Возможно, это бы сработало, но здоровый негр вмешался, и никто из полицейских не догадался остановить его.
— Ничего не говори ему, парень. Тебя берут на пушку, болван. Мы ничего не должны говорить даже собственной матери.
Лайм яростно махнул рукой, и его шофер подскочил и оттащил негра в сторону. Дело было испорчено, но Лайм продолжал наседать на Уолберга:
— Живей, Бобби. Где устройства? Когда они должны взорваться? Давай, Бобби. — Он сжимал в руке револьвер, и казалось, что переполнявший его гнев сконцентрировался в глазах. Он стоял вплотную к Уолбергу и, выдыхая ему в лицо сигаретный дым, видел, как у парня дрожала от страха челюсть.
Вдруг Лайм услышал приглушенный хлопок первого взрыва, напоминающий звук разбиваемой пирамиды бильярдных шаров после сильного удара кием, и его лицо исказилось от сознания того, что эти вопросы слишком запоздали.
12:40, восточное стандартное время.
В сенате две бомбы взорвались с интервалом в семь секунд.
Декстер Этридж наблюдал за Гарднером, своим преемником на посту сенатора, который спускался по центральному проходу для приведения к присяге, а затем занял бывшее место Этриджа в республиканской половине зала.
И в тот же момент, еще до того, как Этридж успел встать и даже просто шевельнуться, стена позади трибуны начала поворачиваться и подниматься: взрывная волна ударила его и вдавила обратно в кресло.
Он увидел, как за задними рядами зала рушится перегородка, и передняя часть правой стороны галереи для прессы падает на места сената под истошные крики и судорожные движения репортеров. В воздухе летали куски кирпичной кладки и дерева, зал заволокло удушливой пылью, и везде отдавались эхом пронзительные звуки. В подлокотник кресла Этриджа попал ботинок и застрял там — невероятно, но на нем не было ни единой царапины. Он лишь слегка задел кончики пальцев избранного вице-президента. В панике Этридж судорожно вдохнул воздух. Тела, человеческие тела в одежде летали в воздухе, как снаряды. От высокого потолка отваливались куски штукатурки. Было трудно дышать.
В следующий момент Этридж уже был в движении, сползая-с кресла, пытаясь на ощупь найти укрытие с инстинктивной реакцией человека, который однажды уже шлепался на землю под звук летящих семидесятисемимиллиметровых снарядов и знал, как надо прятаться.
Вниз лицом к земле: он засунул голову под сиденье кресла и обхватил ее руками, в этом положении он находился, когда взорвалась вторая бомба. Пол подпрыгнул, сильно ударив его в грудь; обломки посыпались на ноги и незащищенную часть спины. Он поймал себя на мысли, что из-за здоровенного синяка после этого удара он будет хромать несколько дней…
Кто-то непрерывно визжал совсем рядом, достаточно громко, чтобы заглушить почти весь остальной шум. Различные предметы с грохотом ударялись о стены и отделку, и среди этого безумия что-то разбило кресло над ним; оно раскололось с одной стороны, и он почувствовал оглушительный удар в затылок, после чего, отплевываясь, отталкиваясь руками и ногами, попытался выкарабкаться из-под придавившего его предмета.
«Ни хрена себе положение для вновь избранного вице-президента Соединенных Штатов Америки». Он слегка усмехнулся, выбираясь из своей ловушки с высоко поднятым задом, отталкиваясь грудью и коленями, пятясь и кряхтя. Освободив голову, он поднял ее и увидел, что кресло раскололось только с левой стороны, оно опрокинулось и не примяло его, а создало треугольную щель, которая спасла его от прямого сокрушительного удара огромного куска штукатурки, упавшего на него.
Его голову пронзила ужасная боль, и он снова лег лицом вниз, уперев ноги в основание другого кресла и закрыв глаза. Град обломков постепенно ослабевал; теперь предметы откалывались, сыпались на пол, как галька, разбиваясь и оседая; но всеобщий шум не прекратился — его создавали человеческие голоса, крики ужаса и крики агонии, и совсем рядом кто-то повторял снова и снова: «Господи Иисусе, Господи Иисусе, Господи Иисусе, Господи Иисусе…»
Потом раздался продолжительный треск разламываемого дерева, и после секунды тишины последовал жуткий грохот: обрушилась стена или часть галереи. Кто-то взвизгнул, как маленькая собака, а голос поблизости все еще стонал: «Господи Иисусе, Господи Иисусе»… Этридж крепко сжал веки в ответ на боль в голове. Он услышал длинный нарастающий человеческий вопль в отдалении, точно такой же крик, какой ему довелось слышать раньше, когда он вырвался из глотки человека, растерзанного шрапнелью на поле боя, но сейчас это не было поле боя, это был сенат Соединенных Штатов, и все происходящее было здесь просто невозможно. Это не могло даже прийти в голову.
