Джесси опять захотелось заплакать, но слез не было.
Не было ничего, кроме сухого и едкого жжения.
Я не могу! – закричала она. – Я уже все перепробовала – все, что можно! Самой мне не выбраться!
Ты забыла одну вещь, – сказала девочка в колодках. – Не знаю, насколько это важно… но вполне может быть, что тебе это чем-то поможет.
Что я забыла?
Девочка повернула руки в отверстиях деревянной колодки, демонстрируя Джесси чистые розовые ладошки. Помнишь, он говорил, что есть два вида наручников: М-17 и F-23. Вчера ты почти что вспомнила, но потом отвлеклась… Так вот. Он хотел F-23, но их выпускают мелкими партиями и их очень трудно достать, так что ему пришлось взять М-17. Ты же помнишь, правда? Он рассказывал про эту модель в тот вечер, когда принес наручники домой.
Она открыла глаза и взглянула на правый наручник. Да, Джералд рассказывал про эту модель. На самом деле он говорил без умолку, как наркоман-кокаинщик после двух доз подряд. А началось все с того, что около полудня он позвонил ей с работы. Хотел убедиться, что Джесси одна – за столько лет он так и не смог запомнить, по каким дням к ним ходит домработница, – а когда Джесси сказала, что сегодня домработница не придет, он попросил ее надеть что-нибудь этакое. «Ну, ты понимаешь, чтобы было надето, но вроде как и не совсем», – вот так он сказал. Помнится, Джесси это заинтриговало. Даже по телефону голос у Джералда был возбужденный донельзя, и она сразу же поняла, что он что-то такое задумал… неординарное. Она была совершенно не против; им обоим было уже хорошо за сорок, и если Джералду вдруг захотелось немного поэкспериментировать, то она с удовольствием ему подыграет.
Он приехал в рекордное время (Джесси еще подумала, что он гнал всю дорогу так, что под колесами дымился асфальт). Она очень хорошо помнила, как он ходил из угла угол в спальне и буквально трясся от возбуждения: щеки пылают, глаза горят. Если говорить о словесных ассоциациях, то слово «секс» стояло далеко не первым в списке Джессиных ассоциаций на Джералда (если бы ей пришлось проходить тест, то первым, наверное, всплыло бы слово «безопасность»), но в тот день Джералд буквально кипел сексуальностью. Джесси даже подумала, что если муж не успеет раздеться быстро, то его обычно отнюдь не прыткий адвокатский причиндал сейчас просто сорвет молнию на брюках.
Когда же Джералд снял брюки, а заодно и трусы, он слегка сбавил пыл и торжественно открыл пластиковую коробку, которую принес с собой. Там были две пары наручников. Джералд достал их и показал Джесси. У него на горле билась синяя жилка – судорожно трепетала, как крылышки колибри. Джесси запомнила и это тоже. Должно быть, уже тогда его сердце давало сбои.
Ты бы мне сделал огромное одолжение, Джералд, если бы откинул лыжи еще тогда.
Наверное, Джесси должна была ужаснуться тому, что способна думать такое про человека, с которым прожила столько лет и с которым у нее было столько связано, но ее хватило только на легкое отвращение к себе. А потом ее мысли снова вернулись к тому, каким был Джералд в тот день – щеки пылают, глаза горят, – и руки сами собой сжались в кулаки.
– Почему ты никак не оставишь меня в покое? – спросила она своего мертвого мужа. – Почему ты, такая скотина, не оставишь меня в покое?!
Не заводись. Не думай про Джералда; думай про наручники. Две пары наручников Kreig, размер М-17. «М» значит «мужские». 17 – число зарубок на замках.
Ее как будто обдало жаром. Живот скрутило. Ты ничего не чувствуешь, – сказала она себе. – А если не можешь не чувствовать, просто считай, что у тебя несварение желудка.
