Упаковку производите так: каждый обломок должен быть завернут в отдельный кусок мягкой бумаги — газету — и затем все обломки, относящиеся к одной части, совместно в один большой пакет. Все тяжелые и большие куски должны быть, помимо бумаги, обернуты в вату (купите в аптеке) и переложены ватой, паклей или по крайности мхом, сухой и мягкой травой так, чтобы не касались друг друга, чтобы не тереться и не биться о стенки ящика или его дно. Постарайтесь отправить как можно скорее, так как идет долго — пока там мы получим коллекцию, особенно если по железной дороге. Можно вместе с костями отправить кремни и черепки — по-видимому, в верхних горизонтах обрыва вы нашли остатки палеолитической или неолитической стоянки. Мы передадим их для определения в Институт материальной культуры — они установят ценность находки. В прилагаемой этикетке дайте чертеж обрыва и высоту залегания всех находок от уреза воды реки и от бровки (верхней) обрыва и схему геологического разреза. Оставшиеся от упаковки и отправки коллекций деньги можете употребить на покупку нужных вам научных книг, фотопринадлежностей, карт и т.п. — что там вам понадобится. Одновременно с этим письмом я пошлю вам хороший атлас реконструкции жизни животных в разные геологические эпохи. Он на чешском языке, но смысл его — в отличных картинках. В общем, мне экспедиция ваша нравится, и вы, по-видимому, — способные ребята. Ежели вас драить, поморскому выражению, не давать писать фантастических рассказов и вообще никаких пока, то толк будет.
С палеонтологическим приветом — И.А.Ефремов.
Останков пситтакозавра мы, к сожалению, не нашли, но…
Я ведь тоже проездил зря, — писал мне А.К.Рождественский, — и тут ни ты, ни я ничего не могли сделать, потому что костеносный горизонт под водой. Потом, ведь и никем не доказано, что там динозавров целыми вязанками насыпано. Мог быть один скелет, который и нашли в 1953 году.
4Многоуважаемый Геннадий! — писал Иван Антонович в январе 1958 года. — В этом году у нас будет большая экспедиция с палеонтологическими раскопками в бассейне р.Камы. Если бы вы смогли принять в ней участие, то было бы очень полезно. Напишите начальнику этой экспедиции Чудинову Петру Константиновичу, что вы хотели бы принять участие в экспедиции в качестве рабочего. Напишите ему, что вы сможете приехать из Тайги за свой счет, а я пришлю вам денег на дорогу. Сделать это надо не очень откладывая, чтобы иметь вас в виду. Работы будут вестись с июня по август. Привет вам и вашим родителям.
И.Ефремов.
Провинциальный пацан и человек, умудренный жизнью. Я вчитывался в книги и пытался понять, как становятся Ефремовыми.
…Еще не доезжая до станции Шунгай, — писал Иван Антонович о своем путешествии в 1926 году в Прикаспий, — гора Богдо, несмотря на ее небольшую высоту, резко выступает на фоне ровной степи. Протягиваясь в форме подковы на полтора километра, вблизи она производит впечатление монументальности, в особенности ее центральная часть с чрезвычайно крутыми склонами. Конечно, в цепи, например, Кавказских гор гора Богдо потерялась бы незаметным холмиком, но здесь она стоит одиноко, окруженная, на сколько хватает глаз, плоской тарелкой степи…
Разбив всю гору на участки, я начал медленно продвигаться вдоль горы, исследуя каждый подозрительный обломок камня. Перебив и пересмотрев несметное количество известковых плит у подножия горы, я собрал несколько костей лабиринтодонтов и стал исследовать обломки известняков по склонам зигзагообразным путем, беспрерывно поднимаясь и опускаясь. Обнажения пластов на склонах горы замыты натечной сверху глиной, усыпанной обломками известняка. Глина засохла плотной коркой, и, цепляясь за обломки известковых плит, можно подниматься по довольно крутым склонам почти до шестидесяти градусов. Держа в одной руке молоток, без которого охотник за ископаемыми не может ступить ни шагу, другой забиваешь кирку в склон горы и осторожно подтягиваешься выше. Конечно, иногда бывают неприятные минуты, когда ноги соскальзывают, кирка вырывается из рыхлого размытого склона, и начинаешь сползать вниз сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Но, мгновенно снова забив кирку поглубже, останавливаешься и продолжаешь таким же способом прерванное продвижение наверх. Спускаться можно, вырубая ступеньки, или, в прочном костюме, можно медленно сползать, просто сидя и упираясь на пятки, притормаживая киркой или молотком. Обычно в процессе работы очень быстро привыкаешь проделывать все это автоматически, не отрывая взгляда от кусков известняка и беспрерывно расколачивая плиты.
