Элизабет. Если я стану безразлична Тедди, я не останусь с ним и пяти минут.
Леди Китти. Такое говорят, когда уверены, что мужчина любит, а когда этой уверенности нет — о-о, дело обстоит совсем иначе. Тогда уже надо удержать его любовь. Ничего другого не остается.
Элизабет. Я человек, наконец. Я могу самостоятельно прожить.
Леди Китти. У вас есть сколько-нибудь своих денег?
Элизабет. У меня ничего нет.
Леди Китти. Тогда о какой самостоятельности вы говорите? Вы считаете меня глупой, легкомысленной женщиной, а я прошла трудную школу. Можно писать любые законы, можно дать нам избирательное право, но когда доходит до дела, то платит и заказывает музыку мужчина. Женщина станет равноправна в одном-единственном случае: если она точно так же, как мужчина, зарабатывает себе на жизнь.
Элизабет (улыбаясь). Немного смешно именно от вас слышать такие вещи.
Леди Китти. Кухарка, выйдя замуж за дворецкого, может выцарапать ему глаза, потому что зарабатывает столько же, сколько он. А женщины в вашем положении или в моем — они всегда будут зависеть от мужчин, которые их содержат.
Элизабет. Мне не нужна роскошь. Вы не представляете, как мне опротивела красивая обстановка. Эти набитые красотой дома похожи на тюрьму, мне трудно в них дышать. Когда я в платье от Калло еду в «роллс-ройсе», я завидую продавщицам в костюмчиках, скачущим на подножку автобуса.
Леди Китти. То есть вы сможете заработать себе на жизнь, если потребуется?
Элизабет. Смогу.
Леди Китти. А кем вы сможете работать? Только няней либо машинисткой. Чушь все это. Роскошь портит женщину. Однажды отведав, она уже не может без нее обойтись.
Элизабет. Смотря какая женщина.
Леди Китти. В молодости мы считаем себя непохожими на других, а как станешь чуть старше, то и увидишь, что все мы из одного теста.
Элизабет. Вы очень добры, что так тревожитесь за меня.
Леди Китти. Мне страх подумать, что вы собираетесь повторить мою жалкую ошибку.
Элизабет. Не говорите так, не надо.
Леди Китти. Посмотрите на меня, Элизабет, посмотрите на Хьюи. Неужели вы думаете, что наша жизнь удалась? Если бы мне вернуть мое время, неужели, вы думаете, я бы все это повторила? И что он повторил бы?
Элизабет. Просто вы не знаете, как я люблю Тедди.
Леди Китти. А я, по-вашему, не любила Хьюи? Или он не любил меня?
Элизабет. Любил, я уверена в этом.
Леди Китти. Вначале, конечно, все было божественно. Мы были смелыми, отчаянными, а уж как мы любили друг друга! Первые два года были восхитительны. Меня, знаете, игнорировали, но мне это было безразлично. Любовь была важнее всего. Конечно, испытываешь некоторое неудобство, когда встречаешь старую приятельницу и бросаешься к ней, радуясь встрече, а наталкиваешься на холодный взгляд.
Элизабет. Вы думаете, такими друзьями стоит дорожить?
Леди Китти. Может, у них самих рыльце было в пушку. Может, они — были искренне шокированы. Во всяком случае, надо, сколько возможно, уберегать своих друзей от таких испытаний. Горько ведь, что друзей оказывается так мало.
Элизабет. И все-таки они есть.
Леди Китти. Да, и они приглашают заходить, когда абсолютно уверены, что вы не столкнетесь у них с каким-нибудь недоброжелателем. А то еще так скажут: «Дорогая, ты знаешь, как я к тебе привязана и ничему не придаю значения, но у меня растет дочь, и ты меня правильно поймешь, ты не обидишься, что я не зову тебя к нам».
Элизабет (улыбаясь). По-моему, это не самое страшное.
Леди Китти. Сначала я находила в этом даже облегчение, потому что это еще больше сближало нас с Хьюи. Но знаете, мужчины очень забавные люди. Даже когда они вас любят, они не любят вас с утра до вечера. Им нужна перемена, нужна встряска.
Элизабет. Бедняги, я бы не стала их за это корить.
Леди Китти. Потом мы обосновались во Флоренции. И поскольку мы не могли окружить себя привычным обществом, мы свыклись с тем обществом, какое нам досталось. Сомнительной репутации женщины и развратные мужчины. Снобы, благоволившие к людям с высоты своих титулов. Никому не ведомые итальянские князья, норовившие занять у Хьюи несколько франков, и потрепанные графини, любившие прокатиться со мной в Кашины[*3]. А потом Хьюи затосковал по прежней жизни. Собирался поехать на охоту, только я не пустила. Боялась, он не вернется.