Но себя не обманешь. Это была надежда. Отрицать это было уже бесполезно. Главное – не обольщаться. Смотреть на вещи реально. Держать в голове, что все предыдущие попытки освободиться ни к чему не привели. Джесси упорно твердила себе, что она должна помнить про разочарование и боль, но постоянно ловила себя на том, что думает совсем о другом: о том, как близко – как охерительно близко – было освобождение. Чтобы все получилось, ей не хватило буквально четверти дюйма. А будь у нее лишних полдюйма… все получилось бы наверняка. Проблема могла быть с костяшками под большими пальцами, но неужели ей суждено здесь умереть исключительно потому, что она не сумеет преодолеть расстояние не шире ее верхней губы?! Ну уж нет, не дождетесь.
Неимоверным усилием воли Джесси отбросила эти мысли и опять стала думать про тот «знаменательный» день, когда Джералд принес домой наручники. Она вспомнила, с каким неподдельным благоговением он их рассматривал – как ювелир, который держит в руках бриллиантовое ожерелье самой что ни на есть тонкой работы. Честно сказать, они произвели впечатление и на Джесси тоже. Она вспомнила, как они блестели на солнце, как блики света играли на браслетах из посиненной стали и на зарубках на замках, которые можно было подгонять под размер запястий.
Она спросила, где он достал наручники – просто из любопытства, она совсем не хотела в чем-то его обвинять, – но он сказал только, что их достал один приятель из окружного суда. При этом он заговорщически подмигнул Джесси, как будто почти все сотрудники окружного суда только и делали, что снабжали своих приятелей такими вот миленькими игрушками, и он знал их всех лично. На самом деле в тот день Джералд вел себя так, будто раздобыл не две пары наручников, а как минимум пару ракет с ядерными боеголовками.
Она лежала на постели в белом коротком кружевном пеньюарчике и белых шелковых чулках (иными словами, в наряде «чтобы было надето, но вроде как и не совсем») и наблюдала за мужем с удивлением, любопытством и – да – возбуждением… хотя удивление все-таки преобладало. Ей было так странно видеть, как Джералд – который всегда так натужно изображал из себя мистера Сама Крутизна и Хладнокровие – расхаживает по комнате, словно перевозбудившийся жеребец, и чуть ли не бьет копытом. Его редкие волосы топорщились во все стороны забавными «петушками», как называл это Джессин брат; а раздеваясь, Джералд забыл снять носки, и это тоже смотрелось забавно – голый мужчина в одних носках. Джесси помнила, как кусала себя изнутри за щеки – и, кстати, кусала достаточно больно, – чтобы не улыбаться.
Мистер Сама Крутизна и Хладнокровие говорил без умолку, как аукционист на распродаже имущества обанкротившейся компании. Но вдруг резко умолк на середине фразы и остановился с растерянным видом.
– Джералд, что-то не так? – спросила Джесси.
– До меня только сейчас дошло, что я даже не знаю, захочешь ли ты даже обдумать мое предложение, – сказал он. – Я тут самозабвенно болтаю, уже весь распалился, как ты сама видишь, но я не спросил у тебя, как ты относишься…
Она улыбнулась. Отчасти потому, что ей уже надоели шарфы, но она не знала, как сказать об этом Джералду; но больше всего – потому что ей было приятно, что муж опять распалился на секс. Ну да, может быть, это было несколько диковато, что человек так возбудился при мысли, что он будет наяривать женщину, прикованную наручниками к кровати. Ну так и что с того? Это останется между ними… и потом, это же просто игра. И все понарошку – как в эротическом фильме. И мы с Джералдом как бы актеры. Все вполне безобидно. Тем более это еще не самое странное развлечение. Фрида Сомс – соседка, что живет через улицу, – однажды призналась Джесси (после двух бокалов аперитива и полбутылки вина за обедом), что ее бывший муж обожал, когда она присыпала ему одно место тальком и пеленала его, как младенца.
Во второй раз фокус с прикусыванием щеки изнутри не сработал, и Джесси расхохоталась. Джералд смотрел на нее, склонив голову набок и улыбаясь одним уголком губ. Джесси знала, что это значит – за семнадцать лет совместной жизни волей-неволей узнаешь все привычки своего мужчины, – либо он сейчас разъярится, либо рассмеется вместе с ней. Но заранее никогда не угадаешь, что именно.