Лишь по самым крутым склонам мне приходилось взбираться с канатом.
Канат я закреплял за железный рельс, поставленный в качестве репера на самой вершине горы. Отклоняясь куда-нибудь в сторону, я забивал железный лом в склон горы и закидывал на него канат. Таким способом я мог делать значительные отклонения в ту или другую сторону, оставляя канат надежно привязанным за железный репер на вершине. Однажды я плохо забил лом; закинув за него канат, я начал спускаться. Вдруг лом вырвался из рыхлой натечной глины и я моментально полетел вниз. Падая, я крепко вцепился в канат, который, как только размотался до репера, резким толчком натянулся, ободрав мне кожу на руках, и я, качнувшись, как маятник, перелетел на другой склон, приняв отвесное положение относительно репера. Пожалуй, эта секунда была одной из самых неприятных в моей жизни. По счастью, я не выпустил каната и потом легко взобрался на вершину, проклиная изобретенный мною способ…
Обследовав все осыпи по склонам, я заложил раскопки на одном из самых крутых выступов Богдо — юго-юго-восточном. Копаться посредине крутого склона горы было очень трудно. Тут нам большую помощь оказали сильные ветры, обдувавшие склон горы и обеспечивавшие большую устойчивость при балансировании на маленькой ступеньке с помощью кирки. (Позже, в превосходном рассказе «Белый рог» эта деталь была использована стопроцентно. — Г.П.) Впоследствии, когда на отвесном склоне горы образовалась большая площадка, работать стало гораздо легче. Пласт за пластом расчищали и выбирали мы из горы, то испытывая сильное разочарование, когда пласт оказывался пустым, то с полным удовлетворением достигнутой цели выбивали из него красивые завитки аммонитов и темные или светло-желтые кости лабиринтодонтов. Для определения нижних горизонтов горы приходилось спускаться в пещеры под красными буграми и ползать под землей по воронкам и пещерам гипсового поля на юг от Богдо. В одной из пещер, шедшей наклонно, я поскользнулся и, скатившись вниз, провалился в отвесный колодец, глубоко уходивший в бездонную черную темноту. По счастью, колодец был довольно узок, и я заклинился в нем до самых плеч, которые уже не могли пролезть в колодец. Я очутился в положении пробки в горлышке бутылки, и потребовалось немало труда, чтобы высвободиться и, главное, снова влезть по наклонной гипсовой стенке, покрытой песком, принесенным водой…
5Москва, 21.03.58.
Уважаемый Геннадий!
«Тафономию» нигде не сыщешь днем с огнем. Но среди старых оттисков я нашел так называемые «чистые листы», оставшиеся у меня от корректур «Тафономии». Здесь нет начала, т.е. фактического материала по местонахождениям, но зато все остальное — все закономерности и выводы — это все есть. Сохраните эту корректуру, и если она вам не будет нужна, — пришлите обратно.
По заключениям Громова (предварительным, т.к. мало данных) ваши находки — неолит, видимо, поздний, и останки мамонта — не связаны непосредственно с этой стоянкой — видимо, они были в самом верху террасы. Но есть что-то интересное в отделке копья, и вообще Громов считает нужным посетить стоянку снова какими-нибудь местными специалистами, с которыми он договорится. В общем, эта находка ваша — полезное для науки дело. В экспедицию к Чудинову обязательно старайтесь попасть, так как Рождественский в этом году никуда не поедет или будет работать вместе с Чудиновым.
С приветом — И.Ефремов.
К Чудинову на озеро Очер я попал.
Иван Антонович болел, приехать не смог, зато от него приходили книги — только что начавший переиздаваться А.Грин, «Ветры времени» Чэда Оливера, повести Хайнлайна и Гамильтона, Джим Корбетт, Джеймс Конрад. Может, это покажется странным, но гораздо сильнее, чем книги, меня тогда волновали раскопки. Кстати, именно там были найдены остатки дейноцефала, названного позже в честь Ивана Антоновича «Ивантозавтром меченосным» -Ivantosaurusensifer.
Широкоплечий сильный человек, грузный, чуть картавящий, ироничный.
В руках громадный клетчатый платок — жарко. Поглядывает с некоторым удивлением. В виде поощрения приглашенный в Москву, я жил прямо в Палеонтологическом музее.
Череп вымершего бизона с круглым пулевым отверстием.
«Кто на него охотился? — Удивление. — Прочти „Звездные корабли“.
Череп вымершего бизона с круглым пулевым отверстием.
«Кто на него охотился? — Удивление. — Прочти „Звездные корабли“.
