Кривин Феликс Давидович
Экспонат 212
Феликс Кривин
Экспонат 212
- Когда часы стоят, они дважды в сутки показывают верное время, но и это обман, всего лишь иллюзия. Потому что время, которое они показывают, давно прошло, и оно никак не объясняет того; что происходит сегодня. Гость тронул маятник, и тот двинулся тяжело и со скрипом. - Тогда, сказал Гость, - была зима, а сейчас лето, и люди вас окружали другие, и совсем были не те обстоятельства. Да и сами вы были другим... Ну, хотя бы таким, как на этом портрете.
Портрет висел над головой Хозяина, и за сравнением не нужно было далеко ходить, оно было здесь, перед глазами.
- Вы прежде носили бороду, - полуспросил, полуответил себе Гость.
- Молодость, - оправдался Хозяин.
- Я вас не помню с бородой.
Хозяин засмеялся. Такими, какими они помнят друг друга...
- Там мы все были одинаковые.
Хозяин разлил кофе. В шкафу у него нашелся какой-то крепкий напиток, который он прятал от зоркого глаза врача, и он налил его Гостю и налил себе, и они выпили, как могли бы выпить в прежние времена, там, где никогда не водилось ни выпивки, ни закуски.
- Сколько мы там перевернули земли... Больше, чем за всю историю археологии. У вас это получалось хорошо, я еще собирался взять вас с собой в экспедицию... если мы выберемся оттуда.
Но Гость не хотел предаваться воспоминаниям. Часы должны идти вперед, они не должны показывать прежнее время, пусть даже оно иногда и совпадает с сегодняшним.
- Мне очень жаль, - сказал Гость. - Не думал я, что у нас будет такая встреча.
Тот, на портрете, смотрел, как выпивают друзья, и прятал улыбку в дремучую бороду. По возрасту он был самым молодым среди них, но держал себя так, словно был самым старым. Быть может, он что-то такое знал, чего не знали или не хотели знать эти двое. А может, они знали, да забыли, а он не спешил им напомнить, приберегая главное на потом.
- Как голова? - спросил Гость.
- Вы помните? - растрогался Хозяин. - Столько лет прошло, а вы помните, как меня ударили этим... камнем?
- Не камнем, а рукояткой...
- Нет, нет, вы спутали. Мне проломили голову камнем. Я отлично помню... особенно ясно, когда у меня начинает болеть голова. Я вижу, как этот человек выходит из леса, а в руке у него камень... Человек типа Схул по классификации Мак Коуна...
Никакого Схула там, разумеется, не было. Бедняга совсем свихнулся на своей археологии, подумал Гость, но ему не хотелось предаваться воспоминаниям, и он сказал:
- Не думайте об этом, профессор.
Маятник на старинных часах снова остановился, и Гость почувствовал беспокойство, как пассажир, высаженный среди дороги. Он подтолкнул маятник, и время двинулось дальше и понесло его, мерно покачивая: тик-так...
- С вашими часами, профессор, вы рискуете вовсе остаться в прошлом, пошутил Гость.
Они лежали на нарах в битком набитом бараке, люди, выброшенные из цивилизации куда-то в первобытные времена. Еще не было изобретено ни матрацев, ни одеял, ни даже дров, которыми топить печи. Они лежали, как палеантропы в какой-нибудь Мугарет-Табун, вмерзая в свою пещеру, чтобы лучше сохраниться для будущего. И они просили его, знатока древностей, рассказать им о прошлом, потому что прошлое легко заменяло им будущее, настолько они были отброшены назад.
Он рассказывал им, как люди добывали огонь и грелись у костров, как они приручали диких животных. Потом научились строить дома с очагами. Они обрабатывали землю и собирали урожай, и женщины, которых они любили, создавали им домашний уют... Это было невероятно, и люди в бараке утешали себя, что когда-нибудь и они так заживут, и им становилось теплее от этого.