Элизабет. Но вы же знали, что он вас любит.
Леди Китти. Ах, моя дорогая, сколь благословен институт брака — для женщин, и какие они глупые, что не желают ладить с ним. Как мудра Церковь, основываясь на инди... инди...
Элизабет. Разре...
Леди Китти. ...на разрешимости брака. Поверьте, это далеко не шуточное дело, когда вы можете полагаться только на себя, удерживая мужчину. Я не могла позволить себе стареть. Моя дорогая, я вам открою секрет, про который не знает ни одна живая душа.
Элизабет. Какой же?
Леди Китти. У меня ведь совсем другого цвета волосы.
Элизабет. Неужели!
Леди Китти. Я подкрашиваю их. Вы бы в жизни не догадались, правда?
Элизабет. Никогда бы не догадалась.
Леди Китти. И никто не догадывается. Дорогая, они белые — преждевременно, конечно, однако — белые. В этом вообще мне видится символ моей жизни. Вы интересуетесь символизмом? По-моему, это что-то совершенно замечательное.
Элизабет. Вряд ли я хорошо разбираюсь в этом.
Леди Китти. И как бы я ни уставала, мне всегда надо было блистать и смеяться. И упаси бог дать Хьюи увидеть страдающее сердце за моими смеющимися глазами.
Элизабет (участливо). Бедная вы, бедная.
Леди Китти. А когда я видела, что он кем-то увлечен, какой же меня терзал страх, какая ревность! Поймите, ведь я не смела устраивать сцену, перед которой, конечно бы, не остановилась, будь я ему женой. И приходилось делать вид, что ничего не замечаешь.
Элизабет (пораженная). То есть вы хотите сказать, что он в кого-то влюблялся?
Леди Китти. Разумеется, время от времени.
Элизабет (не зная, что сказать). Наверное, вы были очень несчастны.
Леди Китти. Я была страшно несчастна. Я ночами рыдала в подушку, когда Хьюи говорил, что идет в клуб играть в карты, а я-то знала, что он с той ужасной женщиной. Но и то сказать, было множество мужчин, горевших желанием утешить меня. Мужчины, знаете, всегда тянулись ко мне.
Элизабет. Ну разумеется, это я могу себе представить.
Леди Китти. Но я не могла поступаться чувством собственного достоинства. Что бы там ни вытворял Хьюи, я знала, что не сделаю ничего такого, в чем придется раскаиваться.
Элизабет. Теперь-то можете порадоваться за себя.
Леди Китти. О да. Невзирая ни на какие соблазны, я оставалась абсолютно верна Хьюи — в душе.
Элизабет. Я не очень вас понимаю.
Леди Китти. В общем, был такой бедный итальянский мальчик, молодой граф Кастель Джованни,— так он настолько безнадежно влюбился в меня, что мать заклинала не быть к нему чересчур жестокой. Она боялась, что он умрет от чахотки. Что мне оставалось делать? И еще, уже годы спустя, был такой Антонио Мелита. Этот грозил застрелиться, если я не... вы же понимаете, я не могла допустить, чтобы бедный мальчик застрелился.
Элизабет. Вы думаете, он в самом деле застрелился бы?
Леди Китти. А кто его знает. Итальянцы такие страстные. Вообще-то он был сущий агнец. У него были такие красивые глаза.
Элизабет долго, только что не оторопело смотрит на беспутную накрашенную старуху.
Элизабет (хрипло). Но... по-моему, это ужасно.
Леди Китти. Вы шокированы? Люди жертвуют жизнью ради любви, а потом оказывается, что любви приходит конец. Трагедия любви не в смерти и не в разлуке. Это можно пережить. Трагедия любви в безразличии.
Входит Арнолд.
Арнолд. Мне нужно поговорить с тобой, Элизабет, можно?
Элизабет. Конечно.
Арнолд. Может, прогуляемся в парке?
Элизабет. Если хочешь.
Леди Китти. Нет-нет, оставайтесь здесь. Мне все равно надо идти. (Уходит.)
Арнолд. Я хочу, чтобы ты немного выслушала меня, Элизабет. Я был так огорошен сказанным тобою, что совершенно потерял соображение. Я вел себя глупо — пожалуйста, прости. Я раскаиваюсь в своих словах.
Элизабет. Ну что ты, не вини себя. Это ты прости, что я вынудила тебя на эти слова.
Элизабет. Ну что ты, не вини себя. Это ты прости, что я вынудила тебя на эти слова.
