– Какого «другого дела»?
– Насилия, к которому готовятся обе стороны.
Луций оглянулся через плечо. Некоторые из пресловутых жнецов толклись здесь, в доме Гая, с дрекольем и косами.
– Что затевается, Гай?
– Что бы ни случилось, ты к этому непричастен, Луций.
– Ты больше не делишься со мной своими планами. Отгородился от меня с самого возвращения из Юнонии. Проводишь встречи без моего участия. Принял решение разрушить эти скамьи для гладиаторских боев, не то что не посоветовавшись, но даже не поставив меня в известность. Да что там, меня даже не известили о замысле Корнелии помочь жнецам.
– Луций, если я и ограждаю тебя от своих дел, то ради твоего же блага. Наши с тобой имена связывают все реже, и, если тебе повезет, все скоро забудут, что когда-то ты был главным моим сторонником среди всадников. Ты деловой человек, Луций, а не политик. Ты не следуешь Стезей чести, ты не представляешь собой реальной угрозы для моих недругов в сенате. Так чего ради тебе разделять мою участь?
– Я твой друг, Гай.
– Ты был и другом Тиберия, однако и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему или Блоссию.
Луций тяжело вздохнул. Оказавшись в отчаянном положении, Гай проявлял себя не с лучшей стороны, демонстрируя мелочную злопамятность.
– Гай, я был твоим другом, когда Фортуна благоприятствовала тебе, и если она может повернуться к тебе спиной, то я – никогда.
Гай пожал плечами:
– Тогда пойдем сейчас со мной.
– Куда?
– На Форум. Мы будем протестовать против попыток забросить Юнонию.
Казалось, Гай ощутил неожиданный прилив энергии. Он расхаживал по дому размашистым шагом и громким, уверенным голосом собирал своих людей.
– Эй, все вы, вставайте! Чего ждете? Хватит прохлаждаться! Мы идем к сенату!
Движимый внутренним порывом, Луций устремился в кабинет Гая, чтобы взять стило и покрытую воском табличку. Гай оставался лучшим оратором своего поколения, и то, что будет сказано им по столь важному поводу, необходимо было сохранить для потомков. В руку Луция легло металлическое стило, инструмент изящный, но прочный, тяжелый и заостренный на конце.
* * *День был жаркий, влажный и душный: пахло близкой грозой. Когда Гай и его спутники приблизились к зданию сената, они увидели высокого, костлявого человека, вышедшего из боковой двери с неглубокой чашей в руках. То был Квинт Антилл, секретарь консула Опимия. Перед началом очередного заседания сената производилось ритуальное жертвоприношение, и авгуры гадали по внутренностям животных. Гадание уже прошло, и теперь Антилл выносил потроха.
– Прочь с дороги, уличное отребье! – рявкнул Антилл, увидев Гая и его сторонников. – Очистите путь достойному гражданину!
Неожиданное оскорбление вывело обычно сдержанного Луция из себя: кровь ударила ему в голову, лицо побагровело.
– Кого ты посмел назвать отребьем? – вскричал он.
– Этот кусок дерьма!
Антилл сделал в сторону Гая жест чашей, и находившиеся в ней окровавленные внутренности выплеснулись на тогу Гая. Он отшатнулся и издал негодующий возглас. Антилл расхохотался.
Не раздумывая, повинуясь мгновенному порыву, Луций метнулся вперед и изо всех сил всадил металлическое стило Антиллу в грудь.
Все охнули. Антилл выронил чашу, и останки потрохов разлетелись во все стороны, забрызгав всех вокруг. Луций попытался вытащить стило, но гладкий металл был скользким от крови. Тога на груди Антилла окрасилась в красный цвет. Он конвульсивно дернулся, пошатнулся и рухнул навзничь, затылком на мостовую.
Гай оторопело переводил взгляд с трупа Антилла на Луция и обратно, не веря своим глазам.
Кто-то из находившихся на улице, увидев, что случилось, забежал в здание. Буквально через мгновение оттуда высыпали сенаторы – кто из главного входа, кто из боковых дверей. Во главе с Опимием они устремились к Гаю и его спутникам. Вид мертвого тела привел их в ярость, которая сменилась у Опимия с трудом скрываемым восторгом: теперь ему было в чем обвинить Гракха.
– Убийца! – закричал консул, указывая на Гая. – Ты убил служителя сената при исполнении им религиозных обязанностей.
– Этот человек выплеснул кровавые потроха на народного трибуна! – выкрикнул в ответ Гай. – Ты подбил его на это?
– Ты больше не трибун. Ты просто сумасшедший и убийца!
