Наследник Агасфера - Александр Войнов 6 стр.


Свист давно понял, что водка, сало и сигареты не «контачатся», и при помощи «опущенных» доставлял все это в жилую зону. Сало и чай он плотно заматывал в несколько слоев целлофана и привязывал «опущенному» ниже спины, а водку, перелитую в грелки, — между ног. Ни один из краснопогонников не мог себе позволить на виду у всей зоны прикоснуться к ягодицам «опущенного». Тем более начать щупать его за причинное место.

Свист относился к «опущенным» нейтрально, понимая, что они являются неотъемлемой частью лагерной структуры. На «черных» зонах, где верх держали блатные «дырявым» жилось несладко. Они убирали локальные сектора, мыли лагерные туалеты и работали на самом вредном производстве, постоянно испытывая всеобщее презрение. Состав бригады «петухов» был самым разнообразным. Большая часть была «опущена» в наказание за тюремные и лагерные провинности. Почти наверняка в касту «неприкасаемых» попадали сидевшие за изнасилование малолетних. Но были и откровенные «голубые». В столовую «дырявые» заходили последними и сидели за отдельным столом. На одной из дальних зон, где пришлось побывать Свисту, в их мисках были просверлены дырки. Несчастным приходилось затыкать их пальцем, чтобы успеть съесть содержимое. Это делалось для того, чтобы помазан не спутал «законтаченную» посуду с общей.

Свист по-своему оценивал положение вещей. Он считал, что иногда от «петуха» бывает больше пользы, чем от блатного, который «стучит» в опер- часть. Но своего мнения на этот счет вслух не высказывал. Из истории он знал, что многие выдающиеся люди были гомосексуалистами, но считал это ошибкой природы, хотя в древней Спарте поощрялась однополая любовь. Считалось, что два воина, соединенные этим чувством, были непобедимы.

Из общей массы забитых, пропитанных потом и шлифовальной пастой «дырявых» выгодно выделялся вертлявый брюнет лет двадцати пяти по прозвищу Майка, сидевший за изнасилование со смертельным исходом двенадцатилетней девочки. Он уже отбыл первую пятилетку из тех пятнадцати, которые ему предстояло провести в заключении. На зоне он обжился и, в отличие от остальных «обиженных», не сильно унывал. Работал он шнырем ДПНК. Ходили слухи, что его услугами частенько пользовались краснопогонники.

Майка свободно мог переходить из жилой зоны в рабочую и часто хаживал мимо цеха, в котором работал Свист. Однажды он, стоя у входа, заметил Майкин внимательный взгляд в свою сторону, но остался равнодушным. Все его мысли были сосредоточены на новенькой продавщице из лагерного магазина, которая была недосягаема даже теоретически, но от этого становившаяся еще желаннее. Внимание Свиста привлекла стая грачей, которые, раскачивая колючую проволоку предзонника, грелись на весеннем солнце. Тощий облезлый грач, измученный долгой зимней бескормицей, смело слетел на контрольно-следовую полосу и принялся разгребать рыхлую землю, отыскивая червей. Примеру вожака последовали сородичи. «Снова весна и снова грачи. Опять тюрьма и опять дрочи», — вздохнул Свист и зашел в цех.

Как-то после вечерней проверки в слабо освещенном тамбуре барака Свист лицом к лицу столкнулся со шнырем ДПНК. Майка, задержавшись на секунду, глядя в сторону, на одном дыхании, скороговоркой выпалил:

— Будешь ложиться, осмотри шконку.

И тут же исчез.

Свист спешил в каптерку, где его ждала грелка со спиртом. Хотелось побыстрее вылить ее содержимое в алюминиевую кружку, выпить большими глотками и, наскоро закусив черняжкой, лечь спать, чтобы увидеть во сне долгожданную свободу. Миновав каптерку, он прошел в свой угол. Темноту барака слабо растворяли отблески прожектора на вышке. Постель была аккуратно застелена, хотя Свист хорошо помнил, что утром сидел на заправленной наре и писал письмо. Подняв подушку, он ничего не обнаружил. Тогда Свист снял одеяло и стал прощупывать каждый сантиметр ватного матраца. Где-то, выше середины, ближе к изголовью, рука наткнулась на вертикально стоящую, острую, как бритва, заточку, намертво прикрученную вязальной проволокой к перекладине нары. Расчет был почти безошибочным. Кто-то знал, что сегодня Свист занес в жилую зону спирт. Известно было и то, что пить он будет только после вечерней проверки, а охмелев от большой дозы, плашмя упадет на постель. Его смерть расценивалась бы как самоубийство.