Арнолд. Я хочу спросить: ты твердо решила уйти?
Элизабет. Твердо.
Арнолд. Сейчас я чувствую, что наговорил вещей, которых не хотел говорить, а что хотел — не сказал. Я поглупел и совершенно лишился языка. Я никогда не говорил, как сильно я тебя люблю.
Элизабет. Ой, Арнолд.
Арнолд. Пожалуйста, дай договорить. Это очень трудно. Мне страшно жаль, что, занявшись политикой, этим домом и тому подобными делами, я почти не интересовался тобой. Глупостью было рассчитывать на то, что ты, как в само собой разумеющееся, поверишь в мою великую любовь.
Элизабет. Но, Арнолд, я тебя ни в чем не упрекаю.
Арнолд. Я сам себя упрекаю. Я был бестактным и невнимательным. Но это, прошу поверить, вовсе не оттого, что я тебя не любил. Ты простишь меня?
Элизабет. Мне не за что тебя прощать.
Арнолд. Буквально до сегодняшнего дня, пока ты не заговорила об уходе, я не сознавал, как безумно люблю тебя.
Элизабет. Это после трех лет?
Арнолд. Как я горжусь тобою. Восхищаюсь. Когда я вижу тебя в гостях — такую свежую и прекрасную, возбуждающую всеобщий восторг, меня охватывает трепет при мысли, что ты моя и что потом я заберу тебя домой.
Элизабет. Ой, Арнолд, ты преувеличиваешь.
Арнолд. Я не могу представить этот дом без тебя. Как-то сразу жизнь стала пустой и бессмысленной. Ах, Элизабет, ты совсем меня не любишь?
Элизабет. Всегда лучше быть честной. Не люблю.
Арнолд. И моя любовь ничего не значит для тебя?
Элизабет. Я тебе очень признательна. Мне жаль, что я причиняю тебе боль. Что хорошего, если я останусь с тобой и буду все время несчастна?
Арнолд. Ты так любишь этого человека? Мое несчастье совсем ничего не значит для тебя?
Элизабет. Конечно, значит. Я просто умираю от этого. Понимаешь, я не знала, что значу для тебя так много. Я очень тронута. Мне так жаль, Арнолд, правда жаль. Но я ничего не могу поделать.
Арнолд. Бедное дитя, жестоко с моей стороны так мучить тебя.
Элизабет. Арнолд, поверь: я старалась сделать как лучше. Я старалась полюбить тебя, но у меня не получается. Ведь тут или любишь — или не любишь, в конце концов. Старанием делу не поможешь. А теперь я дошла до точки. Будь что будет, я уже не могу пойти против самой себя.
Арнолд. Бедное дитя, я так боюсь, что ты будешь несчастлива. Так боюсь, что ты еще пожалеешь.
Элизабет. Ты должен предоставить меня моей судьбе. Надеюсь, ты забудешь и меня, и горе, которое я тебе принесла.
Арнолд (в паузе он задумчиво расхаживает по комнате. Останавливается и поднимает на нее глаза). Если ты любишь этого человека и хочешь уйти к нему, я не стану тебе препятствовать. Единственное мое желание — сделать так, чтобы тебе было лучше.
Элизабет. Арнолд, ты ужасно добр ко мне. Если я дурно обошлась с тобой, то знай, по крайней мере, что я благодарна тебе за все твое добро.
Арнолд. Но я бы хотел, чтобы ты оказала мне одну услугу. Хорошо?
Элизабет. Ну конечно, Арнолд,— все, что в моих силах.
Арнолд. У Тедди не так уж много денег. А ты привыкла к известной роскоши, и мне непереносима мысль, что ты лишишься всего, что имела здесь. Меня убивает мысль, что ты будешь страдать от тягот и лишений.
Элизабет. Ну что ты, Тедди заработает сколько нужно. В конце концов, нам и нужно-то немного.
Арнолд. Боюсь, моей матери не очень легко жилось, но и такая жизнь была возможна только благодаря тому, что Портьюс был богат. Я хочу, чтобы ты позволила мне дать тебе содержание в две тысячи ежегодно.
Элизабет. Что ты, с какой же стати? Это глупость.
Арнолд. Прошу тебя согласиться. Ты не представляешь, какое это имеет значение для меня.
Элизабет. Ты ужасно добр, Арнолд. Мне стыдно даже говорить на эту тему. Я ни за что не возьму у тебя ни пенни.
Арнолд. Во всяком случае, ты не можешь помешать мне открыть в моем банке счет на твое имя. Берешь ты их — не берешь, но деньги будут начисляться каждый квартал, и если что случится, они будут тебя ждать.