Когда он открыл глаза, практически все источники света погасли. Этридж слышал стоны и крики, и с трудом убедился, что сам не издает звуков. Он медленно встал на колени, держась руками за остатки мебели, но вдруг его правая рука уперлась во что-то мягкое, очевидно, человеческую плоть, и он отпрянул.
Его голова быстро повернулась, и внезапное движение снова пронзило его болью; он прижал ладони к вискам и провел пальцами вверх по голове, ожидая попасть во что-то мягкое в верхней части черепа, но обнаружил лишь обычные волосы и кожу, посыпанные крошками штукатурки. Он не нашел ни одного мягкого места, даже влажных кровоподтеков. Теперь он поворачивал голову с большой осторожностью, и в очень слабом свете ему была видна лишь медленно кружащаяся плотная завеса из пыли и дыма.
Он оставался на коленях до тех пор, пока сквозь нее не начали прорываться движущиеся лучи света. До него доносились голоса людей с фонарями. Где-то в глубине комнаты горел огонь. В неясном свете Этридж различил силуэт человека, растянувшегося на обломках кресла: он подобрался ближе и узнал мертвое лицо Алана Наджента, старшего сенатора от Индианы.
Этридж перелез через труп Наджента и продолжил свой путь в сторону наибольших разрушений, высматривая живых, чтобы оказать помощь. У него была содрана кожа, он был оглушен и потрясен взрывами, но держался на ногах и мог двигаться.
Плотная пыль теперь оседала быстрее, появилось больше источников света, и он мог разглядеть людей, пробиравшихся в одиночку или по двое в сторону выхода; одни шли самостоятельно, другие едва переставляли ноги, а некоторые тащили кого-то на себе. Один человек бежал до тех пор, пока кто-то не остановил его. Никто уже больше не кричал, но отовсюду слышались стоны.
Он нашел Аллана Форрестера, младшего сенатора от Аризоны, который сидел, прислонившись спиной к столу, и тер глаза кулаками с оттопыренными большими пальцами, как маленький, только что проснувшийся ребенок. Этридж опустился перед ним на колени и отвел руки Форрестера от лица:
— С тобой все в порядке?
— Я… ох…
— С тобой все в порядке, Аллан?
Веки Форрестера наконец поднялись, и он замигал, прищурившись. Глаза сильно налились кровью, но, кажется, у него не было серьезных повреждений. Этридж протянул ему руку:
— Пойдем.
Форрестер позволил Этриджу помочь ему подняться.
— Декс? Декс?
— Да, это я.
— Боже, Декс.
— Пойдем на свет, Аллан. Ты можешь идти сам?
Форрестер яростно замотал головой, как будто еще не опомнился.
— Не беспокойся, со мной все в порядке. Я сам добрался сюда минуту назад. Давай осматривать вместе.
— Молодец.
Они стали пробираться вдвоем в необозримом хаосе. Наткнувшись на груду обломков, начали разгребать ее, потому что сверху торчала человеческая рука, но, когда мусор был разобран, они увидели, что рука оторвана; молодой аризонец поднял глаза на Этриджа и хрипло, почти беззвучно прошептал:
— Помоги нам Господи, Декс.
Этридж благоразумно решил не рассматривать ткань рукава или форму руки. Он перебрался через кучу и пошел вперед, пока не нашел человека, который лежал поперек стола, упав на одну руку; другая его рука свободно свисала вниз. Ухватив за плечо, он откинул его назад в кресло и узнал молодого Гарднера, своего собственного преемника в сенате, который был приведен к присяге непосредственно перед взрывом; на одно ужасноё мгновение Этриджу показалось, что Гарднер тоже мертв, но тут же веки того дрогнули и глаза закатились.
— Кажется, он контужен, — сказал Этридж. — Ты можешь вынести его отсюда, Аллан? Я хочу продолжить осмотр.
Вспышки света были уже совсем близко. Они беспорядочно перемещались — люди ходили туда и сюда. Форрестер взвалил Гарднера на свою широкую спину и потащил его к выходу, бросив через плечо:
— Будь осторожен, Декс.