С обеих сторон зазвучали оскорбления. Один из людей Гая побежал за своими товарищами, которые собрались напротив здания сената, а когда они прибыли, некоторые из сенаторов решили, что их умышленно окружают. Начавшаяся паника быстро вылилась в рукопашную.
Ярко сверкнула молния. Гай закричал своим людям, чтобы они воздерживались от насилия, но его голос утонул в оглушительном раскате грома. Спустя мгновение небеса разверзлись и на толпу обрушился проливной дождь. На Форум налетел неистовый ветер, и под напором стихии яростная толпа рассеялась.
Воспитанный на книгах по истории, Луций вспомнил древнее предание и невольно содрогнулся от ужаса. Ромул, первый царь Рима, исчез, когда налетела ослепляющая буря. И вот теперь разыгралась такая буря, какой Луций не мог себе даже представить. Он понятия не имел о той роли, которую сыграл древний Пинарий в истории, связанной с кончиной Ромула, зато понимал, что его безумный поступок определил судьбу Гая Гракха.
* * *На следующий день Луций сделал то, что до сих пор делал лишь однажды, – надел фамильный фасинум. Ребенком ему доводилось иногда видеть его на шее матери, а когда сам Луций стал отцом, Менения торжественно передала семейную реликвию ему, заявив, что хотя о происхождении этого предмета толком ничего не знает, но может с уверенностью сказать, что это очень древний талисман, отводящий зло. Луций носил его на шее в тот день, когда получил, чтобы не обидеть мать, а затем снял и забыл о нем.
Но в ту ночь, когда бушевала гроза, фасинум вдруг явился ему во сне парящим над пламенем. Пробудившись, Луций принялся искать его среди всякой всячины, хранившейся в сундуках, нашел и надел на шею. Золотой талисман, спрятанный под тогой и нижней туникой, холодил кожу. Луция трудно было назвать слишком религиозным или суеверным человеком, но если фасинум и вправду обладал какими-то защитными свойствами, то из всех дней его жизни сегодня был самый подходящий, дабы прибегнуть к ним.
Чтобы попасть в Субуру, в дом Гая, Луцию требовалось пройти через Форум. Со стороны здания сената до его слуха донеслись плач и причитания. Толпа оплакивала Квинта Антилла.
Дом Гая был набит народом, как никогда ранее, а атмосфера в нем была близка к истерии. Среди мужчин, спешивших туда, замечалось какое-то странное нервическое воодушевление. Последний раз Луций наблюдал подобную смесь ужаса, ожидания и чувства товарищества, когда перед завершающим приступом стоял с Тиберием под стенами Карфагена. То было предвкушение рождающегося, к добру ли, к худу ли, нового мира, смешанное с пониманием того, что многие из них не доживут до завтрашнего дня, чтобы этот мир увидеть.
Гай, стоявший среди группы жнецов с серпами и косами, помахал ему рукой.
– Ты шел через Форум?
– Да, прошел возле сената. Слышал крики и плач, не видел…
– Не важно, – прервал его Гай странно равнодушным тоном. – Мои «глаза» и «уши» доставляют свежие донесения каждые несколько минут. Квинта Антилла выставили на погребальных носилках перед Рострой. Многие сенаторы состязались в том, кто произнесет более прочувствованную прощальную речь. Плакальщицы причитали и рвали на себе волосы. Между тем, боюсь, некоторые из моих наиболее ревностных сторонников собрали на периферии толпы. Нет, ни о каком насилии и речи не идет, просто выкликают имена. Стоит плакальщикам возгласить «Антилл», как мои люди кричат в ответ «Тиберий». Напомню, тело моего брата протащили по улицам и утопили в реке. Никто не может обвинить меня в том, что с Антиллом проделали такое же.
– Гай, то, что я сделал вчера, – непростительно.
– И совершенно нетипично. – Гай улыбнулся, но глаза его остались печальными. – Должно быть, сами фурии разожгли твою ярость. Кто бы мог подумать, что ее таилось в тебе так много? Ну, Квинт Антилл – не самая большая потеря для мира. Разумеется, Опимий обвиняет меня в убийстве. Даже сейчас он разглагольствует перед своими приятелями-сенаторами, голословно утверждая, будто я желаю им всем смерти. «Гракхи задумали кровопролитие!» – кричит он. Любопытно, что такие, как он, обвиняют противников в тех самых преступлениях, которые затевают сами.
– Неужели дело дойдет до резни, Гай?
– Спроси Опимия. Он делает все, чтобы привести сенаторов в ярость. Предлагает ввести так называемое чрезвычайное положение. Звучит угрожающе и предусматривает предоставление консулам права «принимать все меры по защите государства». Иными словами, они получат право убивать любого гражданина на месте, без суда.
– Гай, этого не может быть.
– Гай, этого не может быть.
