Мы несколько раз пролетели над городом, и в конце концов я, видимо, заснула. Меня разбудил Алекс – толкнул в плечо и спросил, не сплю ли я.
– Нет, – ответила я. – Что случилось?
– Ничего. Просто хотел кое-что показать. – Вид у него был обескураженный.
На дисплеях было несколько видов города.
– Тут что-то не так, – сказал Алекс.
К моему удивлению, оказалось, что я проспала почти пять часов.
– Ты о чем?
Алекс показал на одно из изображений:
– Так выглядел город, когда его впервые увидела Белль, ранним вечером. – Он постучал по вспомогательному экрану. – А так он выглядит сейчас.
По-прежнему светились уличные фонари и огни в парке, – впрочем, этого следовало ожидать.
– Взгляни на дома.
И опять я не увидела никакой разницы. Огни горели повсюду.
– Что ты имеешь в виду?
– Белль, который там час?
– Около трех часов до рассвета.
– И?..
– Взгляни на эту группу домов. Везде горит свет. Огни образуют изогнутую линию.
Я сравнила два изображения: на обоих – одна и та же U-образная светящаяся линия. После этого я посмотрела, что творится в других местах. Через два часа после захода солнца вдоль периметра протянулась длинная цепочка огней. Точно такая же, как сейчас, посреди ночи.
Алекс побарабанил пальцами по краю дисплея:
– Не думаю, что там есть кто-нибудь.
– Белль, – спросила я, – какова продолжительность суток на этой планете?
– Тридцать один час, одиннадцать минут и сорок семь секунд.
– Вот тебе и объяснение, Алекс. Здешние сутки намного длиннее наших, и местные жители приспособились к ним. Ночь у них продолжается около двенадцати часов вместо девяти или десяти. Соответственно, они дольше спят и позже ложатся.
– Возможно, – кивнул Алекс, но было ясно, что он мне не верит.
– Почему бы и нет?
– Перед нами город, в котором за семь с лишним часов не загорелось ни одно окно. И ни одно не погасло.
– Ты проверял все окна?
– Белль? – спросил Алекс.
– Все верно, Чейз. Город выглядит точно так же, как и в первый раз, когда я его увидела.
– Будем садиться и выяснять, в чем дело? – спросила я.
– Предпочитаешь другой вариант?
Мы сочли разумным дождаться рассвета, прежде чем отправляться с визитом. В ожидании мы сделали еще несколько снимков, но расположение огней не менялось. Никто не выключал свет, никто его не включал. Даже после восхода солнца ничего не изменилось.
Мы жевали тосты и запивали их апельсиновым соком, готовясь к отлету, когда Белль объявила, что приняла сообщение от Одри. Извинившись, я ушла на мостик. Несколько минут спустя ко мне присоединился Алекс.
– Спрашивает, как у нас дела.
– Я бы сказала, не лучшим образом.
– Она просит передать тебе привет.
Время прохождения сигнала между Эхо и Окраиной в одном направлении составляло чуть меньше шести суток. Первые наши сообщения ушли около четырех дней назад, так что их никто еще не получил.
Я записала сообщение для Робина: показала ему огни, объяснила, что мы ничего не понимаем в происходящем и собираемся увидеть все сами, спустившись на планету.
– Как только выясним, в чем дело, я тебе сообщу, – сказала я.
Когда мы прилетели на планету, солнце висело низко над горизонтом. Серое небо было затянуто густыми облаками.
Мы проплыли над городом, пытаясь найти хоть какие-то признаки жизни. На углу стояли два четвероногих создания величиной с оленя и глядели на нас. Больше на улицах не было никого. Мы видели брошенные повозки и фургоны, а иногда становилось совсем страшно: нам попадались кости.
Вблизи упадок был еще очевиднее. Здания нуждались в покраске. От окон отваливались ставни. Дворы заросли сорняками. Один дом раздавило рухнувшим деревом.
Приземлившись в одном из парков, я выключила двигатели. Некоторое время мы оставались в кабине, мигая огнями и пытаясь привлечь хоть чье-нибудь внимание, а также привыкая к добавочному весу, как обычно. Город оставался все таким же безмолвным.
Наконец Алекс поднялся с кресла.
– Уверена, что хочешь пойти со мной? – спросил он.
От океана нас отделяли два квартала. Параллельно берегу шла широкая улица с домами по обеим сторонам – невысокими зданиями в четыре-пять этажей. В некоторых окнах на верхних этажах горел свет.
– Однозначно, – ответила я.
На первых этажах располагались магазины. Один из них тоже был освещен.
Я вышла вслед за Алексом и закрыла люк.
Парк зарос сорняками и кустарником. В нем стояли скамейки, горки и качели, а также скульптура – вероятно, бывший фонтан: четыре каменные рыбы вокруг двух змей с разинутой пастью.