Свист догадывался, чьих рук это дело, но не успел расквитаться. С самого начала у него не заладились отношения с полублатными, которые «пахали» на оперчасть. Не смог он отблагодарить и Майку. По оперативно-режимным соображениям Свиста перевели на другую зону. В характеристике, вложенной в личное дело, четким почерком начальника отряда было указано: «Осторожный, хитрый, скрытный, беспринципный, легко приспосабливается к изменяющимся условиям». На этапе Свист долго размышлял, что побудило Майку, рискуя собой, спасать его жизнь. Может быть, шнырь косвенно принимал участие в этом деле, но в последний момент заговорила совесть? Но теперь об этом можно было только гадать. Он не жалел, что его переводят на другую зону, считая, что неважно, где сидеть, главное — с кем сидеть. Немного огорчало, что он не успел отовариться в лагерном ларьке и перемигнуться с молоденькой продавщицей. В последний завоз Людоед сменил гнев на милость и на зону завезли халву, к которой Свист был неравнодушен. В день, когда его увозили с зоны, в коридор этапного помещения проскользнул Майка. Улучив удобный момент, шнырь подозвал Свиста к решетке и сунул ему объемистый кулек, доверху заполненный желтыми маслянистыми комочками. Настроение сразу улучшилось. Зэк отсыпал немного халвы из кулька в ладонь и стал не- спеша жевать.

«Это сладкое слово — халва, — подумал он. — Такова непостижимость «женской» логики».

Этот случай послужил Свисту уроком, и он навсегда перестал злоупотреблять спиртным. Бедняк не может иметь недостатков или пороков. Преимущество обладать ими безнаказанно есть только у богатых и свободных и путь они со смирением воспринимают свои пороки как плату за грехи и каются, пока не поздно.

Глава 14

РЕКВИЕМ ДЛЯ ВИОЛОНЧЕЛИСТА

В танцевальном зале загородного ночного клуба «У Фреди Меркьюри» царил зыбкий полумрак. Медленно вращающийся под потолком шар, усеянный зеркальными осколками, освещенный тонким лучом прожектора, наполнял пространство множеством движущихся бликов, создавая иллюзию падающих листьев. Оркестр тихо играл «Осенний блюз».

Свист остановился на входе и внимательно осмотрелся. В центре площадки, тесно прижавшись друг к другу, танцевала одинокая парочка. Он вернулся в фойе, прошел мимо отдельных кабинетов и, мельком заглянув в зазывно распахнутые двери уютного бара, направился к двери туалетной комнаты, на которой непривычно отсутствовали знакомые буквы.

В сверкающем никелем и кафелем туалете у зеркала причесывался розовощекий, склонный к полноте блондин неопределенного возраста. С появлением Свиста он подобрался, как собака, почуявшая дичь, и стал усердно причесывать жидкие кудри. Свист тщательно вымыл руки, вытер их пахнущим дорогим одеколоном белоснежным носовым платком, поправил перед зеркалом узел галстука и, смахнув с рукава невидимую пылинку, бархатным голосом проворковал, обращаясь к толстяку:

— Скьюз ми, не одолжите мне на минуту косметичку? Я, кажется, забыл свою в машине.

Просьбу не пришлось повторять дважды. Свист черным карандашом удлинил разрез глаз, затем подрумянил щеки и слегка подкрасил губы.

— Может быть, поужинаем вместе? — с надеждой предложил новоявленный знакомый, с интересом разглядывая подтянутую фигуру Свиста.

— К сожалению, я вынужден Вас огорчить. Я не ищу новых знакомств, — без зазрения совести соврал Свист.

В баре он занял высокое вращающееся кресло у стойки, заказал черноусому бармену мартини и, сидя боком к залу, стал исподволь рассматривать посетителей. Большая часть столиков была занята парочками, которые никого, кроме своего визави, не замечали. Только в дальнем углу бара скучал одинокий посетитель. Свист вполоборота повернул к нему кресло и, сделав небольшой глоток мартини, стал изучать незнакомца. Это был высокий худощавый мужчина в роговых очках, чуть старше средних лет, который явно не имел никакого отношения к физическому труду. Об этом свидетельствовали тонкие холеные руки с длинными нервными пальцами. Свист взял недопитый бокал и, пройдя через весь зал, занял соседний столик. Его перемещение не осталось незамеченным. Незнакомец внимательно осмотрел Свиста и чуть заметно улыбнулся.

«Кажется, все идет нормально», — подумал Свист.

Усевшись поудобнее, он одарил соседа многообещающим взглядом и, подняв бокал, сделал еще один глоток. Этот жест был воспринят как приглашение. Незнакомец пересел к столику Свиста и, пристально заглянув тому в глаза, коротко спросил:

— Не помешаю?

— Напротив, — улыбнулся Свист, — буду очень рад, если поможете скрасить мое одиночество. Предлагаю выпить за знакомство.

«Кажется, все идет нормально», — подумал Свист.

