– Какого класса были ими запрошены билеты?
– Во второй, – без запинки ответил кассир.
– Кто в тот день вёл паровоз и обслуживал в вагонах пассажиров?
– Не знаю, – снова покачал головой Рябов, – это вам укажет начальник станции.
Правая бровь Жукова недоуменно поползла вверх, но в глазах мелькнули догадка и понимание, мол, как я раньше не понял, ведь кондуктор наверняка видел тех молодых людей, что были спутниками Мякотина, и, наверняка, знает, на какой станции они вышли, ведь могли до столицы попросту не доехать, изменив свои планы, а еще кондуктор мог слышать, о чем беседовали молодые люди.
– Значит, начальник станции?
– Он, – снова закивал головой кассир, – а может, и полицейский, стоящий на дебаркадере, подскажет что. Он—то всех видит, всех из кондукторов знает.
– Селиван?
– Извиняюсь, но не припомню, кто из них был? Селиван или тот новый, как же его… Ну, их всего двое, так Селиван и подскажет, я его с полчаса тому видел.
– Благодарю, – брови штабс—капитана сошлись на переносице, – благодарю.
– Уповаю, что Вашим Благородиям смог оказать посильную помощь.
– В какой—то мере, – Орлов отвечал рассеянно, задумавшись о чем—то своём.
Миша не спускал с Василия Михайловича блестящих глаз, он бы поступил иначе и возможно не получил бы того результата, который, наверняка, их ожидает впереди. Пусть даже скакали эти молодцы с поезда из вагона в вагон, но кондукторы имеют намётанные глаза и поэтому должны уследить за пассажирами, тем более за такими.
– Ну, вот и ладненько, – казалось, Орлов очнулся от зимней медвежьей спячки. Глаза не были затуманены, а взирали с такой ясностью, что можно увидеть в них самого себя, как в зеркале. – Начальник на месте?
– Так точно, – отрапортовал Рябов, – сегодня с утра из кабинета не выходимши.
– Ну, вот и ладненько, – повторил штабс—капитан, не иначе понравилось повторять такие простые слова, перекатывая их языком во рту, как сладкий леденец в детстве.
Орлов резво поднялся с места, надев на голову фуражку, которую держал до этого в правой руке.
– Пошли, Миша, видимо, – он посмотрел на Рябова, который не поднялся, а вскочил с места, словно в комнату вошёл сам Великий Князь, иной раз пользующийся железной дорогой и тогда к поезду подцепляли дополнительный вагон, окна которого всегда были зашторены плотным бордовым бархатом и в проёме нет—нет да появится бледное лицо с маленькой бородкой, перевитой седыми прядями.
Глава двадцать седьмая. Стрельна
Начальник станции сидел в кабинете и не отозвался на требовательный стук в дверь, словно был слишком занят большими государственными делами, чтобы снизойти до обыденных высот.
Штабс—капитан вошёл первым и хотел произнести слова приветствия, но начальник станции его опередил, не поднимая головы сказал:
– Не видите, я занят, – так и не поднял взгляда.
Штабс—капитан переглянулся с Мишей и на губах заиграла лукавая улыбка, слова готовы сорваться с языка, но немигающие глаза начальника уставились невидяще на вошедших и голос прозвучал вновь:
– Господа, я занят, – начальник станции осёкся, – ах, это вы, господа! Рад видеть вас вновь, такие гости редки в моей обители, – слова сыпались, как горох, видимо служитель железной дороги пытался сгладить неловкость первой минуты, когда он так бесцеремонно хотел выставить за дверь гостей.
– Добрый день! – Произнёс Василий Михайлович, тем самым показывая, что не обращает внимания на происшедший здесь, в кабинете, маленький конфуз.
– Добрый, добрый, – слащавая улыбка висела на недовольном лице, – чем обязан такому визиту?
Штабс—капитан не стал миндальничать, а сразу же постарался взять быка за рога.
– Мы вынуждены прибегнуть в расследовании ведущегося дела к вашей помощи, ибо только вы в состоянии уточнить некоторые обстоятельства.
– Да, да, господа, я готов. – теперь в глазах чиновника засветились искорки понимания, а самое главное, собственной значимости, – оказать посильную помощь, – и добавил, видимо посчитав, что не будет лишним, – в силу моих скромных возможностей.
– Хотелось бы уточнить, – штабс—капитан без церемоний прошёл в кабинет и сел на стул, закинув ногу за ногу, достал портсигар, – позволите.
– Да, я не возражаю, – лицо начальника подёрнулось гримаской отвращения, он терпеть не мог сигаретного дыма, – курите.