Было не так холодно, как в прошлый раз, но всеобщее запустение ощущалось еще больше – думаю, потому, что здания без людей давят на психику куда сильнее, чем лес без людей. Возможно, дело было также в огнях.
Мы сделали несколько фотографий, послушали шорох океана и поглядели на змей. Подойдя к группе зданий, мы посмотрели в оба конца дороги – то есть проспекта, – прислушиваясь к шуму прибоя и звукам собственных шагов. Уличные фонари были примерно вдвое выше нашего роста. Остановившись возле одного из них, Алекс посмотрел вверх. Источником света была не лампочка или панель – что-то мигало, сгорая, на конце трубки.
– Газ, – сказал Алекс.
Мы зашагали по некоему подобию тротуара, погребенному под грязью и песком. Витрины попадались в основном разбитые, а те, что остались целыми, были покрыты толстым слоем пыли. Содержимое их давно исчезло. Уцелел лишь один набор для спальни, а в другом месте – несколько стульев и скамеечка для ног. Еще мы нашли посреди улицы маленькую печку и пару ржавых кастрюль.
– Может, у них случилась эпидемия, – сказала я.
Дома выглядели скучно: большие каменные коробки. Иногда верхний этаж чуть выступал над остальными, но похоже, это было единственным архитектурным украшением.
Выбрав одно из зданий, где в окнах горел свет, мы вошли внутрь и стали подниматься по лестницам, заглядывая в длинные коридоры. Все двери были заперты. Мы вскрыли несколько; оказалось, что за ними – офисы. Помещение, в котором горел свет, находилось на верхнем этаже. Вломившись туда, мы обнаружили высохший труп в кресле за столом.
Во втором здании, видимо, произошла бойня. Количество трупов определить было сложно: судя по всему, туда проникли животные и растащили тела. Но в нескольких комнатах мы обнаружили пятна крови. Повсюду валялись кости.
– Алекс, – сказала я, – это какой-то кошмар. Сколько бы мы ни заработали на этом денег, оно того не стоит. Пусть все остается как есть.
Я вовсе не хотела его обидеть, но, кажется, все же обидела. Мы стояли посреди этого жуткого места, на каком-то проволочном ковре. Алекс с трудом сдерживал гнев.
– К твоему сведению, – сказал он, – дело вовсе не в прибыли. И «Рэйнбоу» не имеет к этому никакого отношения, если вообще когда-либо имела. – Взяв за руку, он вывел меня наружу. – Здесь произошло нечто невообразимое. И наш долг перед этими людьми – выяснить, что именно с ними случилось.
Мы повернули на юг. Здания с магазинами сменились строениями пониже – офисной и жилой застройкой. Возле одной двери висела каменная табличка. Алекс заглянул в коммуникатор и сравнил символы, выбитые на плите и на табличке. Ни малейшего сходства.
– Тем лучше, – сказал он.
– Почему?
– Не хотелось бы узнать, что мы искали, например, адвокатскую контору.
Я рассмеялась, а вслед за мной и Алекс. Смех отдавался эхом на пустых улицах.
– Интересно, когда здесь в последний раз слышали что-нибудь подобное? – сказал Алекс.
Мы заглянули в окно одного из освещенных домов: кресла, круглый стол, повсюду занавески. А свет – тот самый, что привел нас сюда через всю планету, – шел от пары ламп. Одна лампа стояла на столе, другая – в углу. В соседнем помещении – возможно, оно служило кухней – тоже горел свет.
Я увидела торчащую из другой комнаты пару ног – высохших, сморщенных, в брюках неопределенного цвета.
Глубоко вздохнув, Алекс показал на настольную лампу:
– Видишь трубу внизу?
– Да.
– По ней поступает газ. Где-то должен быть выключатель.
– Значит, кто-то включил свет и оставил его гореть?
– Похоже на то.
В других домах мы нашли новые лампы и новые трупы.
– Где-то неподалеку есть источник природного газа, – сказал Алекс. – Газ поступает по трубам и, видимо, расходится по всему городу. Свет будет гореть, пока он не закончится.
Наконец мы направились обратно к парку. Ветер усилился.
– Как давно, по-твоему, это продолжается?
– Не знаю. Какое-то время.
Глава 34
Ничто так не характеризует цивилизацию, как ее искусство. Поведайте мне, как эти люди воспринимают красоту, что доводит их до слез, – и я скажу вам, кто они такие.
Тулисофала. Горные перевалы[6]
Мы наткнулись на то, что посчитали бывшим обувным магазином. Полной уверенности не было – обуви мы нигде не увидели, но зато там валялись коробки соответствующего размера и обувной рожок.
Мы наткнулись на то, что посчитали бывшим обувным магазином. Полной уверенности не было – обуви мы нигде не увидели, но зато там валялись коробки соответствующего размера и обувной рожок.