– Ну и как тебе такая идея? – спросил он.
Она ответила не сразу. Она перестала смеяться и одарила Джералда взглядом, достойным – во всяком случае, Джесси на это надеялась – самой стервозной «белокурой бестии» с обложки крутого порножурнала. Когда ей показалось, что она сумела изобразить более или менее правдоподобное ледяное презрение, она подняла руки и произнесла три слова, которые так возбудили Джералда, что он одним прыжком преодолел расстояние до кровати:
– Иди сюда, мерзавец.
Буквально за две секунды он защелкнул наручники у нее на руках и принялся пристегивать их к столбикам в изголовье кровати. На кровати в их спальне в Портленде не было никаких перекладин, так что если бы Джералд сподобился умереть от удара там, Джесси бы просто сняла наручники через верх. Пока Джералд возился с наручниками, он терся коленом о лоно Джесси и говорил без умолку. В частности, он рассказал ей о двух моделях наручников – М и F – и о том, как действуют замки с зарубками. Он хотел раздобыть F-модель, потому что у женских наручников двадцать три зарубки, а не семнадцать – как у большинства мужских. А чем больше зарубок, тем плотнее наручники облегают запястье. Но настоящие женские наручники достать очень сложно, так что когда тот приятель из окружного суда сказал Джералду, что может продать ему две пары мужских по вполне умеренной цене, тот сразу же согласился.
– Некоторые женщины могут запросто выбраться из мужских наручников, – сказал ей Джералд. – Но у тебя кость широкая… и к тому же я уже не мог ждать. Ну-ка, давай посмотрим…
Он взял ее правую руку и принялся сдвигать замок по зарубкам, поначалу – быстро и порывисто, но потом – осторожнее. При этом он постоянно спрашивал, не слишком ли туго их затягивает и не больно ли Джесси. Ей совсем не было больно, даже на самой последней зарубке, но когда Джералд попросил ее освободиться, она не смогла вытащить руку из браслета. Запястье вполне проходило – хотя Джералд потом говорил, что оно не должно было скользить внутри браслета, – но когда дело дошло до костяшек сбоку ладоней под большими пальцами, Джералд сразу же успокоился.
– Да, похоже, как раз то, что нужно, – сказал он очень довольный. Джесси это запомнила очень хорошо. А то, что он сказал потом, она запомнила еще лучше: – Мы замечательно позабавимся с этими штуками.
Воспоминания о том дне были очень живыми и яркими. Джесси опять надавила на наручники, подобрав большие пальцы к ладоням – ей надо было как-нибудь стиснуть руки, чтобы выдернуть их из браслетов. На этот раз боль пришла раньше, только пронзила она не кисти, а перенапряженные мышцы плеч и предплечий. Джесси крепко зажмурилась, пытаясь не обращать внимания на боль, и потянула еще сильнее.
А через пару секунд боль дошла и до кистей. Напряжение достигло предела, браслеты наручников врезались в мягкую ткань на тыльной стороне ладоней, и боль стала просто невыносимой. Это связки, подумала Джесси, кривясь от боли. Связки, проклятые связки, мать их растак … ну давай же, давай…
Ничего. Дальше – никак. И у Джесси возникло одно подозрение – очень сильное подозрение, – что здесь дело не только в связках. Там были еще и кости – маленькие боковые косточки под нижними суставами больших пальцев, такие мелкие косточки, из-за которых она могла умереть.
Последний рывок. Последний крик разочарования и боли. И только потом Джесси позволила себе расслабиться. Руки снова безвольно повисли в стальных браслетах. Предплечья и плечи дрожали от напряжения. Столько надежд и усилий, чтобы выбраться из наручников… потому что выбраться из мужских наручников в принципе можно. Разочарование было почти что сильнее физической боли; оно обжигало, как отравленная крапива.
