— Слышу отлично, жди на связи… — Поль положил руки на пульт. — Дежурный, говорит директор. Один дирижабль с одним вездеходом. На дирижабль группу Шестопала, на вездеход — Кутнова. Готовность доложить через десять минут. Полный аварийный запас. Повторите!
Дежурный повторил.
— Исполняйте… Внимание, База! Заместителю директора Робинзону срочно явиться к директору в полном походном снаряжении…
— Поль! — снова проговорил хриплый голос. — Если можешь, прилетай сам, мне кажется, это очень важно… Мы висим на дереве, и я вижу очень странные вещи… Такого мы ещё не видели! Объяснить тебе не могу, но это что-то особенное… Осторожно, Рита Сергеевна!… Поль, если можешь, прилетай сам! Не пожалеешь!
— Буду сам, оставайся на связи, — сказал Поль. — Всё время оставайся на связи. Оружие в порядке?
— У нас всё в порядке, кроме вертолёта… Он весь в каком-то киселе… И сломана лопасть…
Поль отскочил от стола и распахнул стенной шкаф. Горбовский стоял около карты и водил пальцем по сектору семьдесят три.
— Здесь уже была авария, — сказал он.
Поль подошёл к нему, застёгивая комбинезон.
— Где? — Руки его замерли. — Ах вот оно что… — проговорил он и начал застёгиваться ещё быстрее. Горбовский смотрел на него, подняв брови.
— Да? — сказал он.
— В этом секторе, — сказал Поль, — три года назад погиб Атос. По крайней мере, он пеленговал в последний раз именно отсюда.
Хриплый голос сказал:
— Я вам, Рита Сергеевна, не советую что-нибудь здесь трогать. Давайте будем сидеть смирненько и ждать. Вам удобно сидеть?… Ага, вот и хорошо… Нет, я сам здесь ничего не понимаю, так что давайте сидеть и ждать, ладно? Вы кушать не хотите?… Ну и что же, меня тоже тошнит… Примите вот эту пилюльку…
Горбовский нежно взял Поля за пуговицу нагрудного прожектора и сказал:
— Можно, я с вами, Поль?
Полю стало неприятно. Этого он никак не ожидал от Горбовского. Это никуда не годилось с любой точки зрения.
— Что вы, Леонид Андреевич, — сказал он, морщась, — зачем?
— Я чувствую, что мне нужно там быть, — сказал Горбовский. — Непременно. Можно?
Глаза у Горбовского были какие-то непривычные. Полю они показались испуганными и жалкими. Этого Поль терпеть не мог.
— Знаете что, Леонид Андреевич, — сказал он, отстраняясь, — тогда уж лучше, может быть, мне взять Турнена? Как вы полагаете?
Горбовский задрал брови ещё выше и вдруг покраснел. Поль почувствовал, что тоже краснеет. Сцена получалась омерзительная.
— Поль, — сказал Горбовский, — голубчик, опомнитесь, что вы? Я — старый занятой человек, мне это всё, что вы думаете, как-то даже безразлично… Я совсем из других соображений…
Поль совсем смутился, потом рассвирепел, а потом ему пришло в голову, что всё это сейчас не имеет никакого значения и думать нужно совсем о другом.
— Снаряжайтесь, — сухо сказал он. — И приходите к ангару. Извините, всё.
— Благодарю вас, — сказал Горбовский и вышел. В дверях он столкнулся с заместителем директора Робинзоном, и они потеряли несколько секунд, уступая друг другу дорогу с озабоченными улыбками.
