала о своих подозрениях, ни Сереге. Уж как она брата своего любила, а не выдала меня ему. С Серегой из-за меня на всю жизнь поссорилась, даже не знаю, помирились они перед его смертью или нет, – а все равно не выдала меня. Что ж ты надеешься, я тебе про нее хоть одно слово скажу? Если ты так думаешь, ты дура последняя. И можешь делать со мной что хочешь.
Майя резко отвернулась.
– Это ты сам дурак последний, – проронила она устало. – Все, что я хотела услышать, ты мне уже сказал. Андрей, отпусти его.
– Как отпустить? – удивился союзник.
– Молча! – огрызнулась Майя.
Послышался тяжелый звук – это отпущенный Виталий не удержался на ногах и повалился на пол. Затем последовал набор слов: Андрей все-таки ослушался, смолчать не смог.
– Пошли, Андрей.
Вышла, слыша за спиной надсадное дыхание Виталия и недовольное ворчание Андрея. Потом хлопнула дверь, и осталось только ворчание.
Андрей перестал бухтеть, только когда спустились в приемный покой. Некоторое время царила блаженная тишина. Майя думала…
Наконец вышли из больницы. Андрей с недовольным видом открыл машину, с таким же видом завел мотор:
– Ну? Куда едем? Домой?
– Нет, в клуб, – качнула головой Майя.
Перехватила изумленный взгляд Андрея, пояснила:
– Не волнуйся, я в кабинет даже заходить не буду. Просто поздравлю всех, кто сегодня работает, позвоню Олегу, а потом съездим с тобой еще кое-куда.
– Отлично! – сразу воодушевился «викинг» и так лихо взял с места, что лишь каким-то чудом не врезался в бок темно-зеленого джипа, подрулившего к крыльцу. Успокаивающе помахал темным тонированным стеклам джипа и на полной скорости понесся вниз, к Ковалихе, чтобы проехать на Рождественку не вечно перегруженной улицей Минина, а в объезд, по Октябрьской.
Майя напряженно смотрела вперед, мысленно торопя Андрея. Время пролетело быстро, Олег вот-вот проснется. Скорей бы оказаться в клубе! Ей обязательно нужно позвонить домой с рабочего телефона, чтобы номер высветился на определителе. Когда Олег удостоверится, что жена в клубе, он успокоится и будет безропотно ждать ее возвращения. И если захочет с Майей поговорить, просто перезвонит ей на мобильник. Этим высветившимся на определителе номером она обеспечит себе еще часа два свободы действий как минимум!
23 мая 2002 года
Лида была так удивлена, что даже не обиделась. Смотрела на Григория и моргала, чувствуя себя и в самом деле дура дурой.
Григорий обиделся, что она назвала Майю циничной и наглой? Он что, видит в этом письме проявление высокого душевного благородства?! Ну, тогда это он сам дурак и вполне заслуживает того, чтобы ему кто-нибудь это сказал. А интересно, Сергей тоже был в восторге от этого письма? Может быть, от того доверия и признательности, которые, как ему показалось, к нему испытывала Майя, у него и пробудились к ней романтические чувства?
Они, мужики, видимо, совсем съезжают с катушек там, за колючей проволокой. Ну да, сторожевые собаки, грубые и жестокие охранники, нравы между сокамерниками, или, как это там называется, – собарачниками? – трудно себе представить какие. И стоит только услышать человеческие слова, тем более получить письмо, написанное таким изящным почерком и так вроде бы душевно, сердечно, человечно… тьфу, какая чепуха! В этом письме человечности не больше, чем в окровавленных зубах тигра-людоеда. Или волка… Волчицы!
Нет, что-то здесь не так. Не мог Сергей купиться на высокопарные, трескучие фразы. Да и этого Гришу Черного с его стальными зубами и глазами острыми, как финские ножи, тоже не так-то просто обмануть внешней лощеностью строк. Их должно было возмутить то же, что возмутило и Лиду: холодность, цинизм, равнодушие. Но тем не менее Григорий назвал Лиду дурой и смотрит на нее с таким презрением, как будто… как будто… нет, даже сравнения не подобрать!
Почему? Что там было, в том письме, чего она не заметила? Не прочла между строк?
