Мощность переживания нарастает и поглощает меня.
Я всегда считал, что в мире должно быть больше эмоций, похожих на грусть или любовь, но никогда не думал, что они могут быть настолько иными, настолько необъяснимыми. Я чувствую себя оранжевым цветом в крапинку с веткой дерева внутри. Потом кончиком иглы в шотландской ткани на кушетке. Не могу сказать, прекрасны эти переживания или они пугают. Могу только сказать, что они необыкновенные.
Эти ощущения, наверное, происходят из Волма, как и душегубка, но я не могу рассмотреть его целиком, это просто мерцающий красный свет.
Он заблокирован людьми, которые выходят и выходят из него. Все новые расы. Я вижу мужчину, который приклеен к женщине. Вероятно, это его жена. Они соединены во плоти так же, как в браке.
У другого существа змеиное туловище, как у кого-то из греческой мифологии, но, кроме того, оно – гермафродит с клешнями вместо рук. Я держусь от него подальше, особенно сейчас, когда мое пьяное зрение соединилось с пьяными ощущениями. Кто знает, на что способны такие существа?
Гробовщик в ужасе и не разговаривает со мной. Я тоже молчу.
Я смотрю на красный свет позади выходящих из Волма созданий – поверх голов двенадцати идентичных существ.
* * *Они похожи на рыб – кроме рук, у них есть чешуйчатые крылья и большие крючковидные черепа, с которых соленая жидкость стекает на туловище, а потом попадает в миниатюрный океан – это и есть источник океанской воды. Вместо глаз – темные блюдца, которые уставились на меня, все двадцать четыре глаза смотрят прямо на меня.
Пока они таращатся, меня осеняет, кто это. Но я не уверен, мой ли разум привел меня к этому умозаключению, или это они каким-то подсознательным образом сообщили мне о себе.
Я понимаю: это Мовак.
Мовак – не мужского пола и не женского, как мне думалось раньше. Это двенадцать существ с единым разумом. Кажется, среди них четыре мужчины и восемь женщин, целая раса, связанная единым мозгом. Наверное, они могут воспроизводить себя, чтобы сознание Мовака продолжало существовать. Раса из одного существа. Раса единого разума.
– Мы не единый разум, – говорит один из Моваков.
Я удивлен, что он заговорил, и я уверен, они знают, что я удивлен, и я уверен, они знали, что я буду удивлен, еще до того, как он ответил.
– У нас разные разумы, Лист, – говорит другой. – Нам недостает чувства индивидуальности, даже во внешности, но мы все равно разные индивиды.
Мне кажется, я понимаю. Когда знаешь все обо всем, наверное, трудно быть отличным от тех, кто тоже знает все обо всем. Ты обладаешь сознанием каждого существа, которое было, есть и еще будет жить. Так что нет нужды в собственном сознании. Эти мысли меня чудовищно угнетают. Но Моваки живут для другой цели, отличной от моей, так что я должен перестать нас сравнивать. Смысл их жизни выходит за рамки моего постижения.
– Отвечать на вопросы, – Моваки отвечают все вместе.
– Что? – Гроб вздрагивает.
– Смысл нашего существования – отвечать на вопросы.
– И все? – спрашиваю я. Все кивают.
* * *Я чувствую, что меня предали, и щипаю себя за ногу. Они знают все и просто отвечают на вопросы. Ну и что, на хрен, это значит?
– За этим мы были созданы, – отвечают Моваки. – Мы были созданы, потому что кто-то должен знать все. Пока мы есть, ничто не будет забыто. Ни один человек, ни одна мысль, ничто. Ты думаешь о нас как о существах, это не так. Думай о нас как о книге, куда записывается все.
– Больше никто не обладает всезнанием? – спрашивает Гроб. – А Бог? Разве он не всеведущ?
– Нет, боги создали нас, потому что они не хотели знать всего. В каком-то смысле ты отказываешься от своей индивидуальности ради всезнания, а боги не захотели отказаться. Наше существование было необходимо ради истории, ради будущего.
Я задаю вопрос:
– Так что, вы – всезнающий компьютер Вселенной?
Они начали кивать до того, как вопрос прозвучал.
* * *Я замечаю, что у Мовака внутри мозга миниатюрные города. Эти города населены такими же миниатюрными людьми, как в мини-океане. Целое общество, которое физически существует внутри мозга.
Они – граждане мозга: материальные существа, образованные мыслями Мовака. Процесс всезнания должен быть очень сложным, для него требуются сотни работников, которые функционируют слаженно, в одной общественной системе, и двигаются к одной цели – формированию суперсложного мозга Мовака. И все двенадцать мозгов Мовака работают вместе, чтобы создать всезнающий компьютер Вселенной. Я не уверен, верна ли моя теория, но знать наверняка не хочу, потому что теоретизирование упражняет мозги. Мовак знает, о чем я думаю сейчас, поэтому они не говорят мне, прав я или нет.