Утром их угоняли на работу, и они выворачивали руками огромные глыбы, и вгрузали по шею в землю, и падали, и умирали на ней, но никуда не могли уйти, потому что только работа была оставлена им от цивилизации. А у кого хватало сил дотянуть до вечера, те доползали до барака, вытягивались на нарах и мечтали о прошлом, которое им заменяло будущее.
И Хозяин, и Гость были тогда обычными палеантропами, и кофе еще не был изобретен, как и этот крепкий напиток в бутылке. И дрова тоже изобретены не были, потому что печи топили страшно подумать чем...
- Может, еще чашечку? - предложил Хозяин.
- С удовольствием, - согласился Гость.
Они сделали по глотку и помолчали, отдаваясь теплу. Хозяин закурил запретную сигарету.
- Человек должен думать о будущем, - сказал Гость, словно желая придать должное направление своим мыслям.
- А разве будущее возможно без прошлого? Все, что существует, уходит в прошлое, для того и уходит, чтобы освободить место будущему.
- Вот именно. Прошлое должно уходить, оно должно исчезать, чтобы не мешать тем, кто приходит ему на смену.
Тот, на портрете, мудро щурил глаза, что, возможно, соответствовало замыслу художника, а скорее всего потому, что он и сам принадлежал прошлому, и то, о чем сейчас затевался спор, для него было давно бесспорным. Что делать, люди склонны забывать прошлое, отрекаться от него и даже закапывать в землю, чтобы его удобней было топтать...
- Вы знаете, профессор, я никогда не принадлежал к поклонникам вашей профессии. Я считаю, что незачем раскапывать прошлое, что это ведет лишь к повторению старых ошибок. Быть может, Нерон не стал бы сжигать Рим, если б не знал об опыте Герострата.
Хозяин усмехнулся.
- Возможно, это верная мысль. Но для того, чтоб ее подтвердить, вам тоже понадобился опыт прошлого.
Опыт прошлого. Немало его было собрано здесь, в музее. Каждый экспонат представлял собой маленькую радиостанцию, которая вела передачу из своего времени - для будущих времен... Экспонат номер 72, девушка из палеолита... В пещере было душно и темно, и она вышла, чтобы подышать свежим воздухом... Она шла наугад, не разбирая дороги, пробираясь сквозь колючие заросли, которыми была обсажена ее пещера... И на берегу незнакомой речки она встретила человека незнакомого племени, который тоже ушел из своей пещеры... Девушка повернулась, чтобы бежать, она была еще очень дикая девушка, но он крикнул: "Постой!" - и она остановилась. Он подошел и сел у ее ног, и ей стало страшно, но уже не хотелось уходить. Так их и застали на берегу: она стояла у самой воды, а у ног ее сидел этот человек, экспонат номер 73, потому что похоронили его рядом с девушкой.
Экспонат номер 300, огромный череп мыслителя. Какой-нибудь первобытный Ньютон, открывший, что сила удара зависит от величины палки, и ставший жертвой своего открытия. Экспонат номер 118, судя по челюсти, первобытный оратор или первобытный диктатор...
- Оставим их, - сказал Гость, отодвигая недопитый кофе. - В другое время, профессор, я бы охотно послушал эти ваши истории, но сейчас... Мне очень жаль, профессор, но я пришел к вам по поводу Двести Двенадцатого.
- Вы?!
- К большому моему сожалению... - Гость посмотрел на Хозяина с действительным сожалением и добавил тоном врача, готовящего больного к операции: - Ничего страшного, всего два-три вопроса...
- Но разве вы...
- Что поделаешь, - пожал плечами Гость, - у каждого из нас свои обязанности. - Он помолчал ровно столько, сколько ему понадобилось, чтобы войти в новую роль. - Вам известно, куда исчез Двести Двенадцатый?
Ответа не последовало.