– Хотелось бы уточнить, – вновь повторил Орлов, разминая в пальцах папиросу, увидев недовольное лицо, Василий Михайлович не стал раскуривать, а продолжил держать в пальцах, – вам известны служащие поездов, что проходят по станции.
– Н—да, я знаю не всех, но многих, – как—то уклончиво ответил начальник станции.
– Не буду нагонять туману, кто обслуживал поезд, проходивший четвёртого апреля около одиннадцати часов.
– В одиннадцать говорите? – Чиновник почесал шею. – Вспомнить надо, это ж когда было, тем паче, что учёт ведётся конторой Варшавского вокзала.
– Значит, ничем помочь не можете, – подлил масла Орлов, спрятав папиросу в портсигар и поднявшись с неудобного деревянного стула с высокой прямой спинкой.
– Господин Орлов, – начальник станции наконец—то вспомнил фамилию сопровождавшего Путилина сыскного агента, а вот второго, хоть убей, не припомнил, а вроде бы вчера даже и приезжал. Ах, память! Посетовал сам на себя в душе. – Зачем же так! – И обиженно задышал, – я с превеликим желанием помогу, тем паче, что наши интересы совпадают. – Бровь штабс—капитана при последних словах чиновника. – Да, совпадают. Мне не доставляет удовольствие находить обезображенных молодых людей по соседству со станцией. Что подумает Великий Князь? А Государь? Словно в басурманских странах живём, ей Богу!
Василий Михайлович, как и Миша, привыкли к таким словоохочевым излияниям. Служба такая!
– Значит, все—таки можете нам помочь?
– Всенепременейше! – И чиновник задумался, посмотрев в потолок, не иначе на нем пытался прочесть фамилии. Потом посмотрел на часы на стене.– Что это я? Они сегодня в четыре часа двадцать одну минуту пополудни будут проходить в столицу.
– Точно они?
– За свои слова ручаюсь, господин Орлов, чай не первый год при станции состою, – лицо чиновника забагровело от негодования, казалось даже шея покрылась пятнами.
– Благодарю за оказанное вспоможение, теперь в следствии продвинемся гораздо дальше, нежели в настоящую минуту, – Миша с интересом взглянул на штабс—капитана, не понимая шутит тот или говорит серьёзно.
– Всегда готов, – буркнул начальник станции, явно не принимая такого от столичных агентов, и не дожидаясь, когда те выйдут. Сел за стол и взял в руки бумагу, показывая тем самым, что чрезвычайно занят.
Уже у входа в здание вокзала Орлов все—таки закурил папиросу и с удовольствием выпустил струю дыма.
– Не нравятся мне занудные чинуши, делающие вид, что заняты исключительно службой, а на самом деле, – штабс—капитан махнул рукой, мол, что это я о такой личности, – теперь. Миша, наш путь лежит снова в столицу, а там… куда рельсы выведут.
– Ничего, – Жуков почесал щеку, – главное, чтобы в нужном направлении.
– И то верно.
– Что—то ты тихим стал, не узнаю я тебя.
– Думаю, – коротко ответил Жуков и добавил с какой—то обречённостью, – о жизни.
Штабс—капитан умолк, чтобы не быть обузой в таком занятии помощнику Путилина.
Снова ожидание. В расследовании всегда так. То бег без остановки, только поспевай отслеживать и людей, и их поступки, всяческие обстоятельства, не сосчитать мест, которые надобно было посетить, то не двигаешься с места, не имея возможности понять, куда идти.
По дебаркадеру фланировал, словно в вечерний час по Невскому проспекту, полицейский, высокий в отутюженном мундире, придерживая левой рукой саблю, чтобы не мешала при движении. Селиван, а это был старый знакомец Миши по предыдущим приездам, приложил руку к околышу фуражки, намеривался, видимо, остановиться подле сыскных агентов, но прошёл мимо, Миша, занятый размышлениями, не ответил на приветствие и даже не повернул голову в сторону полицейского, у которого только мелькнула улыбка на широком лице и исчезла в небольшой бороде.
– Селиван! – произнёс наконец Жуков, словно бы очнувшись ото сна.
– Здравия желаю! – Полицейский воротился и вновь приложил правую руку к околышу фуражки. – А я гадаю, вы это, Михал Силантич, иль не вы?
– Я —это я, – торопливо сказал путилинский помощник и в словах послышались извиняющиеся нотки. – вот снова приехали. – он развёл руки, – никак без Стрельны не обойтись.
Селиван молчал, только улыбка разделяла клинообразную бородку и с тщательностью аккуратно подстриженные усы.
– Что слышно в этих славных краях? – Теперь не унимался Жуков, до прихода поезда опять оставалось много времени.