– Ты с какой печки упала, девочка? – тихо, зло спросил Григорий. – Или ты вообще живешь, как начинка в сдобном пироге, – наружу не высовываешься? Закопала брата – и забыла о нем? Знать о нем ничего не знаю и ведать не ведаю? Или ты не слышала, кто ему адвоката оплатил? Или не в курсе, кто ему передачи и переводы слал? Да пол-лагеря на тех посылках отъедалось, понятно? Думаешь, твои конфетки, да сигаретки, да переводики брату помогали выжить? Нет, моя хорошая. Ты инструкциям следовала, да? А она их обходила. Ради Сереги. Уж не знаю, кого она там подмазывала, только у нас в бараке и телевизор был, и холодильник, и питались мы с лагерного магазинчика, а не со столовки. И книжки в библиотеку она присылала. Конечно, все это было под твоим именем, это как будто сестра ему посылала, но мы не дураки ведь! То Лида Погодина брату Сереже пришлет кулечек подушечек, кило песку, банку сгущенки и пакет махорки да носки шерстяные. А то Лида Погодина шлет ящик тушенки, коробку колбасы копченой, коробку шоколадных конфет, ящик водки, упаковки витаминов, мыло дорогое, да зубную пасту, да теплое белье, да кассеты и книги… Конечно, Сергей половину начальству отдавал, да и оставшееся не сам-один под одеялом трескал, но кое-что ему перепадало. И помогало здоровье сохранить, и настроение у него всегда было какое надо. Это она, она все посылала, волчица! – Григорий сердито потряс письмом.
Вот теперь Лида и правда чувствовала себя дура дурой! И стыдно было – как никогда в жизни – за скудность своих передач. Но не из скупости же она отправляла такие скромные посылки! Следовала инструкции, правильно сказал Григорий. Раз в месяц можно было отправить то-то и то-то и определенную сумму денег. Она так и поступала, и ей даже в голову не приходило, что можно кому-то дать взятку – и изменить этот порядок. А что это, кстати, получается? Майя Майданская прикрывалась именем Лиды и засыпала Сергея продуктами, вещами и деньгами?
Странно. И что, все из чувства той же признательности, из-за которой она наняла ему самого дорогого адвоката?
Нет, все это очень странно.
– Знаешь, когда я домой с работы в неурочный час пришел и в койке со своей бабой застал любовника, я с ним не поцеремонился, – снова заговорил Григорий. – Стукнул по башке, а потом в окошко с восьмого этажа вытолкнул. Летите, голуби, летите! И шлюху эту надо было туда же отправить, да сил не хватило. Нет, дело тут не в жалости! – Он криво усмехнулся. – Она, как увидела, что я кавалера отправил в свободный полет, сразу бряк в обморок! И лежит, квашня квашней. Разъелась на моих деньгах – не поднять. Росту в ней, как и в тебе, примерно метр семьдесят, ну а весу пудов семь, не меньше. Ну что, мне всегда пышки нравились. Но это уже не пышка получилась, а… кулебяка! Короче, рычаг нужен, чтобы такое воздушное создание в окошко выкинуть. А рычага у меня и не было. Оставил ее валяться в бесчувствии, сам сел на кухне да и за бутылку. Там меня и повязали. И что ты думаешь? Эта курва, мало того что на суде меня топила, как могла, только что живым в могилу не зарыла, после суда моментально со мной оформила развод, из квартиры выписала, продала ее – а мы, между прочим, жили не где-нибудь, а в Питере! – и смылась куда-то в провинцию, ищи ее свищи! А мне ни разу ни перевода, ни посылочки, ни пачки той же махорки не прислала. Если бы не Серега, не доброта его, которой я век не забуду, я бы давно загнулся и подох. Давны-ым-давненько! Вот как поступает ваша сестра с тем, кого она ненавидит, на кого обиду держит. А если она посылками да деньгами убийцу своего мужа засыпает – это о чем говорит? Да неужто ты веришь в эту дурь, что Серега с Майданским тогда, возле вашего театра, вот так ни с того ни с сего повздорил?! Да они из-за этой бабы сцепились, ревность у них друг к другу была, должно быть, муж знал о чем-то или догадывался! Что, не веришь? Ты глаза-то разуй, дура набитая! Сама живешь, будто в консервной жестянке в морозильнике лежишь, пусть вреда от тебя нет, но и пользы никакой, так ведь не все такие! С каких щей эта баба рассыпалась перед Серегой? Из простой благодарности? Нет, у них роман был, любовь у них была, она его потому в лагере поддерживала, что надеялась: вот он воротится – и все промеж них снова засверкает-засияет. Надеялась, ждала – ну а потом и ждать перестала! И это письмишко ему прислала.