Усевшись поудобнее, он одарил соседа многообещающим взглядом и, подняв бокал, сделал еще один глоток. Этот жест был воспринят как приглашение. Незнакомец пересел к столику Свиста и, пристально заглянув тому в глаза, коротко спросил:

— Не помешаю?

— Напротив, — улыбнулся Свист, — буду очень рад, если поможете скрасить мое одиночество. Предлагаю выпить за знакомство.

— Я не употребляю алкоголь. В нем ищут забвения только слабовольные. Но в чем-то Вы правы. Нам пора познакомиться поближе. Называйте меня Фредди. Как вы догадались, мое настоящее имя звучит иначе, но так будет романтичнее. Пусть это будет дань уважения великому Меркьюри.

Свист не испытывал ни малейшего уважения к гомосексуалисту Фредди Меркьюри, умершему от СПИДа, но согласно кивнул и представился Рафаэлем.

Фредди заказал два кофе и пачку дорогих сигарет. Прикуривая от зажигалки Свиста, он пересел поближе, коснувшись коленом его ноги, и блеснув стеклами очков, вкрадчиво прошептал:

— Кажется, мы здесь засиделись, Рафик. Я не покажусь Вам навязчивым, если предложу довезти Вас до города?

— Моя благодарность не будет иметь границ, — вежливо отозвался Свист.

Тепло и уют мягкого кожаного салона «Плимут-Каравеллы» приятно контрастировали с дождевым мраком холодной осенней ночи. Не сбрасывая скорости, Фредди вставил в магнитофон лазерный диск, и стереоколонки наполнили автомобиль органной музыкой.

— Иоганн Себастьян Бах, — наугад сказал Свист.

— Да, это Бах, — ответил попутчик. — Я слушаю эту мелодию, когда чувствую, что в моей жизни должны произойти значительные перемены. Она меня вдохновляет и настраивает на возвышенный лад. Я виолончелист, и через день мне предстоит поездка в Европу. Если мои выступления пройдут успешно, надеюсь получить приглашение Венского симфонического оркестра.

Переключая скорость, Фредди призывно погладил Свиста выше колена.

— Не сейчас, — мягко отвел руку Свист. Давайте не будем торопить события. Пусть все идет своим чередом. А то мы все скомкаем.

Идея примкнуть к голубым родилась после того, как, позвонив по одному из старых телефонов, Свист узнал, что с ним настойчиво ищут встречи представители уголовного розыска. Вначале мелькнула мысль нырнуть под крыло к Батону, с которым он сидел на одной зоне, но он сразу же ее отбросил.

Батоцкий взлетел слишком высоко и был у всех на виду, к тому же двум кротам в одной норе было бы тесновато. Безопаснее всего в этой ситуации было уйти в «автономное плавание». Обналичив по рыночной стоимости пятьдесят николаевских червонцев, он обновил гардероб в самом дорогом магазине и перекрасил волосы. Но Свист понимал, что этого недостаточно. Необходимо было не только изменить внешний вид, но также имидж и среду обитания. Нужно было стать тем, кем по представлению людей, хорошо его знавших, он не мог стать даже в кошмарном сне. Неплохо было бы стать архиепископом, космонавтом, экстрасенсом или лауреатом Нобелевской премии. Но, по понятным причинам, Свист не тянул на эти роли. И тогда он решил затеряться среди голубых. А если выражаться зоновским языком, стать «опущенным» или «дырявым». Наблюдение на зоне за Майкой и ему подобными не прошло бесследно. Свист без труда смог одеть личину голубого, используя свой дар перевоплощения.

Фредди жил в двухэтажном особняке, расположенном в престижном районе города, который примыкал к парку.

— Располагайся и чувствуй себя как дома, — сказал он, опуская жалюзи.

Сняв плащ, виолончелист улучил удобный момент и обнял гостя за талию. Отступать было некуда. Свист, отвечая взаимным объятием, так сжал мягкое тело Фредди, что тот, слегка поморщившись, на выдохе прошептал:

— Немного пиано.

Свист мысленно процитировал Блока: «Виновны ль мы, коль хрустнет ваш хребет в тяжелых, нежных наших лапах?»

Фредди, потирая поясницу, удалился в ванную комнату. Свист через просторный холл прошел на кухню, оборудованную по последнему слову техники, и заглянул в холодильник. Продуктов хватило бы на неделю.

— Если тебя не затруднит, приготовь что-нибудь на ужин, — крикнул Фредди из ванной. — У меня от возбуждения повысился аппетит.

Гость достал из холодильника бутылку шампанского «Мадам Клико», ананас, коробку сардин и оливки, но во рту появился вяжущий приторно-сладкий привкус халвы. Не дожидаясь нового знакомого, он налил фужер золотистого вина и, сделав несколько глотков, внимательно прислушался. Шум льющейся воды прекратился.