— Джек, — сказал Поль, — ты остаёшься за меня. Я лечу сам. Авария у Сартакова. Туристы не должны знать. Понял? Ни одна живая душа. Там Рита Сергеевна. Объяви готовность номер один.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Атос вышел затемно, чтобы вернуться к обеду. До Новой деревни было километров десять, дорога была знакомая, утоптанная, вся в голых проплешинах от рассыпанной травобойки. Считалось, что ходить по ней было безопасно. Справа и слева тянулись тёплые бездонные болота, из ржавой воды торчали сгнившие чёрные ветви, округлыми блестящими куполами поднимались гигантские шляпки болотных поганок, иногда возле самой дороги попадались покинутые раздавленные дома водяных пауков. Но что делается на болотах, с дороги увидеть было трудно: из плотного переплетения древесных крон над головой свешивались и уходили в топь торопливыми корнями мириады толстых зелёных колонн, канатов, нитей и создавали непроницаемую завесу. Время от времени в жёлто-зелёном сумраке что-то обрывалось и с шумом падало, раздавался жирный всплеск, болото вздыхало и чавкало, и снова наступала тишина. По бездонной трясине человек, по-видимому, пройти не мог, зато мертвяки ходили везде, но мужчине мертвяки не опасны. На всякий случай Атос выломал себе дубину. О лесных опасностях ходили всякие слухи, и некоторые могли оказаться верными.
Он отошёл от деревни шагов на пятьсот, когда его нагнала Нава. Он остановился.
— Ты почему без меня ушёл? — спросила Нава запыхавшимся голосом. — Я же тебе говорила, что я с тобой уйду, я одна в этой деревне не останусь, нечего мне одной там делать, там меня никто не любит, а ты — мой муж, ты должен меня взять с собой, это ничего не значит, что у нас нет детей, всё равно ты мой муж, а я твоя жена, а дети у нас с тобой ещё будут, просто я честно тебе скажу, я пока ещё не хочу детей, непонятно мне, зачем они, мало ли что там староста говорит или старик, у нас в деревне совсем не так было, кто хочет, тот имеет, а кто не хочет, тот не имеет…
— Вернись домой, — сказал Атос. — Откуда ты взяла, что я ухожу? Я к обеду буду дома.
— Вот я с тобой и пойду, а к обеду мы вместе вернёмся, обед у меня со вчерашнего дня готов, я его спрятала, и старик его не найдёт.
Атос повернулся и пошёл дальше. Спорить было бесполезно, пусть идёт. Он даже повеселел. Ему захотелось с кем-нибудь сцепиться, помахать дубиной, сорвать на ком-нибудь тоску и злость, накопленные за столько-то там лет. На ворах. Или на мертвяках. Пусть девчонка идёт. Тоже мне жена! Детей она не хочет. Он размахнулся и ахнул дубиной по сырой коряге у обочины и чуть не свалился: коряга распалась в труху, и дубина проскочила сквозь неё, как сквозь тень. Несколько юрких серых животных выскочили и, булькнув, скрылись в тёмной воде.
Нава скакала рядом, то забегая вперёд, то отставая, время от времени она брала Атоса за руку обеими руками и повисала на нём. Она говорила об обеде, который очень ловко спрятала от старика, о том, что обед могли бы съесть дикие муравьи, если бы она не сделала так, что муравьи до него в жизни не доберутся, о том, что разбудила её муха, а когда она вчера засыпала, Атос уже храпел…
Атос слушал и не слушал, привычный нудный гул заполнял его голову, он шагал и тупо думал о том, почему он ни о чём не может думать, может быть, это сказывалось действие бесконечных прививок, которыми так злоупотребляли деревенские жители, а может быть, сказывался весь дремотный, даже не первобытный, а просто растительный образ жизни, который он вёл с незапамятных времён, когда вертолёт на полной скорости влетел в невидимую преграду, перевернулся и камнем рухнул в болота. А может быть, когда его выбросило из кабины, он ударился головой, да так и не оправился… Ему вдруг пришло в голову, что всё это — умозаключения, и он обрадовался; ему казалось, что он давно потерял способность к умозаключениям и может твердить только одно: послезавтра, послезавтра… Он глянул на Наву. Девчонка висела у него на левой руке, смотрела снизу вверх и рассказывала:
— Они все сбились в кучу, и стало страшно жарко, ты знаешь ведь, какие они, а луны в эту ночь совсем не было. Тогда моя мать тихонько вытолкнула меня, и я проползла на четвереньках у всех под ногами и больше уже матери не видела…
— Нава, — сказал Атос, — ведь ты мне эту историю рассказывала уже двести раз.