Нам встретились и другие магазины – продуктовый, с пустыми полками, и лавка, где, возможно, продавали оружие. Она также была полностью опустошена. И скобяная лавка тоже.
– Что бы здесь ни случилось, – сказал Алекс, – об этом знали заранее.
Дальше мы попали в художественную галерею. Стены ее были пусты, и выяснить, что помещалось в здании, мы смогли лишь благодаря разбросанным по полу печатным листовкам. Все остальное исчезло.
– Может, и не все, – заметил Алекс, стоя у двери в задней части галереи. Дверь была заперта. Большая и тяжелая, она держалась до сих пор, несмотря на множество пулевых отверстий. Рядом лежал высохший труп с пистолетом в руке – может, владелец, а может, один из грабителей. Пройдя мимо него, Алекс вскрыл дверь резаком.
За дверью находились запасники. У стен стояли покрытые тканью картины – ничем иным это быть не могло. Переглянувшись, мы включили фонари, выбрали одну из картин и сняли ткань.
Это оказалась абстракция – изогнутые полосы разной ширины, голубые и серебристые, на фоне веток и цветов. В помещении было темно, и пол отсырел – как и картина, изуродованная большими серыми пятнами.
– Жаль, – сказал Алекс.
Мы сняли ткань с другого полотна.
Две луны освещали здание, похожее на сельскую церковь. От здания исходило призрачное сияние, а в стороне стояли два оленеобразных существа.
Картина была прекрасна, несмотря на повреждения от сырости.
Алекс промолчал, но я поняла, что он разочарован.
Следующая картина оказалась портретом.
На нем был изображен человек – пожилой, в темном пиджаке и белой рубашке с расстегнутым воротом, с подстриженной бородой. Он смотрел на нас зелеными глазами, едва заметно улыбаясь.
– Алекс, – сказала я, – думаешь, это те самые люди, которые построили многоугольное здание на Эхо Второй? Я имею в виду, их предки?
– Возможно, Чейз. Скорее всего, да. Жаль, что при последних поколениях все пришло в упадок и они пользовались газовым освещением.
– Что же с ними случилось?
Холст местами облупился и был покрыт пятнами.
Алекс молча водил лучом фонаря по портрету, освещая дружелюбные черты мужчины. Я думала о том, кто это был и что с ним стало.
Одно за другим мы просмотрели все полотна – пейзажи, абстракции, другие портреты. Смеющаяся девушка на крыльце. Мать с ребенком. Мужчина рядом с большим оседланным животным, похожим на огромного бульдога. Дом у озера.
Каждый раз мы с неохотой возвращали ткань на место и снова ставили картину у стены. Иногда Алекс что-то бормотал себе под нос, порой даже разборчиво:
– И на эту попала вода.
– Похоже на Бранковского, но тоже испорчена.
– Судя по всему, им нравилась абстрактная живопись.
Под самый конец мы нашли неповрежденную картину: метель и заснеженная гора. На ее склоне виднелось нечто вроде динозавра: он объедал ветви дерева.
Картина была прекрасна, может, нам хватило уже того, что она не пострадала. Честно говоря, от всего увиденного у меня по спине пробегал холодок – не спрашивайте почему. Я бы с удовольствием повесила пейзаж с динозавром у себя в гостиной, но в том мрачном месте мне хотелось плакать, глядя на него.
Алекс несколько минут стоял, восхищаясь картиной. Наконец он задал вопрос, которого я вполне ожидала:
– Чейз, как думаешь, мы сумеем погрузить ее в челнок?
– Нет, – ответила я. Картина была слишком велика. Мы не протащили бы ее даже через шлюз. Снова завернув картину в ткань, мы отнесли ее в соседнюю комнату и положили на стол.
– Нужно найти способ.
– Алекс… – сказала я.
– Что?
– Как-то нехорошо забирать ее.
– Думаешь, разумнее оставить ее здесь?
– Не знаю.
– Здесь сыро, Чейз. Если оставить картину, она погибнет.
– Знаю. Я просто… не могу объяснить почему. Как будто мы совершаем кражу.
– Как по-твоему, чего хотел бы от нас художник? Чтобы мы оставили картину в сыром помещении? Или…
Мне хотелось сказать: «А что, если мы вернемся и сообщим о находке?» Но тогда на планету явилась бы толпа охотников за сокровищами. Они унесли бы все, включая картину, каменных рыб со змеями в парке, а может, даже газовые фонари и вообще любые найденные предметы.
– Если ты настаиваешь… – сказала я.
– Да брось, Чейз. Допустим, мы нашли жемчужину Корейнии, – ты оставишь ее на столике в спальне?
– Это другое.
– В чем разница?
Я не знала.