- Профессор, я вас прошу... Это всего лишь свидетельские показания. Известны ли вам обстоятельства, при которых исчез экспонат?
- Нет, не известны, - сказал Свидетель.
- Пожалуйста, не торопитесь отвечать, у вас есть возможность подумать. Вы знаете, что Двести Двенадцатый подлежал изъятию, что он числился в списках...
- Это очень ценный экспонат.
- Вопрос о его ценности мы пока оставим в стороне. Двести Двенадцатый, скелет первобытного человека, решением Специальной Комиссии был признан нежелательным экспонатом и подлежал изъятию. Вы знали об этом?
Палеантропы сидели в своей Мугарет-Табун и слушали, что было тысячи лет назад или вперед, когда на земле жили разумные люди. Они удивлялись, что люди эти жили в домах со светлыми окнами, что по вечерам они пили чай и читали газеты... Или ходили к знакомым, или принимали их у себя. Каждый из них был настолько значительной личностью, что мог принимать у себя, иногда даже в совершенно отдельной комнате... Это было непостижимо, и палеантропы с сомнением качали головами...
- Вы знали об этом? - спросил Следователь.
- Знал, - кивнул Свидетель.
- Когда вы обнаружили пропажу экспоната?
- Утром. Накануне вечером он еще был.
- После закрытия музея?
Следователь достал из портфеля папку и стал что-то вычитывать. Он долго вычитывал, потом стал записывать, потом отложил папку и задал новый вопрос:
- Кто был ночью в доме?
- Я был. Я, видите ли, здесь живу... Я был один, а больше никого не было.
- Постарайтесь вспомнить, - сказал Следователь.
Вот так же его просили тогда: "Пожалуйста, профессор, постарайтесь вспомнить!" Но ему нечего было стараться, у него была память историка, цепкая на даты и события, на основные события, известные науке. Подробностей он не знал, а их интересовали подробности. Что ели те люди на завтрак и что на обед, и о чем они говорили, когда собирались за ужином, и как одевались их женщины по будним и праздничным дням. На этот счет можно было лишь фантазировать, и он фантазировал, хотя это и оскорбляло его достоинство ученого, уже и без того оскорбленное... Он фантазировал, потому что в той страшной реальности им была понятна только фантазия. Фантазировал, приберегая истину до лучших времен, когда можно будет говорить истину.
- Мне нечего вспоминать, - сказал Свидетель.
- В таком случае я вам помогу, - сказал Следователь. - Вчера вечером, он заглянул в свою папку, - в одиннадцать двадцать пять вам позвонили из Специальной Комиссии. Кто-то снял трубку и сказал, что вы не можете подойти к телефону. Кто это был?
Свидетель ответил не сразу. Он отошел к окну и долго смотрел на распростертую внизу площадь (по-старому плац - или, может, это уже по-новому?).
- У меня был врач, - сказал он. - Мне стало плохо, и, я пригласил врача...
- Вам было плохо? Я не знал, что вы болеете. Если б я знал... Честно говоря, я давно собирался вас навестить, но эта работа... Поверите, для себя ну совершенно не остается времени. А так хотелось посидеть, как мы сидели тогда... - он засмеялся. - Только, конечно, в других условиях.
- Я тоже вас иногда вспоминал.
- Ну что там я! Мелкая сошка, один из слушателей, которым вы засоряли мозги. Это было мое первое знакомство с историей, о котором впоследствии мне, признаюсь, пришлось пожалеть.
- Но тогда вы как будто не жалели?
- Тогда - конечно. Если у человека нет будущего, он вынужден довольствоваться хотя бы прошлым. Но если оно есть... а сейчас оно у нас есть, профессор... тогда положение в корне меняется. Так кто же он, этот врач?
- Тот, который был у меня вчера? Вы хотите, чтобы я назвал его фамилию? Но ведь я могу ее не знать... могу забыть... И почему я должен давать вам все эти сведения?