– Уважаемые пассажиры! Скорый поезд сорок пять сообщением Москва – Барнаул прибывает к первой платформе. Повторяю…
Григорий поморщился от громкого голоса диспетчера, незряче глянул за окно, потом перевел глаза на Лиду и потряс потертой бумагой, исписанной косым почерком:
– Ты только посмотри! Ты только вчитайся, что она пишет! Мне долгое время казалось, что я не смогу спокойно слышать Ваше имя… как сжалось мое сердце, когда я увидела Вас за решеткой – Вас, убийцу моего мужа. Я даже сознание потеряла тогда от ужаса. Смекаешь? Конечно, больно ей было парня своего за решеткой увидеть, куда он из-за нее же и угодил! А потом – ты только погляди! Но вот теперь, по прошествии нескольких лет, я вдруг ощутила, что мои прежние чувства к Вам совершенно изменились. Я испытываю к Вам отнюдь не ненависть, не злобу или какое-то другое острое чувство. Я наконец-то поняла, что освободилась от ежедневных, ежечасных мыслей о Вас. Я обрела свободу от своего прошлого. Она разлюбила Серегу – это понятно тебе, хорошая девочка Лида? Разлюбила – и освободилась от него. А вот это как тебе нравится? Я была убеждена, что после смерти мужа должна похоронить себя, поставить крест на личном счастье. Намекает на то, что Сережу ждала! Но… Я встретила человека, которого полюбила с первого взгляда. Он полная противоположность моему покойному мужу, да и вообще всем моим прежним знакомым. Это о каких же прежних знакомых она говорит, как думаешь? Да все о том же Сергее! Которого теперь она отставила, по воле волн пустила, которому сказала: прости-прощай! Встреча с ним стала для меня судьбоносной и перечеркнула все мои прежние планы, абсолютно все! Короче, друг любезный Серега Погодин, ты мне теперь на хрен не нужен, у тебя своя жизнь, а у меня – своя. И все, о чем мы когда-то вдвоем мечтали и о чем ты один мечтал, лежа на коечке в бараке и хрупая печенюшку, которую я тебе послала, – все это надо затолкать в единственное подходящее для этого место: к негру в жо… – Тут Григорий хихикнул и поправился: – Проще говоря, псу под хвост.
За окном загрохотало. Состав вытянулся вдоль вокзала. Проплыли мимо вагоны с табличками: «Москва – Барнаул». Но Григорий на них даже не взглянул.
– И дальше эта сука сообщает мужику, что она полюбила. Типа, впервые в жизни. А вот фразочка, достойная самого Александра Сергеевича Пушкина! Конечно, в моей жизни были и другие мужчины, однако теперь я с облегчением закрываю глаза на все страницы моего прошлого. Это Серега был в ее жизни! Это на Серегу, значит, она глаза закрывает. Не слабо, да?
– Уважаемые пассажиры! Скорый поезд сообщением Москва – Барнаул прибыл к первой платформе. Просим пассажиров пройти на посадку. Стоянка поезда – десять минут.
– Нет, ну ты скажи мне, что она после этого не волчица! – воскликнул Григорий. – А? Но баба, конечно, железная. Другая небось побоялась бы на зону такое письмо прислать. Другая задумалась бы: а не перервет ли хрип мне с любовником этот парень, когда выйдет? Ведь он уже не тот ручной серенький козлик, с которым я когда-то играла как хотела. Небось зубы-то отрастил… Но она крепко, видать, в свою власть над Серегой верила. Знала его как облупленного. Понимала, что ей его бояться нечего. И если она ему дала установку, как тот Кашпировский: Прощайте навсегда! – так, значит, тому и быть. Он с тоски подохнет, но к ней больше шагу не сделает, пути ей не перейдет и жизнь заедать не станет. Так оно и вышло…
– Заканчивается посадка в скорый поезд номер сорок пять сообщением Москва – Барнаул. Провожающих просят выйти из вагонов.
– Ешкин кот! – воскликнул Григорий. – Постой, паровоз, не стучите, колеса, не уезжайте без меня! Прощай, Ли-да. Хорошая девочка Лида… Прощай, не поминай лихом. На, держи, это тебе.
Григорий сунул ей в руки письмо и ринулся на перрон.
Лида машинально развернула листок и снова вгляделась в косые строки:
… Я благодарна Вам за все, что случилось со мной по Вашей вине… Нет, убийство остается убийством, однако теперь я совершенно счастлива и не могу, не хочу больше проклинать Вас. Наоборот – я благословляю Вас и прощаюсь с Вами навеки. Желаю Вам обрести свое новое счастье так же, как обрела его я…
Какая чепуха! Какую чушь ей наговорил Григорий! Да мыслимо ли такое?! А она стояла тут, развесив уши, и слушала его, разинув рот. Вот уж правда что дура!
Ладно, не злись, «хорошая девочка Лида». Видно, этот Григорий и в самом деле был Сереже настоящим другом, потому и жалеет о нем, потому и переживает из-за его смерти.