– И все же боги допускают подобное. Туповатый малый, вроде Опимия, просто не понимает, что нечто подобное этому «чрезвычайному положению» невозможно использовать лишь единожды. Они открывают ящик Пандоры. Стоит позволить государству убивать своих граждан, и оно начнет прибегать к этому снова, снова и снова.
Гай говорил бойко, но неожиданно его голос дрогнул.
– Увы, Луций! Что происходит с нашей любимой республикой? С нашей несчастной, искалеченной, безнадежной республикой?
Он схватил Луция за руки, потом порывисто отстранился и обернулся, чтобы обратиться к жнецам.
– Все вы явились с тем оружием, какое имеете. Филократ, подай мне мой меч! Я не собираюсь ждать, пока они нападут на меня в моем доме. Отправлюсь на Форум и произнесу молитву перед статуей моего отца.
Выбежавшая из дома Лициния вцепилась в его тогу.
– Нет, муж мой! Ты в безопасности лишь здесь, дома, где твои сторонники могут защитить тебя.
– Только боги могут меня защитить!
– Тогда отправляйся без оружия. Если ты пойдешь вооруженным, в сопровождении вооруженных людей, дело непременно кончится насилием, и обвинят в этом тебя.
– Лучше умру сражаясь, чем дам себя заколоть как жертвенную овцу.
Он криво улыбнулся.
– Гай, это не шутки! Люди, убившие Тиберия, намерены убить и тебя.
– Пока дышу, останусь римским гражданином. Не стану пленником в собственном доме.
Гай высвободился и направился к выходу.
Лициния безутешно рыдала. Луций попытался обнять и утешить ее, но она стряхнула его руки, отказываясь от сочувствия. Когда последний из спутников Гая покинул переднюю, Луций побежал следом.
При движении Гая по улицам Субуры ставни распахивались, люди приветствовали его, но лишь немногие отваживались к нему присоединиться. Куда только подевалась та огромная толпа, которая клялась защищать Гая до последней капли крови? Кажется, его свита таяла на глазах, и до Форума добралась лишь небольшая кучка самых преданных сторонников. Праздные зеваки, привлеченные любопытством, нутром почуяли, что дело пахнет неприятностями, и торопливо рассеялись.
Перед статуей отца Гай задержался, глядя наверх, на лицо старшего Тиберия. Рядом, по правую руку, стоял его верный раб, молодой Филократ. Мечтательным голосом Гай произнес:
– Мой дед отбрасывает длинную тень, люди знают меня как внука Сципиона Африканского, а не как сына Тиберия Гракха. Но мой отец тоже был великим римлянином. Его победы в Испании установили мир, который длился двадцать пять лет. Его дипломатия в Азии снискала доверие царей. Его дважды выбирали консулом, он дважды удостаивался триумфа и служил в качестве цензора. Мой брат мог бы добиться не меньшего величия, останься он в живых. Я надеялся, что и сам бы мог…
Голос его дрогнул, по щекам потекли слезы.
– Неужели мы жили и умерли ни за что?
И тут Луций услышал доносившиеся со стороны сената крики, сопровождавшиеся звуками уличной схватки. Шум приближался.
– Гай, нам нужно срочно вернуться домой. Нас здесь недостаточно, чтобы дать им отпор.
Гай встрепенулся, напряг слух, потом покачал головой:
– Столкновение происходит между нами и Субурой, путь к отступлению отрезан. Мне придется остаться и встретить здесь свою смерть.
Сердце Луция упало, но он глубоко вздохнул и сказал:
– Я не оставлю тебя, Гай.
– Ты настоящий друг, Луций.
Показавшиеся вооруженные люди заметили Гая, заголосили и устремились к нему. Соратники смотрели на Гая, ожидая приказов, но тот молча застыл под статуей отца. Некоторые из его спутников перепугались и разбежались в разные стороны.
Наконец Гай встрепенулся и в отчаянии вскричал:
– Луций, Филократ – все за мной!
Он сорвал с себя тогу, Луций и другие последовали его примеру, ибо в нижних туниках было легче бежать.
Преследуемые толпой, они помчались прочь от Форума, сбежали по склону Палатина, промчались через Большой цирк и на узких улочках Авентина оторвались от погони. Неподалеку от вершины холма стоял храм Дианы. Гай вбежал в храм и на глазах у горстки сторонников пал на колени перед статуей богини.
– Царица охоты! – взмолился он, тяжело дыша. – Дочь Юпитера, сестра Аполлона! Прими эту жертву!
Он выхвати меч, упер его рукояткой в пол и приставил острие к груди. Но тут двое спутников бросились к нему и не дали пасть на клинок. Один удержал его за плечи, другой вырвал меч и передал Филократу.