— Ну и что же? — сказала Нава, удивившись. — Какой ты странный, Молчун. А что же мне тебе ещё рассказывать? Я больше ничего не помню и не знаю. Не буду же я тебе рассказывать, как мы с тобой на прошлой неделе рыли погреб… Ты же это и сам всё видел. Вот если бы я рыла погреб с кем-нибудь другим, с Колченогом, например, или с Болтуном… — Она вдруг оживилась. — А знаешь, Молчун, это даже интересно. Расскажи ты мне, как мы с тобой рыли погреб. Мне ещё никто об этом не рассказывал…
Атос опять отвлёкся. Медленно, покачиваясь, проплывали по сторонам жёлто-зелёные заросли, кто-то сопел и вздыхал в воде, с тонким воем пронёсся рой мягких белёсых жуков, из которых делают пьяные настойки. Дорога под ногами то становилась мягкой от высокой травы, то жёсткой от щебня и крошеного камня. Жёлтые, серые, зелёные пятна — взгляду не за что было зацепиться, и нечего было запоминать. Потом тропа круто свернула влево, Атос прошёл ещё несколько шагов и остановился. Нава замолчала на полуслове.
У дороги головой в болоте лежал мертвяк. Руки и ноги его были растопырены и неестественно вывернуты, и он был совершенно неподвижен. Он лежал на смятой, пожелтевшей от жара траве, и даже издали было видно, как страшно его били. Он был как студень. Атос осторожно обошёл его стороной. Ему стало тревожно. Бой произошёл совсем недавно: мятые пожелтевшие травинки на глазах распрямлялись. Атос внимательно оглядел дорогу. Следов было много, но он в них ничего не понимал. А дорога впереди, совсем близко, делала новый поворот, и что было за поворотом — угадать было нельзя. Нава всё оглядывалась на мертвяка.
— Это не наши, — сказала она очень тихо. — Наши так не могут. Кулак всё грозится, но он тоже не может, только болтает… Молчун, давай вернёмся, а? Вдруг это уроды? Давай лучше вернёмся…
Атос разозлился. Опять? Опять откладывать? Сто раз он ходил по этой дороге и не встречал ничего, что стоило запомнить. А теперь, когда завтра нужно уходить, эта единственная безопасная дорога становится опасной. В Город можно пройти только через Новую деревню. Если в Город вообще можно пройти, если Город вообще существует, то дорога к нему идёт через Новую деревню… Он вернулся к мертвяку. Он представил себе, как Колченог, Кулак и Хвост, непрерывно болтая, хвастаясь и грозясь, топчутся возле этого мертвяка, а потом, не переставая грозиться и хвастать, поворачивают назад.
Он нагнулся и взял мертвяка за ноги. Ноги были ещё горячие, но уже не обжигали. Атос рывком толкнул грузное тело в болото. Трясина чвакнула, засипела и подалась. Мертвяк исчез. По тёмной воде пробежала и погасла рябь.
— Нава, — сказал Атос, — иди в деревню.
— Как же я пойду в деревню, — рассудительно сказала Нава, — если ты туда не пойдёшь? Вот если бы ты тоже пошёл в деревню…
— Перестань болтать, — сказал Атос. — Сейчас же беги в деревню и жди меня. И ни с кем не разговаривай.
— А ты?
— Я — мужчина, — сказал Атос. — Мне никто ничего не сделает.
— Ещё как сделают, — возразила Нава. — Я тебе говорю: вдруг это уроды? Им всё равно, мужчина, женщина, мертвяк… Они тебя тоже уродом сделают. Как же я пойду одна, когда они, может быть, там, сзади?
— Никаких уродов на свете нет, — неуверенно сказал Атос. Он посмотрел назад. Там тоже был поворот, а что было за поворотом — угадать тоже было нельзя.
Нава что-то говорила, много, быстро и шёпотом. Атос взял дубину поудобнее.