«Почему начал писать фантастику? — Удивление. — Не устраивала система доказательств, которой оперируют ученые».
У любого ученого, понял я, плох он или хорош, всегда скапливаются какие-то свои глубоко личные замыслы. Практического выхода они обычно не находят. Вот и получается: с одной стороны, всяческие гипотезы, с другой — невозможность поддержать свою гипотезу строго научными доказательствами. Однажды, в тридцатые, объяснил Иван Антонович, он написал статью о способе добычи коренных пород со дна Мирового океана. Рукопись была отправлена в солидный немецкий журнал «Геологише Рундшау». Рецензировал статью профессор Отто Пратье, крупнейший в те времена специалист по морской геологии. «Знает ли доктор Ефремов о том, что дно Мирового океана покрыто мощным слоем рыхлых осадков?» — важно спрашивал он в рецензии. И сам отвечал с важностью: «Если и знает, идея, предложенная им, все равно вздорна!»
Иван Антонович разворачивал свой клетчатый парашют.
«Я не стал спорить. Я написал фантастический рассказ. Он понравился читателям. А самое смешное: способ добычи коренных пород со дна Мирового океана, описанный в рассказе, сейчас, в общем, дело будничное».
Теплый августовский вечер, Большая Калужская, я крутил головой, пытаясь заглянуть в открытые окна волшебного кафе «Паланга». Красивые люди ели, пили, гнал прохладу огромный вентилятор под потолком. «Если стану таким, как Иван Антонович, — думал я, — если стану когда-нибудь таким, как Иван Антонович, знаменитым, богатым, и буду гулять мимо такого красивого кафе с голодным пацаном, как я, непременно приглашу его».
К сожалению, Иван Антонович не догадался.
Он неторопливо провел меня мимо кафе, расспрашивая, а что там приключилось в несчастной семье Карениных? — иногда он задавал и такие вопросы. Я рассеянно отвечал, что, дескать, все обошлось, вот только последняя часть там лишняя, ни к чему. Мне тогда в голову не могло прийти, что через много лет именно эта часть будет мне нравиться больше всего остального текста. И уж конечно, не приходило в голову, что однажды, вернувшись из Берлина, я случайно выйду к кафе «Паланга» и загляну в него. Дешевая деревянная отделка, пошловатые люстры, неистребимый запах подгоревшего жира.
И ведь это тогда (к слову о богатстве) Иван Антонович жаловался своему другу литературоведу В.И.Дмитревскому: «… На опыте „Лезвия“ (роман «Лезвие бритвы». — Г.П.) пришел к заключению, что писательство в нашей стране — дело, выгодное лишь для халтурщиков или заказников. Посудите сами — я ведь писатель, можно сказать, удачливый и коммерчески «бестселлер», а что получается. «Лезвие» писал с середины 1959 года, т.е. до выхода книги пройдет без малого пять с половиной лет. Если считать, что до выхода следующей мало-мальски «листажной» повести или романа пройдет минимум два года, ну, в самом лучшем случае — полтора, то получается семь лет, на которые растягивается финансовая поддержка от «Лезвия». Если все будет удачно, то «Лезвие» получит тройной гонорар (журнал + два издания). За вычетами, примерно по 8500, т.е. в итоге — 25 тысяч. Разделите на семь лет, получите около 300 рублей в месяц. Потому если не будет в ближайшее же время крупного переиздания, то мой заработок писателя (не по величине, а по спросу и издаваемости) первого класса оказывается меньше моей докторской зарплаты — 400 р. в мес., не говоря уже о зав. лабораторной должности — 500 р. Каково же меньше пишущим и менее удачливым или издаваемым — просто жутко подумать…»
6Абрамцево (под Москвой), 20.10.59.
Глубокоуважаемый Геннадий! Прочитал ваше письмо с удовольствием.