Гай зарыдал. Он бил кулаками об пол и кричал:
– Неблагодарные, вероломные римляне! Будьте прокляты! Я указал вам путь к свободе, а вы ополчились против меня! Я рискнул ради вас всем, а вы покинули меня! Так будьте же вы навеки рабами убийц из сената!
Луцию казалось, что его другом овладело безумие. Гай всегда был отважным человеком и бойцом, но сейчас, похоже, вознамерился умереть от своей собственной руки, без боя. Гай всегда был уверен в правоте своего дела, но теперь отрекся от него. Гай всегда боролся за права простых граждан Рима, но теперь проклял их. Луций был устрашен, но он не брался судить Гая. Разве сам он не нанес Антиллу смертельный удар в припадке безумия?
В храм вбежал отставший сподвижник.
– Они гнались за мной по пятам! – закричал он. – Они близко, бегут сюда!
Луций и Филократ подняли Гая на ноги и развернули к выходу. Чуть ли не в беспамятстве он выскочил на улицу. Преследователи заметили его и разразились криками. Погоня возобновилась.
Для Луция это стремительное бегство было сущим кошмаром. Извилистые улочки Авентина, старый фонтан, зев Аппиева акведука, соляные склады у Тибра и сутолочное торжище на Форуме Боариуме – все эти места, так хорошо знакомые, казались странно чужими. Когда они пробегали, люди смотрели им вслед, хлопали и смеялись, словно зрители на состязаниях. Находились и такие, что осыпали спасающуюся бегством группу презрительными насмешками, да если бы только насмешками! На рынке в них летели редиска, репа, кости и копыта.
На мосту через Тибр некоторые спутники Гая остановились, решив задержать преследователей, насколько будет возможно. Самого Гая они уговорили бежать, и он, в сопровождении лишь Луция и Филократа, достиг другого берега как раз тогда, когда его преследователи добрались до моста. Над рекой разнеслись звуки боя.
Западный берег Тибра оставался по большей части неосвоенным, и трое беглецов свернули с дороги в надежде затеряться в густых зарослях. Узкая тропа привела их в высокую рощу, мягкая лесная почва поглощала звук шагов. Пробившийся сквозь густые кроны солнечный луч упал на старый каменный алтарь посреди маленькой прогалины. Луцию более, чем когда-либо, казалось, что все это происходит во сне.
– Что это за место? – прошептал он.
– Роща фурий, – глухо ответил Гай. – Она названа так в честь Тисифоны, Мегеры и Аллекто – мстительных сестер, карающих смертных грешников безумием. Видишь, они изображены на алтаре с бичами, факелами и со змеями вместо волос. Они старше Юпитера, ибо зародились из крови, пролившейся, когда титан Кронос кастрировал своего отца Урана. Их породило преступление, свершенное сыном против отца. Но я всегда чтил своего отца и своего деда. За что же фурии привели меня сюда?
Он упал на колени перед алтарем, а по роще уже разносились крики преследователей.
– Филократ, мой меч у тебя?
– Хозяин, прошу тебя… – взмолился раб.
Приставь острие к моему сердцу. В храме Дианы я дал слабину, позволив остановить себя. Сделай это для меня, Филократ. Сделай сейчас!
Он откинул голову и выпятил грудь.
– Господин, я не могу!
– Я приказываю тебе, Филократ!
Сотрясаясь от рыданий, молодой раб обратил острие меча против себя и упал на него. Его предсмертный крик разнесся по лесу и был услышан преследователями, которые находились уже неподалеку.
Стоя на коленях над телом раба, Гай пригладил его волосы, извлек меч из его груди и, взглянув на Луция, протянул рукоять тому.
– Это то, чего хотят фурии, – прошептал Гай. – То, чего они требуют от тебя, Луций. Ты уже прошел через нечто подобное, когда сразил Антилла, а сейчас должен покончить со мной.
– Сделать то, чего желаю меньше всего на свете? – воскликнул Луций.
– Разве лучше будет позволить врагам подвергнуть меня пыткам, а потом изрубить в куски?
Луций взял меч. Не в силах смотреть Гаю в лицо, он обошел его, опустился рядом с ним на колени, крепко обнял его одной рукой и приставил клинок к его горлу.
– Да пребудут они вовеки рабами сената!
Это проклятие вырвалось у него с последним вздохом. В следующее мгновение Луций полоснул его клинком по горлу. Гай дернулся, кровь потоком хлынула на руку Луция. Луций отпрянул и поднялся на ноги, а еще содрогавшееся тело Гая упало рядом с телом раба. Меч, выпавший из руки Луция, упал между ними. Сам он отступил и скрылся в зарослях буквально за миг до того, как на поляну выбежали преследователи.