Граждане мозга создали свои общества и за пределами мозга Мовака, распространяя влияние на территории Земли панков. Весь океан, в котором мы с Гробом стоим, а Нэн лежит, является перепроизводством мозгов Мовака. Корабли, деревни и животные – все это часть большого мозга, все работают вместе, чтобы сохранить знание обо всем.
Мовак-женщина смотрит на меня с урчанием в горле. Ее мозговые труженики построили эскалаторы между подбородком и грудями, где они могут расслабиться в мягкой плоти, прежде чем спуститься дальше к ногам. Моими слабыми глазами я воспринимаю ее тело как архитектурное строение. Женщина-небоскреб размером с гору, на которую я не прочь навалиться, в парадный вход которой хорошо бы вогнать мой китовый член, выкинув привратника и затопив холл, когда я кончу.
Мовак-женщина уставилась на меня своими темными глазницами, наверное, она знала, что я собираюсь пофантазировать на ее счет, и, прежде чем я разыграл в воображении эту сцену, решила смерить меня гневным взглядом, слизнув несколько мозговых тружеников со своих белых губ и растворив их в густой слюне.
Я смущен, но напрасно, с какой стати: всю свою жизнь она знала, что я подумаю так. Я уверен, это не было для нее шоком.
* * *– Мы хотим пройти через Волм, – говорит им Гробовщик.
– Мы знаем, – отвечают они, кап-кап.
Женщина, то бредовое здание с большими грудями для отдыха и влажным соленым входом, приближается к нам, она тяжело передвигается с целым городом внутри и следит, чтобы его жители не попадали в океан. Она снова смотрит мне в глаза, ее плоские блюдца мерцают пурпуром и серебром. Рот – темная пещера… галька вместо зубов… Рот открывается жемчужным свечением…
– Пойдем, – говорит она, и ее голова поворачивается в сторону Волма.
Мне любопытно, что именно она из двенадцати берется проводить нас. Это из-за того, что меня к ней влечет? Может быть, ее тоже влечет ко мне? Воспользуется ли она моей слабостью к нечеловеческим женщинам до того, как позволит нам сбежать через Волм?
Я надеюсь.
* * *Она ведет нас сквозь пеструю гуманоидную толпу, которая выходит из Волма. У нее механическая походка. Она уязвима со спины, но все равно работает как механизм, как голубая женщина, но голубая женщина – скорее робот, похожий на живое существо, а Мовак – существо, похожее на робота. Раньше меня никогда не привлекали механические женщины. А теперь, я подозреваю, это стало тенденцией.
Эмоции из Волма летают туда-сюда, как и картинка перед моими глазами, поднимаются на дерево и щебечут в его ветвях. Мозговая жидкость вытекает из мозга женщины-Мовака, я наблюдаю, как она медленно стекает ей на ягодицы, где живет низший класс ее горожан, в этом районе воздух гуще от соленого запаха. Затем жидкость сочится дальше вниз по внутренним сторонам ее бедер и капает в миниатюрный океан.
Я настолько поглощен ее потрясающим телом, что не замечаю, как мы приближаемся к источнику света. Когда она останавливается, я все смотрю на ее зад, потом поднимаю глаза вверх и вижу Великую Дверь, Волм, даже глаза показывают теперь более-менее нормальную картинку.
* * *Дверь – это гигантская вагина. Ее губы широко раздвинуты и распространяют зеленый свет во всех направлениях. Женщина-Мовак становится рядом с ней, раскинув по диагонали руки и вздернув подбородок. Потом ее мышцы напрягаются, кажется, она сосет энергию Волма, как будто и она работает на топливе из душ, захлебываясь, пьет его из резервуара, который накопил Волм.
Затем отверстие Волма расширяется, в зеленых сполохах наша кожа кажется лимонной. Дверь ждет, когда мы войдем. Внутри нее – наше будущее, наша новая жизнь. Весь хаос этого мира спадет с наших старых усталых плеч. Теперь у рода человеческого появился шанс на борьбу с вымиранием.
– Я не пойду, – заявляю я Гробовщику.
– Что? – на его лице шок, неверие.
– Я дождусь Христиана.
– Ты хочешь еще подождать? Мы можем подождать вместе, если хочешь, я не пойду туда один.
– А ты не один, – говорю я, стирая грязь с полусонных глаз Нэн.
– Лист, перестань. Пошли. Ты же знаешь, Христиан не вернется.
– А ты не один, – говорю я, стирая грязь с полусонных глаз Нэн.
– Лист, перестань. Пошли. Ты же знаешь, Христиан не вернется.