Мне кажется, что ваша жизнь хоть и скудная материально, но правильная — такая и должна быть у людей, по-настоящему интересующихся наукой. Все же университет должен быть неизменной целью, хотя бы для права заниматься наукой и идти по любимой специальности. Черт бы взял нашу бедность с жильем — надо бы взять вас в лаборанты к нам в институт — самое верное и самое правильное, но без прописки в Москве принять вас нельзя, а прописаться без работы — тоже не выйдет. Вот и принимаем в лаборанты всякий хлам только потому, что живет в Москве — глубоко неправильный подход к комплектованию научными кадрами. В том и смысл академии, что она должна брать к себе все настоящее из всей страны, а не случайных маменькиных сынков…
Я все еще на временной инвалидности, живу под Москвой и вернусь к работе в институте только в марте будущего года. Тогда подумаю над книгами. На чём вам заниматься — очень больной вопрос: у нас нет ни популярных работ, ни хороших учебников — все еще только в проекте. Как у вас с языками? Надо знать минимум английский язык, чтобы прочитать ряд хороших работ по палеонтологии позвоночных, морфологии (функциональной) и сравнительной анатомии. Следите за работами академика-Шмальгаузена — он написал в последнее время ряд интересных работ по происхождению наземных позвоночных. Если вы владеете языком — составлю вам список книг, которые можно будет получить по межбиблиотечному абонементу в Томске (а может быть, таковой возможен у вас в Тайге?)…
Теперь коротко о вашем вопросе: подробно писать не могу — переписка у меня выросла так, что совершенно меня задавила, — и не отвечать нельзя, и отвечать невозможно, секретаря мне по чину не положено. Так вот, на человека теперь, в его цивилизованной жизни, не действуют никакие силы отбора, полового отбора, приспособления и т.п. Накопленная энергия вида растрачивается, потому что нет полового подбора и вообще человек не эволюционирует, во всяком случае, так, как животные. Да и общий ход эволюции животного и растительного мира из-за столкновения с человеком сейчас совершенно исказился и продолжает еще сильнее изменяться под воздействием человека…
А вы выписали наш «палеонтологический журнал?
С приветом и уважением — И. Ефремов.
Р.S. Если понадобится проехать от вас в экспедицию или за литературой — рассчитывайте на финансовую поддержку. Рублей 500 всегда смогу выделить.
7«Что может быть общего между автором бессмертного „Робинзона Крузо“ англичанином Даниэлем Дефо и великим русским фантастом Иваном Ефремовым?» — задалась вопросом популярная газета «Аргументы и факты» в начале перестройки.
И сама ответила:
«Первый создал английскую разведку, а второй, возможно, был ее сотрудником.
Как нам стало известно из компетентных источников, в 70-е гг. в стенах КГБ проводилась тщательная проработка версии о возможной причастности И.А.Ефремова к нелегальной резидентатуре английской разведки в СССР. И что самое удивительное, окончательная точка так и не была поставлена — действительно ли великий фантаст и ученый Иван Ефремов — Майкл Э. — сын английского лесопромышленника, жившего до 1917 года в России? Основанием для многолетней работы по проверке шпионской версии послужила внезапная смерть Ивана Ефремова через час после получения странного письма из-за границы. Были основания предполагать, что письмо было обработано специальными средствами, под воздействием которых наступает смертельный исход…»
НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ
В городской библиотеке города Тайги я случайно наткнулся на тоненькую книжку, на обложке которой чудовищная обезьяна отчаянно боролась с набросившейся на нее пантерой. Книжка была издана в 1945 году. Это меня поразило. В годы войны писать про обезьяну, пусть и такую страшную…
Герой, впрочем, мне понравился.
«Бабочки у него были: гигантские орнитоптеры, летающие в лесах Индонезии и Австралазии, и крохотные моли. Орнитоптеры привлекали его величиной и благородной окраской, в которой черный бархат смешивался с золотом и изумрудами. Моли нравились ему по другой причине: расправить тончайшие крылья этих крошек было очень трудно…»
Так писать мог только человек, сам умеющий расправлять самые тончайшие крылышки.
«Он смотрел на большую стрекозу с бирюзовым брюшком, летавшую кругами вокруг него. Стрекоза хватала на лету комаров. Иногда оторванное крылышко комара падало, кружась у самого лица Тинга, тогда он видел, как оно переливалось перламутром в колючем луче…»
Оторванное крылышко комара меня окончательно покорило.
Теперь, задним числом, я понимаю, что знакомство с повестью «Недостающее звено» кардинально изменило мои взгляды на литературу. До знакомства с нею я считал, что книга развлекает, вводит в новую игру, а теперь увидел, что она еще и учит. Вообще думаю, что знакомство с Николаем Николаевичем стало одним из самых значительных событий в моей жизни. Доктор биологических наук Плавильщиков был известным энтомологом, одним из крупнейших специалистов по дровосекам (в мировом масштабе). Разумеется, я имею в виду жуков-дровосеков. Монголия, Корея, Япония, Индия, Иран, Мадагаскар — трудно назвать место, откуда к Николаю Николаевичу не поступали бы экземпляры дровосеков. Он собрал уникальную коллекцию — почти 50 000 экземпляров. Столь же необозримой была работа Плавильщикова по популяризации научных знаний. «Очерки по истории зоологии», или, скажем, «Гомункулус», или «Краткая энтомология» до сих пор остаются настольными книгами любителей природы, а на великолепных переработках книг Ж.Фабра и А.Брэма выросло не одно поколение.