— Хорошо, — сказал он. — Иди со мною. Только держись рядом и, если я буду что-нибудь приказывать, сразу же выполняй. И молчи. Закрой рот и молчи до самой Новой деревни.
Молчать она, конечно, не умела. Она действительно шла рядом, не забегала вперёд и не отставала, но всё время что-то бормотала себе под нос. Они миновали опасный поворот, затем миновали ещё один опасный поворот, и Атос уже немного успокоился, когда из высокой травы, прямо из болота, им навстречу молча вышли и остановились люди.
Ну вот, устало подумал Атос. Как мне не везёт. Мне всё время не везёт. Он поглядел на Наву. Нава затрясла головой, лицо её сморщилось.
— Ты меня им не отдавай, Молчун, — пробормотала она. — Я не хочу с ними. Я хочу с тобой, не отдавай меня…
Он посмотрел на людей. Их было семеро — все мужчины, все заросшие до глаз и все с громадными суковатыми дубинами. Это были не здешние люди, и одеты они были не по-здешнему, совсем в другие растения. Это были воры.
— Ну так что же вы встали? — глубоким раскатистым голосом сказал вожак. — Подходите, мы дурного не делаем… Если бы вы были мертвяки, тогда, конечно, разговор был бы другой, да и никакого разговора вовсе бы и не было, приняли бы вас на сучки да на палочки, вот и весь разговор. Куда направляетесь? В Новую деревню? Ну так вот, отец, ты себе иди, а дочку нам оставь, да не жалей, ей у нас лучше будет…
— Нет, — сказала Нава, — я к ним не хочу. Это же воры.
Воры засмеялись без всякой злобы, привычно.
— А может, нас обоих пропустите? — спросил Атос.
— Нет, — сказал вожак, — обоих нельзя. Тут кругом сейчас мертвяки, пропадёт твоя девка, подругой славной станет, а это нам, людям, ни к чему, да и тебе ни к чему, отец, сам подумай, если ты человек, а не мертвяк, а на мертвяка ты вроде не похож, хотя и человек ты на вид странный…
— Она же ещё девочка, — сказал Атос. — Зачем вам её обижать?
Вожак удивился.
— Почему же обижать? Не век же она девочкой будет, придёт время, станет женщиной, не славной там какой-нибудь подругой, а женщиной…
— Это он всё врёт, — сказала Нава. — Ты ему, Молчун, не верь. Ты что-нибудь сделай скорее, а то они меня сейчас заберут, как Колченогову дочку забрали, с тех пор её так никто и не видел, не хочу я к ним, я лучше этой славной подругой стану, смотри, какие они все дикие да тощие, у них и есть-то, наверное, нечего.
Атос беспомощно огляделся, а потом в голову ему пришла мысль, показавшаяся ему очень удачной.
— Слушайте, люди, — сказал он. — Возьмите нас обоих.
Воры приблизились. Вожак внимательно оглядел Атоса с головы до ног.
— Нет, — сказал он. — Зачем ты нам такой нужен! Вы, деревенские, никуда не годитесь, отчаянности в вас нет, и живёте вы непонятно зачем, вас приходи и голыми руками бери. Не нужен ты нам, отец, иди себе в свою Новую деревню, а девочку оставь нам.
Атос глубоко вздохнул, взял дубину обеими руками и сказал Наве негромко:
— Ну, Нава, беги. Беги, не оглядывайся, я их задержу.
Глупо, подумал он. До чего же глупо. Он вспомнил мертвяка, лежащего головой в тёмной воде, постарался отогнать от себя это видение и поднял дубину над головой.
— Эй, эй! — закричал вожак. Все семеро, толкаясь и оскальзываясь в болото, гурьбой кинулись вперёд. Несколько секунд Атос ещё слышал дробный стук Навиных пяток, а потом ему стало не до этого.