Селиван молчал, только улыбка разделяла клинообразную бородку и с тщательностью аккуратно подстриженные усы.
– Что слышно в этих славных краях? – Теперь не унимался Жуков, до прихода поезда опять оставалось много времени.
– Ничего, Ваше Благородие! Правда, – полицейский понизил голос и немного смутился. Видимо, не привык передавать слухи, – говорят об убиенном.
– Что же говорят, не томи…
– В деревне говорят, что барчуки сперва сотоварища ремнём задушили, сняли одежду и унесли с собой, а потом возвернулись спустя какое—то время и голову отрезали.
– Откуда такие познания у деревенских? – Спросил дотоле молчавший штабс—капитан.
– Я подозреваю, что кто—то из них видел сие действо.
– Даже так? – Теперь пришёл черед удивления Жукова.
– Но мне кажется, мальчишка какой из деревенских видел, побоялся взрослым сказать, но тайна пересилила, вот он и поведал товарищам, а от них и до взрослых дошло.
– Любопытно, – переглянулись сыскные агенты, – и ты можешь найти мальчишку?
– Я же сказал слухи, так что доверия особого нет.
– На пустом месте слухи не родятся.
– И то верно, ваше благородие.
– Что ж, Миша, ты поезжай вослед нашим пострельцам, – штабс—капитан выразительно посмотрел на Жукова, – ну, а я займусь расспросами. Вдруг, что удастся выяснить.
– Дельная мысль, – подхватил путилинский помощник, но не стал уточнять, что упомянутые пострельцы, почитай, с неделю, как закончили своё путешествие зловещей шуткой с кровью на руках.
– Так что, Миша, пути наши расходятся, – и Василий Михайлович обратился к Селивану, – в таком вот деле не откажешь в помощи столичным чинам? – Улыбнулся.
– С превеликим удовольствием, ваше благородие, но нам запрещено отлучаться с места службы по всяким сторонним надобностям, – отрапортовал полицейский, не иначе не только дорожил службой, но и был отменным служакой.
– Разве ж помощь в расследовании убийства стороннее дело? – Съязвил на слова Селивана Миша.
– Так точно, стороннее, – с таким же непроницаемым лицом, как и минуту назад, произнес станционный блюститель порядка и добавил, – согласно, – на миг запнулся, вспоминая слышанное от начальства, – регламента службы.
– А… – Было открыл рот Миша, но его опередил Василий Михайлович, – если только «согласно регламента». Тогда вот скажи, что, братец, к кому в деревне я могу обратиться за помощью? Ты ж понимаешь, дело наше деликатное, могут ребятишки молчком отделаться, а нам убийц искать надо.
– Мы что? – Селиван дёрнул плечом, – всегда рады помочь.
– Вот и помоги.
– Перво—наперво, надобно вам, ваше благородие…
– Что ты заладил благородие да благородие, Василием Михайловичем меня зовут.
– Так точно, Ва, – начал тянуть полицейский, словно трудно выговорить имя, – силий Михайлович, так вот перво—наперво стоит поговорить со старостой Иваном Кузмичем, мужик толковый, справедливый, скрывать не станет, если подходец к нему знать.
– Селиван, – прикрикнул на блюстителя станционного порядка Орлов, – не томи, говори начистоту. Мы сюда приехали не чаи распивать.
– Вот в том—то и дело, – полицейский склонил набок голову, словно петух, приготовившийся к бою за право быть в курятнике первым, – Иван Кузмич сперва любит попотчевать, почаёвничать, – Селиван выделил последнее слово, – поговорить о том, о сем, впрочем, ни о чем, но в лоб его спрашивать нельзя, как рак забьётся в щель и молчком отделается от настойчивого гостя.
– Что ж, мне понятно, – Василий Михайлович смотрел на рельсы, уходящие двумя железными нитками вдаль, – как мне его найти?
– В деревню идите по той тропке, подле которой убиенного нашли, она прямо таки на околицу и выведет, а там у любого спросите, вам дом старосты и укажут и даже проведут, хотя в деревне только один двухэтажный. В нем и найдёте, Василий Михайлович, Ивана Кузмича, если он никуда по делам не уехал.
– Благодарю, Селиван, надеюсь воспользоваться твоими советами.
Полицейский приложил руку к голове, продолжил путь по дебаркадеру. Высокий. с прямой спиной, хоть сейчас на парад.
– Любопытные дела, – проговорил спустя некоторое время штабс—капитан, – вот так и узнаешь необходимые сведения почти походя.
Миша молчал.