Элизабет. Ты меня просто убиваешь, Арнолд. Мне-то нужно, чтобы ты сделал одну-единственную вещь. Я буду тебе очень признательна, если ты разведешься со мной как можно быстрее.
Арнолд. Нет, этого я не сделаю. Но я дам тебе повод развестись со мной.
Элизабет. Ты?!
Арнолд. Да. Но, само собой, некоторое время ты должна будешь вести себя очень осторожно. Я проверну дело как можно быстрее, но, боюсь, раньше, чем через полгода, ты не освободишься.
Элизабет. А как же место в парламенте, политическая карьера?
Арнолд. А-а, ладно, отец же отказался от своего места в таких же обстоятельствах. И очень неплохо прожил без всякой политики.
Элизабет. Но в ней вся твоя жизнь.
Арнолд. В конце концов, нельзя сидеть между двух стульев. Нельзя служить Богу и мамоне. Если хочешь вести себя порядочно, готовься за это пострадать.
Элизабет. Но я совсем не хочу, чтобы ты страдал за это.
Арнолд. Поначалу я напугался скандала. Но, смею сказать, это была всего лишь слабость с моей стороны. В моих нынешних обстоятельствах мне, конечно, было бы лучше держаться подальше от суда по бракоразводным делам.
Элизабет. Арнолд, ты делаешь меня абсолютно несчастной.
Арнолд. Перед обедом ты сказала совершенную правду. Для мужчины это ничего не значит, а для женщины значит очень много. Естественно, я в первую очередь должен подумать о тебе.
Элизабет. Глупости. Об этом не может быть и речи. Я за все расплачусь сполна.
Арнолд. Я ведь не очень многого прошу, Элизабет.
Элизабет. Я тебя всего лишаю.
Арнолд. Я ставлю одно-единственное условие. Я решил бесповоротно. Я никогда не разведусь с тобою сам, но я помогу тебе развестись со мной.
Элизабет. Арнолд, жестоко быть таким великодушным.
Арнолд. Это не великодушие. Просто у меня нет другого средства показать тебе, как глубоко и искренне я тебя люблю.
Молчание. Он протягивает ей руку.
Спокойной ночи. У меня еще много работы перед сном.
Элизабет. Спокойной ночи.
Арнолд. Ты позволишь поцеловать тебя?
Элизабет (с мукой). Ах, Арнолд!
Он строго целует ее в лоб и уходит. Элизабет продолжает стоять, глубоко задумавшись. Она чувствует себя сокрушенной. Входят леди Китти и Портьюс. На леди Китти плащ.
Леди Китти. Вы одна, Элизабет?
Элизабет. В письме, что вы спрашивали, леди Китти, от Тедди...
Леди Китти. Да?
Элизабет. Он хотел переговорить со мной перед отъездом. Он ждет в беседке около корта. Лорда Портьюса не затруднит сходить и позвать его сюда?
Портьюс. Конечно. Конечно.
Элизабет. Извините за беспокойство. Это очень важно.
Портьюс. Никакого беспокойства.
Уходит.
Леди Китти. Мы с Хьюи оставим вас наедине.
Элизабет. Я не хочу. Я хочу, чтобы вы остались тоже.
Леди Китти. Что вы собираетесь ему сказать?
Элизабет (в отчаянии). Пожалуйста, не спрашивайте. Какая я страшно несчастная.
Леди Китти. Бедное дитя.
Элизабет. Какая она гадкая, эта жизнь. Почему нельзя быть счастливым, не делая несчастными других?
Леди Китти. Если бы я знала, как вам помочь. Я всей душой с вами. (Лихорадочно соображает, что еще сделать или сказать.) Хотите, я подарю вам свою помаду?
Элизабет (улыбаясь сквозь слезы). Спасибо. Я не пользуюсь.
Леди Китти. А вы попробуйте. Очень помогает в трудную минуту.
Входят Портьюс и Тедди.
Портьюс. Доставил. Он, видите ли, зарекся идти сюда.
Леди Китти. Это когда за ним посылает дама? Такие манеры у сегодняшних молодых людей?
Тедди. Когда вас торжественно выставили из дома, по-моему, нахальство возвращаться как ни в чем не бывало.
Элизабет. Тедди, мне нужно, чтобы ты был серьезнее сейчас.
Тедди. Дорогая, в этой харчевне мне скормили кошмарный обед. Если ты вдобавок просишь, чтобы я был серьезным, я просто расплачусь.
Элизабет. Не идиотничай, Тедди. (У нее дрожит голос.) Я такая несчастная.
Он задерживает на ней посерьезневший взгляд.