«Должно быть ванна наполнилась до краев», — подумал Свист. Он развязал галстук, снял пиджак и повесил в прихожей рядом с одеждой Фредди. На мраморном столике Свист увидел кожаную папку для документов. Минуту помедлив, он расстегнул «молнию». В папке, кроме загранпаспорта, лежали выездная виза и билет на самолет. Снимая рубашку, Свист крикнул, обращаясь к Фредди:

— Оставь мне немного мыла. Я иду к тебе с грязными мыслями.

Фредди, распаренный, розовый, как трехмесячный поросенок, нежился в хлопьях мыльной пены.

— А почему ты в брюках? — спросил он удивленно.

— Не будем спешить, — безучастно произнес Свист, вытягивая из петель брючный ремень. — Сейчас ты получишь то, о чем не мог и мечтать. Такого кайфа ты не испытывал никогда.

Что-то в голосе гостя насторожило Фредди, и он, опираясь на края ванны, сделал попытку принять вертикальное положение. Это было последнее желание в его жизни. Свист накинул ремень ему на шею и, туго затянув петлю, держал до тех пор, пока тело не обмякло и безвольно опустилось в мыльную воду.

Бывший «принудчик» тщательно вымыл руки, смыл с лица косметику и вернулся на кухню, прихватив свои новые документы. При тщательном изучении он понял, что ему еще раз улыбнулась удача. Лучшего варианта нельзя было и предположить. Совпадали возраст, и цвет волос, и черты лица. Не было надобности менять фотографию. Нужно было только изменить прическу и сделать несколько дополнительных штрихов. В прихожей он разыскал очки, еще недавно принадлежавшие Фредди, и примерил их перед зеркалом. Они были ему впору. Свист стал рассчитывать время. Рейс на Женеву был через сутки. До столичного аэропорта дорога занимала около семи часов. Нужно было терпеливо ждать утра и не отвечать на звонки. Гостей Свист не ждал. Фредди, конечно же, предупредил своих знакомых о скором отъезде. Единственной, кто мог войти в дом, была домработница. Фредди, как старый холостяк, наверняка, пользовался ее услугами. Выходило, что ждать утра было небезопасно.

«Нужно избавиться от покойника до наступления рассвета», — подумал Свист.

Он вытащил неподатливое, непомерно отяжелевшее тело в прихожую и, протерев банной простыней, закатал в ковер и стянул брючным ремнем.

Широкое ночное шоссе было пустынным, как старое забытое кладбище. Лишь изредка навстречу попадались огоньки одиноких автомобилей и со скоростью исчезали вдали. Свист включил магнитофон. Органная мелодия наполнила салон траурным звучанием.

«Да, Фредди, ты был прав», — подумал про себя Свист, обращаясь к невидимому собеседнику. — Бах стал для тебя предвестником самой большой перемены в твоей жизни. Пусть эта мелодия станет для тебя реквиемом». Притормозив после дорожного знака «узкий мост», Свист остановил машину, открыл багажник и вытащил завернутого в ковер Фредди. Прогнув тело пополам, он положил его на пыльные перила моста. Затем осмотрелся по сторонам, достал пудовую гирю, которую нашел в гараже, пристегнул ее к ремню, связывающему тугой свиток, и сбросил тело в негостеприимно чернеющую внизу воду.


Глава 15

ПОКЛОННИК ТУРГЕНЕВА

В пятистах метрах от Триумфальной арки, оспаривающей у Эйфелевой башни право быть символом Парижа, на одной из множества площадей расположен пятизвездочный отель. Здесь селилась только избранная публика. Номера в отеле были двух категорий — люкс и апартаменты. В основном посетителями были иностранцы, чей счет в банке исчислялся семизначными цифрами. Нередко в сверкающем бронзой и черным мрамором фойе в сопровождении слуг важно проплывали ближневосточные шейхи или голливудские звезды.

Свист рассчитывался за номер. Девушка за стойкой смотрела на него с одобрением: белоснежная рубашка, неброский светло-синий галстук, идеально подходивший к сшитому на заказ костюму. И голубые глаза, почти такого же цвета, как галстук. Когда он щурился, в уголках глаз веером собирались морщинки. Это было единственное, что выдавало его возраст.

«Такой стройный, подтянутый. А ведь ему больше сорока», — подумала девушка. Она на мгновение закрыла глаза, пытаясь запомнить его лицо — загорелое, открытое, волевое, похожее на профиль римских императоров, отчеканенный на старинных монетах.

Свист достал чековую книжку, заполнил чек и расписался: Кристиан фон Бранденбург. Выписав квитанцию, девушка приколола чек к счету.

Назад Дальше