– Пойдете вы, – отвечаю я. – Возьми Нэн и книгу Человечества и выбирайтесь. Если Христиан сюда дойдет, я… Пойми, я просто не могу бросить его здесь.
– В таком случае я тоже остаюсь.
– Нет, – я слегка трясу головой. – Я хочу рискнуть своей жизнью, чтобы спасти Христиана, но рисковать будущим человечества я не буду. Выбирайтесь отсюда сейчас, пока Волм не съел еще частичку ваших душ.
– Урод, – Гробовщик плюет в мою сторону. Он кива ет и затыкает книгу Человечества за пояс. Кладет руки Нэн на свою шею, и она обнимает его, хватается, чтобы устоять на ногах.
Прежде чем пройти через половые губы Волма, он оборачивается ко мне и мягко улыбается. Потом вскидывает свою угловатую голову в знак приветствия. Я не успеваю ответить, он уже исчез в Волме, губы обхватили его и засосали куда-то в другой мир, далеко отсюда.
Я решаю дать Христиану еще час или два. Если он не появится, я уйду. Даже если он ранен, часа хватит, чтобы добраться сюда. В противном случае я буду считать, что он потерял слишком много души и сил у него не хватило. Он способен на это, но у него может пропасть желание.
Я оглядываюсь на Волм и понимаю, что излучаемый свет стал пурпурным, а не зеленым.
– Что это значит? – спрашиваю я у Мовака. Она оборачивается ко мне со скрипом в шее.
– Дверь открылась в другом мире.
– Ты хочешь сказать, что я могу не попасть в тот мир, в котором оказались мои друзья?
– Этот мир и мир, куда они попали, не будет соединен дверью, пока не закончится цикл, – отвечает она.
– Сколько времени это займет?
– 24 часа. – Она отворачивается от меня и поглощает еще больше энергии Волма. Наверное, она и мою энергию поглотит, если я тут задержусь.
Мои слова звучат мягко и немного панически:
– То есть я застрял здесь еще на сутки.
– Ровно на одни сутки.
[СЦЕНА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ]
10 ЗАПОВЕДЕЙ
* * *Я жду несколько отрезков времени, свернувшись в клубок, промокнув от густой мозговой жидкости женщины-Мовака. Иногда трусь о ее ногу с эротическими целями, пока она не начинает дремать.
Я всматриваюсь вверх своим плывущим зрением, все жду, что мне что-нибудь она скажет. Ей нечего сказать. Она стоит рядом, защищая Волм от моих любопытных глаз. Мое головокружение лишь усиливается, когда я оглядываю Землю панков, там царит хаос красок и толпы, какая-то круговерть. Плавильный котел, превосходящий размерами бывшие США, плавильный котел Вселенной. И кажется, там нет людей.
– Почему это случилось с нами? – слова, адресованные к зданию/женщине, наверное, вылетают сами, не спросив меня. Женщина уже смотрела на меня и точно знала момент, когда потребуется ее внимание. Она знает обо мне больше, чем я сам.
Ее ответ:
– Бог Ненавидит Вас.
* * *Мои глаза мокры от ее мозгового пота, маленькие горожане карабкаются по моим волосам, когда кто-то подползает к носу, и я чихаю.
Женщина-Мовак продолжает говорить:
– Бог больше не желает иметь с вами дела. Он ненавидит вас.
– Мы в этом не сомневаемся, – отвечаю я. – Но разве возможно, чтобы Он ненавидел свое творение? Это все равно что мать, ненавидящая своего ребенка.
– Иногда дети надоедают матери. Иногда один ребенок, более желанный, получают всю любовь, отбирая ее у остальных.
– Получается, что Бог какой-то легкомысленный, безответственный тип. Да просто белый ублюдок.
– Боги – не самые мыслящие существа. Ими руководят миллионы лет традиции. Традиция сужает мышление.
– Религия делает мышление узким, – говорю я. – Она создает устойчивую точку зрения, которая однобока.
– Закрывая разум для религии, ты становишься таким же ограниченным, как религиозные люди.
– Бог этой планеты не заслуживал религии.
* * *– Ты так негативно говоришь о Боге. Уж ты-то должен его понимать.
– Почему именно я?
– Ты делил душу с Господом.
Мое лицо передергивается, и прежде чем я прошу Мовака объяснить, она говорит:
– Время от времени Бог сливается душой с человеком, чтобы видеть вещи его глазами, думать его мыслями, стать им на долгое время. Ты был таким человеком. И в каком-то смысле ты был Богом. Или, вернее, Бог был тобой.
– Я ей не верю, и Мовак это знает.
– Бог и я – полные антиподы, – говорю я.
– Ты знаешь, что я права.
Я решаю, что спорить не стоит.