Именно это Этридж и собирался сделать. Никому не поможешь, упав и сломав собственную ногу. Он пошел дальше в кружащуюся пыль и наткнулся на изуродованное тело, наполовину заваленное обломками дерева. Он не узнал этого человека — вероятно, это был журналист. Теперь ему начали попадаться трупы в громадном количестве, многие из них были искалечены, аккуратный и спокойный вид других вызывал еще больший ужас. У шести или семи он проверил дыхание и сердцебиение, и только один из них был членом сената — Марш из Айдахо.
Вдруг прямо перед ним зашевелилась какая-то куча, кто-то пытался раскопать себя: через отверстие наружу протискивалась рука, и Этридж вскарабкался туда и начал отбрасывать куски камня и штукатурки. Наконец ему удалось расчистить туннель под двумя сенаторскими столами — туннель, который по какой-то странной случайности остался неповрежденным и защитил своего пленника, укрывшегося в нем, хотя часть галереи упала прямо поперек него.
Это был Фиц Грант, целый и невредимый.
И Фиц Грант заявил о себе тоном, больше напоминающим голос свинопаса из Индианы:
— Разрази меня Бог, что это за чертовщина?
— С тобой все в порядке? — с тревогой спросил Этридж.
Грант медленно поднял на него глаза, печальные, как у старого пьяницы. Его хорошо поставленный, глубокий, размеренный голос неожиданно зазвучал в полную силу:
— Когда я полностью обследую свои кости, я доведу это до вашего сведения, господин вице-президент. А тем временем скажите мне, какого черта мы здесь оказались и что означает вся эта дьявольщина? Боже, настоящая преисподняя. Девятый круг ада? Мой добрый Фауст — выведи меня отсюда к чертям подальше.
20:10, континентальное европейское время.
По гостиной квартиры Фэрли метались четыре напряженных и злых агента секретной службы, а его помощник Лайом МакНили впервые в жизни сидел на стуле прямо. Его худое светское лицо было обращено к приемнику, из которого раздавался Гулкий голос постоянного комментатора Би-би-си.
Клиффорд Фэрли пересек комнату и протянул руку, чтобы задвинуть портьеру на окне, за которым стояла холодная и туманная парижская ночь, но его глаза не останавливались надолго ни на одном предмете. Он слушал монотонное звучание радио и ждал телефонного звонка.
Шаркая ногами, он подошел к буфету, достал из него хрустальную рюмку для аперитива с монограммой отеля и плеснул в нее «Дюбонне». Затем покрутил ручку настройки радио, пока не убедился, что помехи уменьшить нельзя. Французское радио передавало то же сообщение, но Фэрли не хотелось тратить внимание на мысленный перевод.
Он обошел всю комнату, слишком взволнованный, чтобы усидеть на месте, отхлебывая маленькими глоточками «Дюбонне», пока вино не кончилось, а затем начал машинально вращать рюмку между ладонями. Голова МакНили поворачивалась вслед за ним, демонстрируя внимание к движениям Фэрли, но и МакНили, и агенты секретной службы сохраняли молчание: то ли они были потрясены новостями, то ли ожидали реплики Фэрли.
— …Полный список пострадавших еще не обнародован, поскольку власти до сих пор тщательно обследуют обломки двух законодательных палат Американского конгресса, в которых менее полутора часов назад были взорваны бомбы. Как известно, избранного президента, господина Фэрли, не было в Вашингтоне, а его избранный вице-президент, господин Этридж, по сообщениям, избежал серьезных травм, хотя он присутствовал в сенате, когда взрывные устройства сработали.
Фэрли пришло в голову, что британский комментатор повторялся: он выдавал длинные куски малозначительной информации, чтобы заполнить время, когда не было в запасе свежих новостей, а затем вновь вставлял сообщения, пришедшие по международным информационным каналам, и опять перечислял то, что всем уже было известно.
— Пресс-секретарь Белого дома господин Херн официально заявил, что в результате молниеносных действий секретной службы Соединенных Штатов сразу после взрывов в американском Капитолии были задержаны шесть подозреваемых террористов. По сообщению господина Херна, пятеро из арестованных установили взрывные устройства, а шестой был водителем машины, на которой они пытались скрыться. Имена и описание внешности этих шести не разглашаются, но господин Херн упомянул, что среди них было трое мужчин и три женщины. Так или иначе, правительство подозревает, что не только эти шестеро были замешаны… Одну минуту, пожалуйста. Мы только что получили предварительный список пострадавших, подписанный директором ФБР, на которого была возложена ответственность за спасательные и поисковые работы во взорванном здании Капитолия. Нам сообщили, что этот список будет зачитан пресс-секретарем президента господином Херном через несколько минут. Би-би-си готовит включение через спутник для прямой трансляции брифинга господина Херна в Вашингтоне.