– Во-первых, – сказала я, – жемчужина Корейнии прошла бы через шлюз.
– Угу, – кивнул Алекс. – Верно. – Он осторожно дотронулся кончиками пальцев до картины. – Это не холст. Вообще не гнется.
– Значит, ее не свернуть?
– Нет.
– А из рамы вынуть можно?
– Без повреждений – вряд ли.
Нам требовалась помощь Белль. Я удостоверилась, что она находится в зоне действия радиосвязи.
Даже на Окраине картина весила бы немало, а на Эхо III ее вес был намного больше – и наш тоже. Путь до челнока занимал около четверти часа, и, чтобы дотащить до него картину, пришлось бы серьезно потрудиться. Поэтому мы решили поступить иначе: подвести челнок к зданию и поставить его за входной дверью. Сложно, но вполне реально. Подняв картину, мы перетащили ее обратно в запасник и снова поставили к стене.
– Пошли, – сказала я.
– Бери челнок, а я подожду здесь.
– Алекс, никто ее не украдет.
– Знаю. Что поделаешь, привычка.
– Ладно. Я скоро вернусь.
Знаю, это выглядит глупо, но я понимала его чувства. То была не просто картина, которая в случае продажи принесла бы нам огромные деньги. Благодаря ей мы получали представление о том, кто жил на этой планете. Алекс не хотел допустить ни малейшей возможности того, что она пропадет.
Найдя в одном из ящиков моток троса, я подняла челнок и опустилась на улице, у самой галереи. Алекс вышел из дверей, не сводя взгляда с люка.
– Ты права, – сказал он. – Точно не влезет.
Даже если бы мы протащили картину через шлюз, она не поместилась бы в кабине.
– Придется привязать к корпусу, – ответила я.
– Снаружи? – ужаснулся Алекс.
– Другого способа нет.
– Думаешь, мы сумеем доставить ее на «Белль-Мари» в целости и сохранности?
– Вряд ли.
– Каковы шансы?
– Не знаю, Алекс. Предлагаю оставить ее здесь, а потом прилететь на чем-нибудь побольше.
– Я бы так и сделал, но очень не хочется ее бросать.
Я ждала, что Алекс передумает, но он не собирался отступаться от своей идеи.
– Ладно, – сказала я. – Посмотрим, что удастся сделать.
Мы вытащили на улицу стол и поставили его рядом с челноком, затем вынесли картину и осторожно положили ее на стол. Убедившись, что она плотно завернута в ткань, мы обмотали сверток тросом.
– Придется закрепить на шасси, – сказала я. – Больше негде.
– Ладно, Чейз. Как скажешь.
Я объяснила, что собираюсь делать. Алекс согласился. Я вошла в челнок и села за приборную панель.
– Готово, Алекс.
– Действуй.
Я включила антигравы и поднялась над землей метра на два.
– Хорошо, – кивнул Алекс.
– Белль, можешь удерживать нас на месте? – спросила я.
– Вас поняла. – В ее голосе послышались предупреждающие нотки. – Но имейте в виду, что зависание в воздухе при данной силе тяжести влечет за собой серьезный перерасход топлива.
– Ясно.
– Предлагаю поторопиться.
Я вернулась в шлюз и спустилась по лестнице. Алекс подал мне руку и недовольно проворчал:
– Надо проверить, что ты там ешь.
Ха-ха.
Часть свертка с картиной находилась внутри поля действия антиграва, так что он весил меньше обычного, но все равно оставался достаточно тяжелым. К тому же с ним было очень неудобно обращаться. Мы начали привязывать его снизу к шасси, что оказалось не так-то просто. Сверх того, приближалась гроза и поднялся сильный ветер. Внезапно Алекс сказал, что я должна вести себя осторожнее и не уронить картину, а потом сам чуть не упустил ее. Ему начинало казаться, что рано или поздно картину все равно унесет.
Алекс то и дело поглядывал на небо, где среди туч сверкали молнии.
– Чейз, – сказал он, – когда поднимемся, сможешь уйти от грозы?
– Не знаю. Хочешь знать, что я думаю?
– Конечно.
– Самое умное – отнести картину обратно и переждать грозу.
Алекс вздохнул и вышел на связь:
– Белль, можешь дать прогноз насчет непогоды? Как долго это будет продолжаться?
– Вероятно, всю ночь, Алекс. Просвета не предвидится.
Алекс бросил испепеляющий взгляд на здание галереи.
– Давай убираться отсюда, – сказал он. – Просто будем осторожнее.
Мы обошли вокруг упакованной картины, проверяя надежность крепления.
– Мы сжигаем слишком много топлива, – еще раз предупредила Белль.
– Ладно. – Алекс знаком сообщил мне, что готов подняться на борт. Однако челнок висел слишком высоко.