- Мы с вами давно не виделись, профессор, мы стали совсем чужими. Когда-то вы были откровенны со мной и охотно отвечали на все вопросы. Да, там мы доверяли друг другу... Вы помните нашего врача? Он постоянно болел, и мы его все вместе лечили. Хороший был человек. Все спрашивал у вас о доисторической медицине, интересовался древними скелетами. А свой скелет оставил там, в этой пещере...
- Я был у него там. В прошлом году.
- Смотрите! Значит, не забываете? Это хорошо, когда такая память... Так, может, вы вспомните фамилию этого врача, который был у вас вчера вечером?
- Нет, - сказал Свидетель.
- Не хотите вспомнить? - Следователь покачал головой. - Напрасно. Быть может, вы не догадываетесь, как это важно для вас. Конечно, пропавший экспонат принадлежит вам, трудно предположить, что вы сами его у себя похитили. Трудно, но все-таки... Тем более, что и вся ваша деятельность... Быть историком - это, знаете ли, не самый праведный путь...
- Это моя профессия. Мне уже поздно ее менять, да и не хочется.
- И совершенно напрасно. История преступна, она античеловечна. И не суд истории нам нужен, как утверждаете вы, а суд над историей.
- Но кто должен вершить этот суд?
- Ну, уж это не наша с вами забота.
Свидетель отошел от окна. Он подлил кофе себе и Следователю, вспомнив, достал из шкафа какой-то бисквит. Следователь поблагодарил, съел бисквит, выпил кофе. Откинувшись в кресле, вытащил из кармана коробочку мелких конфет, которые употреблял вместо курения. Свидетель составил ему компанию, закурив еще одну сигарету.
- Меня удивляет, - сказал Свидетель, - неужели вам не интересно знать, как раньше жили люди, что было до вас на земле?
Даже Кафзех - из людей, близких Схулу (по классификации Вейденрейха), и тот интересовался, что было на земле до него. И когда палеантропы, свесившись со своих нар, слушали рассказы о далеком-далеком прошлом, Кафзех, немолодой уже прачеловек (по упомянутой классификации), пристраивался где-нибудь рядом и, будто бы следя за порядком, на самом деле внимательно следил за рассказами. Иногда он не выдерживал и сам задавал вопрос, и тогда ему приходилось обстоятельно все объяснять, потому что при всей своей любознательности Кафзех понятия не имел о самых простых вещах, бывших на земле до его появления. Да и о том, что произошло на земле после его появления, Кафзех имел самое общее понятие, так что возможности для познания мира у него были почти неограничены. И он давал работу и глазам своим, и ушам - вот только мозг его не включался в эту работу... Впрочем, он был добрый человек, хотя в силу своей душевной малоподвижности и не был способен на добрые дела. Конечно, если б он жил в цивилизованном обществе, он бы и сам постепенно цивилизовался и научился бы сомневаться, тревожиться и сожалеть, но, живя среди людей своего типа, он ни о чем не сожалел и послушно выполнял все приказания. И когда Схул потребовал дать ему камень, тот самый камень, Кафзех послушно его принес, да еще спросил, не маленький ли, потому что можно принести и побольше.
- Сейчас меня интересует другое, - сказал Следователь. - Меня интересует связь между появлением у вас этого врача и исчезновением экспоната.
- Но такой связи не существует, не может существовать!
- Напрасно вы так думаете. Эти врачи - такие фанатики. Недавно был случай, один привил себе рак, чтобы понаблюдать за ходом болезни. Не исключено, что вашему доктору для чего-то понадобился древний скелет.
- Он не хирург, он невропатолог.
- Это важное обстоятельство, - сказал Следователь и записал это обстоятельство. - Конечно, невропатологу все эти древности ни к чему. Он и смотреть не станет на ваши музейные экспонаты.
- Ну почему же не станет? Как всякий мыслящий человек... Он смотрел, я ему показывал.
- Когда почувствовали себя лучше?