– Это объясняет некоторые вещи, – отвечаю я, осматривая себя и думая о множестве вещей, которые я могу делать, а другие нет, обо всем, что я знаю, а другие нет.
Она продолжает:
– Ты был Богом с тех пор, как нарушилось твое зрение. Когда Господу доложили, что появился человек, который видит мир на колесах, Он решил увидеть это сам.
Она садится рядом со мной, трется об меня своим телом-машиной, вызывая землетрясение в районе колен.
– Ты особенный, Лист, – говорит она. – Бог сливается с очень ограниченным числом людей. Обычно это самые благородные люди. Ты был первым из отбросов общества, с кем он слился.
– Я бы себя не выбрал, – бормочу я.
– Да, Господь жестоко сожалеет о своем выборе, – кивает она. – Когда души сливаются, разделить их непросто. По сути, этот процесс необратим. Тот же процесс, который проходят влюбленные, стремясь слиться воедино.
– Когда ваши души разделились, Бог забрал часть твоей жизненной силы, а ты – часть его силы.
– Значит, я все еще часть Господа.
* * *– Все наблюдают за тобой, Листок, – говорит Мовак. – Все, кто в Раю. Они могут читать твои мысли, знают все твои действия, и задуманные, и совершаемые.
– Они хотели создать память о последнем человеке, с которым слился Господь, о человеке, который находится в эпицентре конца света. Даже сейчас они записывают слова, покидающие мой рот, потому что твой мозг их обрабатывает. Все они у тебя в голове.
* * *Позади меня Волм меняет цвет. Такого цвета я не видел никогда в жизни. Что-то отличное от красного, синего, желтого, черного, белого и их комбинаций. Что-то совершенно чуждое. Мысли Бога говорят мне, что он называется ньюва.
– Теперь Волм – это дверь в Рай, – говорит женщина-Мовак. – Теперь, когда Бог стал частью тебя, а ты – частью Бога, он не хочет, чтобы твоя душа погибла на Земле. Он оставил место в Раю еще для одного человека. Из всех людей на планете Господь решил спасти тебя.
Мои кружащиеся глаза медленно моргают.
– Мне кажется, я не могу пойти, – говорю я. Выражение ее лица не меняется. Маленькие человечки ходят туда-сюда через ее глазницы и нос.
– Я встречал людей, которые оказались в Раю, и ни кто из них не отзывался о нем хорошо. Совершенство мне претит. Лучше я попытаю шансы с Волмом.
Она кивает, и Волм меняет цвет на темно-синий.
– Господь уважает твое решение, но он грустит от мысли, что твоя душа будет потеряна.
– Я уверен, что он сожалеет лишь о той части моей души, которая принадлежала ему.
* * *Мовак рассматривает меня, придвигаясь все ближе, настолько, что я чувствую запах ее мозгов.
– Господь хочет, чтобы ты отправился с Земли как можно скорее. Если не в Рай, то куда угодно. Просто уходи, и все.
– Я должен дождаться Христиана. Мы все должны попасть в один мир. Я дал обещание Иисусу, что мы продолжим род людской.
– Христиан не хочет идти, – говорит Мовак.
– Где он? Ведь ты знаешь, где он?
– Он в железнодорожном депо, в миле на юг отсюда, ждет, пока его душа исчезнет.
– Мы должны были встретиться здесь, почему он не пришел?
– Выживание его больше не интересует.
– Я успею добраться до него?
– Немного души еще осталось.
– Что случится, если я попытаюсь спасти его? Он примет помощь или это бесполезно? Я могу из-за этого потерять свою душу?
– Мы не говорим о будущем, – отвечает женщина-Мовак. – Знание будущего предназначено только для Мовака.
* * *– Все равно я должен попытаться, – шепчу я городу в мозгах. – У меня ведь есть время до завтра?
Женщина-Мовак просто глазеет на меня своими блестящими черными пятнами, втягивая холодный кишащий воздух и оттопыривая губу, чтобы несколько мозговых горожан могли скормить себя чудовищному дому-женщине.
[СЦЕНА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ]
УМИРАЮЩИЙ ПОЕЗД
* * *Путешествие к депо замедляет мое зрение. Мысли размокают.
Я двигаюсь очень медленно.
По улицам идти несложно, хотя я постоянно обо что-то спотыкаюсь. Немногие дают себе труд двигаться, все просто кучами спят по краям дороги. Несколько выходцев из Волма шатаются слева от меня. Мое зрение настолько нечеткое, что я даже не уверен, реальны ли они. Мне все равно.
Пустота.
Она копится у меня в голове, покрывает коростами мои клубящиеся, ярко раскрашенные эмоции.
Линия горизонта больше не создает впечатление, будто земля длится и длится. Она сокращает мой путь, делает его теснее и теснее, пока он не становится малой точкой.