Раздался осторожный стук. МакНили проворно поднялся. Вместе с ним к двери подошли два агента. Это был управляющий отелем, который вкатил на тележке телевизор. Фэрли раздраженно подумал, что потребовалось почти три четверти часа, чтобы найти и установить в его комнате телевизор — возможно тот же, который вынесли отсюда в день его приезда, потому что он питал отвращение к телевидению.
Управляющий что-то прошептал МакНили на ухо, а затем вышел из комнаты. Агенты перевели взгляд на загорающийся экран, и МакНили сказал Фэрли:
— Он говорит, что отель переполнен репортерами, и ходят слухи, что вы собираетесь сделать заявление.
— Не сейчас.
— Надеюсь, они не собираются высаживать дверь тараном. — МакНили не улыбнулся, он только плюхнулся в кресло и уставился на экран.
Раздался телефонный звонок.
МакНили вскочил, Фэрли с беспокойством наблюдал за ним. Он велел не соединять его ни с кем, кроме президента Брюстера, который уже звонил час назад и просил его быть недалеко от телефона.
МакНили прикрыл ладонью трубку и вопросительно посмотрел на Фэрли.
— Это девушка с коммутатора. У нее на проводе Харрисберг.
— Жанетт?
— Да. По-видимому, она уже больше часа пытается дозвониться сюда. Я думаю, она довела бедную девушку до белого каления.
В это было нетрудно поверить. Фэрли подошел к телефону, стараясь не упускать из виду экран телевизора. Разумеется, это была французская программа, и звук был очень сильно приглушен; он слышал, как по радио диктор Би-би-си представляет слушателям Перри Херна, а на экране видел передаваемое через спутник изображение лужайки перед Белым домом, выглядевшей в холодный туманный день серой от стоящей на ней плотной толпы. Было видно, как выдыхаемый людьми воздух отделялся от ноздрей струйками пара.
— Жанетт? — сказал он в трубку.
— Одну секунду, пожалуйста, — прозвучал голос оператора в Америке и затем наконец:
— Клифф, дорогой?
— Привет, милая.
— Боже, с каким трудом я дозвонилась до тебя. В конце концов мне пришлось прибегнуть к наглости: я сказала им, что звонит супруга президента. Об этих словах даже подумать жутко.
— Как у вас там дела?
— Это безумие, Клифф. Ты не можешь этого представить. Кажется, что весь город приклеился к телеэкранам, будто все истекают кровью, а кинескоп — это бутыль для переливания крови.
— У вас нет каких-либо неприятностей, верно?
— Ты имеешь в виду снаружи Холма? Нет. Я не думаю, чтобы кто-то хотел причинить неприятности. Мы все слишком ошеломлены. — Телефонная связь была хорошая, без помех, но она говорила высоким и громким голосом, словно хотела, чтобы он преодолел расстояние между континентами.
На экране крупным планом появилось спокойное дружелюбное лицо Перри Херна, а по радио донесся голос Херна, но почему-то не было синхронизации: голос из радиоприемника опережал на полсекунды движения губ Херна на экране.
— На настоящий момент тринадцать сенаторов и двадцать восемь конгрессменов не найдены…
— С тобой все в порядке, милая? — Он повернулся боком к людям, сидящим в комнате, и говорил в трубку тихо, чтобы никто не слышал его слов.
— О, у меня все нормально, Клифф. Всего лишь перевозбудилась. Малыш пинается внутри меня — кажется, он чувствует мое волнение.
— Но у тебя все нормально?
— Я прекрасно себя чувствую, честно, дорогой.
— Хорошо.
— …на данный момент насчитывается десять сенаторов Соединенных Штатов и тридцать семь членов палаты представителей, тела которых опознаны…
— Я пыталась позвонить тебе, потому что не знаю, что еще мне делать. Мне был нужен твой голос, Клифф.
— Родственники с тобой?
— О да, разумеется, все уделяют мне внимание. Мэри позвонила сразу же, как узнала новости, и дети тоже со мной. Обо мне очень хорошо заботятся.
— …спикер палаты представителей Милтон Люк избежал повреждений и в данный момент находится с президентом. Лидер Большинства в сенате Уинстон Диркс получил травму ноги и находится в Главном госпитале округа Колумбия в удовлетворительном состоянии. Лидер меньшинства в сенате Фицрой Грант, вероятно, будет выписан из военного госпиталя Уолтера Рида в течение нескольких минут…
— …хотела бы, чтобы я не была беременна, Клифф. Я хотела бы быть рядом с тобой.
Два года назад она потеряла ребенка, и в этот раз они решили, что она остается дома и не будет путешествовать с ним. Фэрли спросил: