Едва наступил полдень, Рем на Авентине поднял руку и указал:
– Вот стервятник!
Потиций подавил улыбку. Учась на гаруспика, он приобрел умение распознавать птиц по полету на большом расстоянии.
– Не обессудь, Рем, но это ястреб.
Рем прищурился:
– Да, ты прав.
Они продолжили наблюдение. Казалось, что время тянется очень медленно.
– О, теперь точно вижу стервятника!
Потиций указал направление, Рем проследил за его взглядом и кивнул. Потиций прижал копье к земле и прочертил борозду.
– А вот еще один! – воскликнул Рем.
Потиций согласился и прочертил еще одну борозду.
Так оно и продолжалось, пока тень от клинка не добралась до отметки, указывавшей на время окончания состязания. На земле было проведено шесть бороздок, обозначавших шесть увиденных Ремом стервятников. Он улыбнулся, захлопал в ладоши и, по-видимому, был доволен. Потиций тоже считал, что такое большое число птиц является добрым знаком.
Они спустились с Авентина, чтобы встретиться с Ромулом и Пинарием на пешеходном мостике, перекинутом через Спинон. Но после долгого ожидания Рем стал испытывать нетерпение. Он направился к Какусовым ступеням, и последовавший за ним Потиций заметил, как непросто давался ему подъем. Похоже, в тот день хромота Рема усилилась.
Они нашли Ромула и Пинария сидящими на упавшем дереве неподалеку от того места, где они вели наблюдение с Палатина. Те смеялись и болтали, очевидно пребывая в хорошем расположении духа.
– Мы должны были встретиться у Спинона, – сказал Рем. – Почему ты все еще здесь?
Ромул встал и широко улыбнулся.
– А с чего бы это царь и владыка Рима стал покидать центр своего царства? Я говорил тебе, что Палатин – это сердце Рима, и сегодня боги дали ясно понять, что они согласны со мной.
– Что ты говоришь?
– Сходи посмотри сам. – Ромул указал на место, где Пинарий проводил по земле бороздки.
Когда Потиций увидел количество бороздок, у него перехватило дыхание.
– Невозможно! – прошептал он.
Их там было так много, что сосчитать с одного взгляда не удалось, и Рем стал считать вслух:
– …десять, одиннадцать, двенадцать. Двенадцать!
Он обернулся к Ромулу:
– Ты хочешь сказать, брат, что видел двенадцать стервятников?
– Конечно видел.
– Не ласточек, не орлов, не ястребов?
– Стервятников, мой брат. Редкостных, священных птиц Геркулеса. В пределах отведенного отрезка времени я увидел в небе и сосчитал двенадцать стервятников.
Рем открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но, будучи ошеломлен, так и не вымолвил ни слова.
Потиций уставился на Пинария:
– Это правда, родич? Ты подтвердил счет собственными глазами? Ты провел по земле по борозде на каждую птицу? Ты совершил этот ритуал пред ликом богов честно и непредвзято, как подобает жрецу Геркулеса?
Пинарий холодно воззрился на него в ответ.
– Конечно, родич. Все было сделано как положено. Ромул увидел двенадцать стервятников, а я провел двенадцать отметин. А сколько пташек увидел Рем?
Если Пинарий солгал, то солгал и Ромул, с улыбкой на устах обманув родного брата. Потиций оглянулся на Рема: тот быстро моргал, и челюсть его дрожала. После истязаний в плену у Амулия лицо Рема порой нервно подергивалось, но тут было что-то другое. Рем с трудом удерживал слезы. Качая головой и будучи не в состоянии говорить, он торопливо пошел прочь, сильно прихрамывая.
– Сколько птиц увидел Рем? – повторил свой вопрос Пинарий.
– Шесть, – прошептал Потиций.
Пинарий кивнул:
– Значит, воля богов ясна. Разве ты не согласен, родич?
* * *Позднее, когда Ромул отвел его в сторону и попросил у него как у гаруспика совета относительно обозначения границы города, Потиций воздержался от возражений или обвинений во лжи. Ромул же, прекрасно понимая, о чем он думает, сделал вид, будто главное тут – не подсчет птиц, а то, что существовавшие между ним и братом разногласия так или иначе улажены. Теперь лучше не ворошить былое, а двигаться дальше.
Кроме того, Потиций был польщен уверениями Ромула в том, что его участие жизненно необходимо для основания города. Дело это важное, тут каждая мелочь имеет огромное значение. Ради блага жителей города и их потомков все должно делаться в строгом соответствии с волей богов. А кто может достоверно прочесть и засвидетельствовать ее, если не обученный на гаруспика Потиций? Ромул также заявил о своем искреннем желании совершить эту церемонию вместе с братом, на равных, и уговорил Потиция выступить между ними посредником.
Потиций согласился, и благодаря его стараниям, когда настал день установить помериум – священную границу нового города, – все было сделано должным образом, при равном участии обоих братьев.
Ритуал был проведен в соответствии с древней традицией, что повелось от этрусков. На месте, которое Потиций определил как точный центр Палатина и, таким образом, как центр нового города, Ромул и Рем вскрыли землю и выкопали глубокую яму, использовав лопату, которую передавали из рук в руки. Желавшие стать гражданами города один за другим выступали вперед и бросали в эту яму горсть земли со словами: «Вот горсть земли от…» – и называли место, откуда они были родом. Жившие на Семи холмах из поколения в поколение совершали тот же ритуал, что и новоприбывшие, а смешивание почвы символизировало слияние исконных и новых граждан в одну семью. Даже отец Потиция, несмотря на свое предубеждение насчет близнецов, принял участие в этой церемонии и бросил в яму горсть земли, взятой у порога его фамильного дома.
Когда яма заполнилась, в почву был помещен каменный алтарь. Потиций призвал бога неба Юпитера, отца Геркулеса, опустить свой взор и благословить будущий город. Стать этому свидетелями Ромул и Рем просили Маворса – бога войны, который, по слухам, был их отцом, и Весту – богиню домашнего очага, жрицей которой была их предполагаемая мать Рея Сильвия.
Близнецы заранее обошли Палатин вокруг и наметили линию размещения будущих укреплений. Затем они спустились к подножию, где их дожидались запряженные в бронзовый плуг белый бык и белая корова. Меняясь, братья пропахали вокруг холма непрерывную борозду, чтобы отметить границу нового города. Пока один пахал, другой шел рядом с железной короной на челе. Ромул начал борозду, Рем перехватил у него плуг на повороте и замкнул круг, соединив конец борозды с началом.
Толпа, следившая за каждым их шагом, разразилась счастливыми возгласами – люди смеялись и плакали от радости. Братья воздели усталые руки к небесам, потом повернулись друг к другу и обнялись. В этот момент Потицию показалось, что близнецы воистину любимцы богов и что никакая сила на земле не способна их повергнуть.
В тот день, в месяц, который впоследствии будет назван априлий, или апрель, в год, который впоследствии будет известен как 753 год до Рождества Христова, родился город Рим.
* * *Строительство укреплений началось сразу, хотя, конечно, по сравнению с оборонительными сооружениями великих столиц мира, например по сравнению с могучими стенами древней Трои, замысел близнецов выглядел скромно. В тех краях не было ни каменоломен, где можно было добывать камень, ни каменотесов, умеющих придавать каменным блокам нужную форму, ни каменщиков, умеющих укладывать и скреплять эти блоки, не говоря уж о механиках и зодчих, способных спроектировать такую стену. Вместо того город должна была окружить система рвов, земляных валов и деревянных частоколов, в некоторых же местах естественным элементом оборонительной системы являлись сами крутые склоны.
Но если греческому тирану, не говоря уж о строителе храмов Египта, такой замысел показался бы мелким и примитивным, то для области Семи холмов это стало предприятием невиданного масштаба. В качестве рабочей силы Ромул и Рем привлекли обитателей Холма бродяг и местных юнцов, с которыми они выросли. К сожалению, никто из них не имел ни знаний, ни строительного опыта, ни желания заниматься этим тяжелым трудом. Ошибки и оплошности были обычным делом. Нередко из-за них плоды многих усилий шли насмарку, а на строительных площадках вспыхивали ссоры и перебранки. Когда что-то не ладилось, волю гневу обычно давал не Рем, а Ромул. Он кричал на работников, угрожал им, а порой доходило и до рукоприкладства. Чем упорнее настаивали работники на своей невиновности, тем больше выходил из себя Ромул, тогда как Рем держался в сторонке, а вспышки ярости брата, похоже, лишь забавляли его. Поначалу Потицию казалось, что дела просто возвращаются к прежнему положению, когда Ромул отличался вспыльчивостью, а Рем – сдержанностью. Но по мере того как все многократно повторялось – ошибки строительства, отговорки и оправдания работников, гневные вспышки Ромула и ироническое молчание Рема, – у Потиция начали зарождаться тревожные подозрения.
Он был не один. Пинарий тоже присутствовал каждый день, и ничто не ускользало от его внимания. Однажды пополудни он отвел Потиция в сторону.
Он был не один. Пинарий тоже присутствовал каждый день, и ничто не ускользало от его внимания. Однажды пополудни он отвел Потиция в сторону.
– Родич, это не может так продолжаться. Я думаю, тебе следует поговорить с Ремом, если, конечно, это не ты его настраиваешь.
– О чем ты говоришь, Пинарий?
– Пока я ничего не говорил Ромулу о моих подозрениях. У меня нет ни малейшего желания усугублять разногласия между близнецами.
– Выражайся яснее! – сказал Потиций.
– Хорошо. При строительстве этих оборонительных сооружений возникает много проблем. Между тем люди, которые этим занимаются, может быть, и не очень умелые мастера, и не семи пядей во лбу, но, с другой стороны, они не такие уж тупицы, не такие лентяи, чтобы всю дорогу отлынивать, и не такие уж трусы, чтобы бояться взять на себя ответственность за нечаянную ошибку. Однако ошибка накладывается на ошибку, а виноватым себя никто не признает. Ромул с каждым днем все больше раздражается, тогда как Рем все с большим трудом сдерживает смех. Небольшая безобидная проказа – это одно. Намеренное предательство – другое.
– Ты хочешь сказать, что кто-то саботирует строительство?
– Может быть, это и не злостное вредительство, а серия дурацких шуток или подначек, чтобы позлить Ромула. Однако вред от этих глупостей выходит за пределы допустимого. Ромула выставляют дураком. Его авторитет подрывается. Моральный климат строительства разрушается. За этим стоит кто-то умный и хитрый. Не ты ли это, родич?
– Конечно нет!
– А кто же тогда? В любом случае кто-то близкий к Рему, кто может говорить свободно, должен серьезно поговорить с ним на эту тему. Я тут не гожусь, Рем уверен, что я во всем потакаю Ромулу. А вот ты, родич, коли и вправду непричастен к этим вредным выходкам, мог бы и потолковать.
– И обвинить его в предательстве?
– Ну, найди те слова, какие сочтешь нужным. Просто постарайся довести до его понимания, что сложившееся положение недопустимо и дальше так продолжаться не может.
* * *Когда Потиций завел разговор с Ремом – очень осторожно, не обвиняя его ни в чем, а лишь намекая на то, что, похоже, кто-то намеренно мешает строительству, Рем пожал плечами, с ходу отметая саму эту мысль.
– Кому это, спрашивается, могло бы понадобиться? Я, во всяком случае, таких не знаю. Другое дело, мой добрый Потиций, что, может быть, весь этот проект проклят? А если строительству и впрямь препятствует чья-то воля, то вдруг это не воля человека?
Потиций покачал головой:
– Все было сделано, чтобы умилостивить нуменов и обратиться к богам за их благословением. Ты сам обращался к Маворсу и Весте…
– Да, но было ли изначальное гадание проведено по всем правилам?
Потиций почувствовал себя задетым.
– Состязание по наблюдению за стервятниками было организовано как положено. Я использовал все те приемы гадания, которым обучился в Тарквинии…
– Что ты, Потиций, мне и в голову не приходило в чем-то упрекать тебя или ставить под сомнение твои познания как гаруспика. Но вот действительно ли подсчет птиц был произведен честно? Если нет, то выбор Палатина был основан на лжи, и город, задуманный моим братом Ромулом, представляет собой оскорбление богов. А уж у них-то есть способы показать свое недовольство.
Потиций покачал головой:
– Но если ты так думаешь, Рем…
– Я не сказал, что думаю так. Я лишь допустил такую возможность, а она имеет право на существование, ибо по меньшей мере не менее правдоподобна, чем твое предположение об умышленном вредительстве. Я снова вынужден спросить тебя: кто может заниматься этим и зачем? Кому от этого выгода, кому нужны лишние неприятности, у кого хватит сил на такие дерзости и коварства?
Рем поднял бровь и глянул на него со снисходительной улыбкой, показывая, что считает нелепое предположение друга не заслуживающим дальнейшего обсуждения. Однако у Потиция, уже не столь простодушного, как раньше, зародились новые подозрения. Теперь он не считал Рема (пусть тот и потешался над вспышками раздражения брата) виновником задержек строительства. Он просто полагал, что виновник, говорящий одно, делающий другое и действующий исходя из собственных соображений, все-таки был. И сдавалось ему, что им мог быть не кто иной, как его родич Пинарий.
Возникшее подозрение Потиций предпочел оставить при себе, решив, что будет помалкивать, наблюдать и выжидать. Впоследствии он пожалел, что не сообщил о своих догадках не только Рему, но и Ромулу, хотя, возможно, это все равно бы не изменило хода событий.
* * *Наступило лето, а с ним – долгие знойные дни. Строительство укреплений шло медленно, с участившимися задержками. Нудная работа раздражала людей, предпочитавших добывать хлеб набегами и вылазками. И надо же такому случиться, чтобы самая досадная ошибка произошла как раз тогда, когда духота и без того довела всех до изнеможения.