Ему было страшно и стыдно, но потом страх прошёл, потому что довольно быстро выяснилось, что единственным стоящим бойцом из воров был вожак. Отбивая его удары, Атос видел, как остальные, довольно бессмысленно размахивая дубинами, задевают друг друга, падают от собственных богатырских размахов и попадают друг по другу. Один с шумом упал в болото и заорал: «Тону!» Двое принялись его тащить, но вожак наседал, пока Атос случайно не угодил ему по коленной чашечке. Тогда вожак зашипел и присел на корточки. Атос отскочил. Двое воров тащили третьего из болота. Тот уже здорово увяз, лицо его посинело. Вожак сидел на корточках и укоризненно смотрел на Атоса. Остальные трое столпились позади вожака с грозно поднятыми дубинами.
— Дурак ты, — сказал вожак с обидой. — Долбня ты деревенская. И откуда ты такой взялся… Выгоды своей не понимаешь, дерево ты стоеросовое…
Больше Атос ждать не стал. Он повернулся и со всех ног пустился бежать вслед за Навой. Воры кричали ему вслед насмешливо. Вожак гукал и взрёвывал: «А держи его! Держи!» Они за ним не гнались, и это Атосу не понравилось. Вообще он испытывал некоторое разочарование и досаду и на бегу пытался сообразить, как же эти неуклюжие и неповоротливые люди могут наводить ужас на деревни да ещё каким-то образом уничтожать мертвяков. Скоро он увидел Наву: девочка скакала шагах в двадцати впереди, твёрдо ударяя в тропу босыми пятками. Потом она снова скрылась за поворотом и вдруг снова выскочила, замерла на мгновение и пустилась вбок, прямо через болото, прыгая с коряги на корягу — только брызги летели. У Атоса замерло сердце.
— Стой! — заорал он, задыхаясь. — С ума сошла! Стой!
Нава тотчас же остановилась, ухватившись за свисающую лиану, и повернулась к нему. А он увидел, как из-за поворота ему навстречу вышли ещё трое воров и тоже остановились, глядя то на него, то на Наву.
— Молчун! — пронзительно закричала Нава. — Ты их бей и сюда беги, здесь тропинка есть, я давно про неё знаю! А ты их бей, бей, палкой бей! Гу-гу-гу! О-го-го их!
— Ты там держись, — сказал один из воров заботливо, — ты там не кричи, а держись, а то свалишься, тащи тебя потом…
Сзади тяжело затопали и тоже закричали: «Гу-гу-гу!» Трое впереди ждали. Атос, ухватив дубину за концы и выставив её перед собой поперёк груди, налетел на них, повалил всех троих и упал сам. Он сильно ушибся, но сейчас же вскочил. Перед глазами плыли разноцветные круги, кто-то снова испуганно вопил: «Тону!», кто-то сунулся бородатым лицом, и Атос ударил его дубиной, не глядя. Дубина переломилась. Атос бросил её и прыгнул в болото. Коряга ушла из-под ног, он едва не сорвался, но сейчас же перепрыгнул на следующую и пошёл прыгать с коряги на корягу, разбрызгивая вонючую чёрную грязь. Нава победно верещала и свистела ему навстречу. Позади гудели сердитые голоса. «Что же вы, руки дырявые?» — «А сам что?» — «Упустили девчонку, пропадёт…» — «Да обезумел человек, дерётся!…» — «Хватит вам разговоры разговаривать, в самом деле! Догонять нужно, а не разговоры разговаривать! Видите, они бегут, а вы разговоры разговариваете!» — «А сам что?» — «Ногу мне он подбил, видите!» — «А Семиглазый где? Ребята, а Семиглазый-то тонет! Семиглазый тонет, а они разговоры разговаривают!» Атос остановился возле Навы, ухватился за лианы и, тяжело дыша, смотрел и слушал, как странные люди, сгрудившись на тропе, размахивая руками, тащат из болота за ноги своего Семиглазого. Слышалось бульканье и храп. Впрочем, двое воров, подхватив дубинки, уже шли к Атосу прямо по болоту по колено в чёрной жиже. И опять наврали, подумал Атос, болото-то вброд можно перейти, а говорили, что другого пути, кроме тропы, нет. Нава потянула его за руку.