- Да нет, не вчера... - Свидетель замолчал, чтобы не сказать лишнего.
- И что же его особенно интересовало? - спросил Следователь.
- Его интересовало все. Он говорил, что неравнодушен к вещам, которые несут на себе печать времени.
- Неплохо сказано. Ваш врач, видно, неглупый человек, я бы сам у него полечился, если б вы захотели меня ему порекомендовать. Но вы не хотите... Нет-нет, я не настаиваю, профессор, я вообще не очень доверяю врачам, особенно тем, которых интересуют древности... Так что же он вам еще говорил?
- Он говорил... - Свидетель задумался, вспоминая" - Он говорил, что история человечества похожа на историю запущенной болезни.
Следователь кивнул. Ему понравилось и само выражение, и то, как в нем удачно связывались медицина и история, намечая возможное соучастие в том деле, которое ему предстояло раскрыть.
- И как же он предлагал избавиться от этой болезни? Путем хирургического вмешательства?
- Я же вам сказал, что он не хирург.
- Да, да, верно... Но у него должны были быть какие-то соображения. Как у всякого мыслящего человека... Вероятно, он их развивал... Ведь вы не однажды встречались?
- Не однажды... Но почему я должен вам отвечать? Я отказываюсь отвечать на такие вопросы!
- Можете не отвечать, - любезно разрешил Следователь. - Я понимаю, что если человек болен, то чем чаще приходит врач... Конечно, это бывает затруднительно, если уж очень часто...
- Ему по дороге. Он здесь рядом работает в клинике.
- А, ну, конечно, если рядом... - сказал Следователь, записывая и это обстоятельство. Потом взял телефонную книгу и стал ее листать. - Да, что ни говорите, профессор, а такого врача, как был у нас там, теперь не сыщете. Без инструментов, без лекарств, и ведь сам едва волочил ноги... Все собираюсь съездить к нему... цветы посадить... да в этой суматохе разве вырвешься?.. Рядом... Рядом... - продолжал он листать телефонную книгу. - Какой был врач, как он умел поддержать человека... Без всяких лекарств... Рядом... Рядом...
Свидетель застыл в своем кресле. Он смотрел на этого человека, которого когда-то хорошо знал, так знал, как можно только там узнать человека, смотрел и не узнавал его - не потому что его изменили годы. Там он был другим... Может быть, потому, что там не было телефонной книги, в которой точно записаны все адреса?
Следователь встал. Разговор был окончен, и он подтолкнул маятник, позволяя времени двинуться дальше.
- Вот и все, - сказал он и улыбнулся. - Теперь вам нечего беспокоиться. Виновника мы найдем.
- Виновника мы найдем, - сказал Схул.
И тогда все палеантропы, выстроенные возле пещеры, сделали шаг вперед, и каждый сказал:
- Это сделал я.
Схул вышел из себя. Он ругался на своем скудном языке доисторического человека и обещал всех упрятать так, что их не найдут никакие раскопки. Он требовал, чтобы ему назвали бездельника, который придумал эту лопату, чтобы облегчить себе труд, и кричал, что палеантропам никогда не видать ни лопаты, ни других орудий труда, что они будут вот так, руками ворочать землю, пока не навалят ее на себя. И пусть не воображают, что когда-нибудь они изобретут паровоз, чтобы меньше ходить, или трактор, чтобы меньше работать. Пусть не воображают, что им позволят устраивать здесь цивилизацию.
Схул очень ругался и требовал, чтобы ему назвали виновного, но палеантропы стояли, не шелохнувшись, и каждый твердил:
- Это сделал я.
Вот тогда Схул и приказал подать ему этот камень. Кусок гранита, который пролежал тысячи лет, прежде чем дождаться своего часа, своего действия. Мертвый камень, орудие вечности, уничтожающий все живое.
- Это сделал я.
- Вы, профессор? Вы свидетельствуете против себя?