В тот день работы велись на ровном, а потому особенно нуждавшемся в укреплении участке местности. Предполагалось, что здесь будет возведен частокол. Заостренные колья, уложив на землю, связывали кожаными ремнями в секции. Эти секции, одну за другой, опускали комлями вниз, в специальные узкие траншеи, которые засыпались землей и плотно утрамбовывались, чтобы участок стены держался крепко. Все вроде бы было сделано как надо, однако Ромул оказался недоволен высотой установленной стены.
Многие древесные стволы, пущенные на колья, были едва выше человеческого роста, а когда их вкопали в землю, ограда оказалась и того ниже. А это значит, что достаточно навалить перед стеной груду какого-нибудь хлама (хоть бы и трупов) и нападающий с длинными ногами и крепкими нервами сможет перемахнуть через этот частокол. Решив, что на этом участке необходима еще одна линия защиты, Ромул приказал вырыть перед стеной внешний ров по колено глубиной и утыкать его дно шипами. Однако его люди терпеть не могли ковыряться в земле, особенно в такой твердой, спекшейся на солнце. Обливаясь потом, они ворчали, что было бы куда лучше сесть на коня и, освежаясь встречным ветерком, поскакать в набег, в поисках славы, добычи и женщин.
Неожиданно сначала в нескольких местах, а потом вдоль длинного отрезка траншеи земля между ней и стеной начала крошиться и осыпаться. Судя по всему, наружный ров прокопали слишком близко от того, в котором закрепили частокол, и тонкая земляная перемычка не выдержала.
Когда послышались треск и грохот падающей стены и пронзительные крики, Ромул стоял неподалеку, обсуждая с Ремом, Потицием и Пинарием следующий участок укрепления. Все они устремились на шум и увидели страшную картину. Упавшая стена была слишком тяжела, чтобы ее можно было приподнять, что затрудняло спасение придавленных людей. В некоторых местах, чтобы добраться до пострадавших, пришлось разрубать ременные крепления и разбирать стену по отдельным кольям. Многим досталось основательно: кому-то раздробило пальцы, кому-то поломало ребра, кому-то проломило череп. Несчастные зажимали раны и стонали от боли.
Посреди всего этого хаоса Потиций вдруг заметил, что Пинарий отвел Рема в сторону и что-то сказал ему на ухо, причем лицо Рема исказила такая ярость, какой прежде Потиций никогда не видел.
Что же такого сказал ему родич?
Потиций подошел поближе и услышал оправдывавшегося хриплым шепотом Пинария:
– Клянусь тебе, мне такое и в голову не приходило. Это все Ромул – он настоял, а я побоялся ему отказать.
– Я так и знал! – воскликнул Рем. – Точнее, подозревал, но до сих пор не был уверен. Лжец!
С ножом в руке он оттолкнул Пинария в сторону и решительным шагом направился к брату. Ромул, помогавший в это время раненому работнику, заметив разгневанного брата, поднялся, побледнел и отскочил назад. Однако нападать на него Рем не стал. Он лишь указал ножом на упавшую стену со словами:
– Ну что, брат, видишь, к чему привел твой обман? Теперь ты доволен?
Ромул уставился на него с ошеломленным видом.
– Ты жаловался на то, что стена недостаточно высока, – сказал Рем. – Посмотри на нее сейчас! Через нее перескочит кто угодно, даже хромой калека.
В доказательство своих слов он разбежался, перескочил через поваленную стену и снова повернулся к брату.
– Что толку в стене, которая не желает стоять? А почему она не желает стоять? Да потому, брат, что так смеются над тобой боги. Ты разгневал их. Ты можешь лгать мне, можешь лгать всему Риму, но тебе не под силу обмануть богов.
– Боги на моей стороне! – крикнул Ромул. – Это ты все портишь, ты сводишь на нет всю упорную работу. А потом еще смеешь смеяться надо мной!
Обуреваемый яростью, Ромул схватил железный совок и бросился на брата.
Раньше близнецы были равны в силах, и никто не имел преимущества. Теперь перенесший пытки Рем стал слабее брата, но в руках у него было более опасное оружие, и это опять уравнивало соперников. Кроме того, ярость Ромула делала его неловким. Он бешено размахивал лопатой, подставляя себя под нож, а полученные скользящие порезы повергали его в еще большее бешенство. Несколько раз и ему удалось достать Рема лопатой. Один удар оказался так силен, что даже сбил его с ног, но Рем тут же вскочил и снова принял стойку с ножом в руке. Наконец Ромул исхитрился попасть по руке и выбить нож.