Василий Михайлович, чтобы молчание было не так утомительно. Вновь достал из кармана потертый портсигар с выгравированным ангелом на крышке, и в самом деле, этот ангел спас от сабельного колотого удара в грудь, когда в одной из вылазок горцев на Кавказе, всегда осторожный и внимательный Орлов кинулся на помощь товарищу и не усмотрел, как из—за одного единственного куста с редкими листьями, перед ним вырос, словно из под земли, бородатый абрек с горящими глазами и обнажённой саблей в руке. Хорошо ещё, что пистолет у разбойника был за поясом, иначе лишился бы своей беспокойной жизни молодой поручик. А так только вмятина осталась на крышке серебряного портсигара.
Впустив струю папиросного дыма, штабс—капитан курил редко, но предпочтение отдавал ароматным и дорогим маркам.
– Что, Миша, будешь отслеживать поездку нашей троицы, – теперь в голосе Василия Михайловича звучала уверенность, что и в самом деле, юнцов было трое и два из них убийцы, —или будем далее вместе продолжать розыски?
– Василий Михайлович, – голос Миши звучал ровно, без какой—либо обиды, – зачем нам время терять, ведь человеческая память имеет особенность по прошествии времени многое забывать.
– Ты прав, – Орлов загасил папиросу, – жди поезда, а я – в деревню. Буду уповать, что найду наших свидетелей.
– Хорошо, – встретимся в отделении.
Штабс—капитан кивнул и пошёл по дебаркадеру к тропинке, что вела через рощицу в деревню.
Глава двадцать восьмая. В деревне
Рощицу было не узнать. Прошла всего неделя с того дня, как приехали к найденному телу, а деревья покрылись маленькими листьями, показавшимися из коричневых и черных, совсем неподходящих мрачностью к весне, ветвям, сквозь прошлогодний серый ковёр просвечивала изумрудная трава. Листья слабо колебались на ветвях яркими зелёными тенями и тихо скользили вослед лёгкому ветерку, который то внезапно просыпался, то также внезапно утихал: зашумит, поиграет невысокими деревьями и кажется, что оживает все кругом, балеринами закачаются гибкие концы веток. По бесконечно—бирюзовому небу едва двигались редкие белоснежные облака, напоминающие корабли, плывущие по бескрайнему воздушному океану, распустив на мачтах паруса. Их пушистые и прозрачные края медленно, но изменялись с каждой секундой. Облака таяли на глазах, не давая земле теней.
Василий Михайлович шёл по протоптанной тропинке, мыслей особо не было, просто, дышал полной грудью и наслаждался пришедшей весной, хотел только припомнить название деревни то ли, в самом деле, забыл, то ли не слышал.
Не хотелось выходить из рощицы, такое умиротворение: шум молодых листьев, гомон птиц, скрип почвы под ногами, что не хотелось заниматься продолжением мрачной истории, стоившей жизни молодому полному сил юноше, которому жить бы и жить. Но судьба распределилась иначе, сперва шнурок или верёвка, а потом и острый нож довершили печальное дело.
Впереди показались крыши изб, а за ними и сами бревенчатые дома, одно и двухэтажные, огороженные заборами, где невысокие с редкими жердями, где высокие с частыми широкими досками без просветов, не выдавая постороннему взгляду, что там стоит и творится, какая живность ходит по двору.
Штабс—капитан остановился на дороге с высохшими пятнами от прошлых луж, спросить было не у кого о доме старосты, но памятуя о том, что самый большой деревянный местного начальника, направился к крыше, особняком возвышающейся на другом краю деревни.
Ворота были открыты, Василий Михайлович обернулся, улица пуста. Сыскной агент с некоторой опаской ступил во двор.
– Хозяин, есть кто? – Кликнул Орлов и поднялся на крыльцо по основательно сработанным ступеням, отворил дверь в сени, из которых пахнуло прохладой. Вновь кликнул, – хозяин, есть кто дома?
Сыскной агент не стал входить в дом, постоял на крыльце, недоумевая, куда подевались хозяева. Решил все—таки дождаться, достал из портсигара папиросу, но не успел запалить огня, как со двора раздался довольно низкий голос.
– День добрый, – у крыльца стоял низкого роста мужчина, голубые большие глаза первое, что привлекало взгляд. Короткие волосы, казалось, торчали во все стороны, словно показывали, что живут отдельно от хозяина, борода с седыми нитями лопатой спускалась на грудь и губы скрывались под густыми усами. Полинялая рубаха какого—то серого цвета, а засученные рукава открывали натруженные руки, покрытые светлыми, едва заметными волосами. На ногах покрытые пылью сапоги, в которые были заправлены с заплаткой на колене черные шаровары. Мужчина склонил голову набок и с нескрываемым любопытством смотрел на штабс—капитана, как понял Орлов, изучал. – Заходи, – произнёс хозяин и первым вошёл в дом.