– Мать твою! – выкрикнула Джесси в пустоту. – Мать твою, мать твою, мать твою!
Где-то на озере – сегодня значительно дальше, если судить по звуку, – опять завизжала пила, и Джесси разозлилась еще сильнее. В довершение ко всему еще и вчерашний парень. Наверняка же какой-нибудь раздолбай в клетчатой фланелевой рубашке, редкостный идиот… жужжит там своей пилой и мечтает о том, как вечером после работы завалится в койку со своей цыпочкой… или, может быть, он мечтает о том, как бы сходить на футбол или попросту пропустить два стаканчика виски со льдом в местном баре. Этот кретин в черно-красной клетчатой рубашке представился Джесси так же ясно и живо, как раньше – девочка, закованная в колодки, и если бы можно было убить просто мыслью, то он бы сейчас уже не дышал.
– Так нечестно! – выкрикнула Джесси. – Так просто нече…
Горло сдавил сухой спазм, и Джесси умолкла на полуслове, скривившись от боли и страха. Она честно пыталась освободиться, она до сих пор еще чувствовала пронзительную боль в костях, которые ей помешали – а уж как она ее чувствовала тогда … Но все равно она была близка к цели. Вот отсюда – горечь и злость. Вовсе не из-за боли и не из-за какого-то там лесоруба с его визгливой пилой. Самое мерзкое было знать, что она была очень близка к освобождению и что ей не хватило совсем чуть-чуть. Она могла бы, конечно, сжать зубы и потерпеть боль, но уже больше не верила, что у нее что-то получится. Эти последние четверть дюйма так и останутся неодолимыми. Вот такая насмешка судьбы. Упорствовать можно, да. Но в итоге все это закончится отеком запястий, и вместо того чтобы сделать лучше, она сделает только хуже.
– И не говори мне, что я сдалась без борьбы. Не смей ничего говорить, – сдавленно прошептала она. – Я не хочу даже слушать.
Тебе нужно как-то освободиться, – прошептала в ответ девочка, закованная в колодки. Потому что он – оно – действительно вернется. Сегодня вечером. После заката.
– Я не верю, – прохрипела Джесси. – Я не верю, что он вообще здесь был. И мне плевать на сережку и на след у двери. Я просто не верю и все.
Нет, ты веришь.
Нет, не верю!
Нет, веришь.
Джесси склонила голову набок. Ее губы дрожали, как это бывает, когда человек вот-вот заплачет.
Да, она верила.
Глава 26
Она опять начала засыпать, несмотря на жгучую жажду и непрестанную боль. Она понимала, что засыпать опасно – сон не придаст ей сил, а наоборот, силы будут убывать, пока она не контролирует свое состояние, – но ей было уже все равно. Она перепробовала все что можно, дошла до предела своих возможностей и все без толку. Она так и осталась Мисс-Америкой-Прикованной-Наручниками-к-Кровати. Сейчас ей хотелось забвения – она вожделела забвения, как законченный наркоман вожделеет свою ежедневную дозу. Но буквально за пару секунд до того, как она провалилась в глубокий сон, в голове яркой вспышкой мелькнула мысль – очень простая и поразительно ясная, – и Джесси сразу проснулась.
Крем для лица. Баночка с кремом на полочке в изголовье кровати.
Только не надо слишком на это надеяться, Джесси… это будет большой ошибкой. Если баночка не упала на пол, когда ты приподнимала полку, то она скорее всего соскользнула на ту сторону полки, откуда тебе ее в жизни не выцепить. Так что не надо слишком надеяться.
Проблема в том, что не надеяться было весьма затруднительно. Если баночка с кремом осталась на полке и до нее можно достать, то очень даже возможно, подумала Джесси, что ей все же удастся вытащить руку из браслета наручников. Может быть, даже обе руки, хотя и одной будет вполне достаточно. Если у нее получится вытащить руку, она сможет подняться с кровати, а если она поднимется с кровати, то можно будет считать, что она уже освободилась.
Джесси, не разгоняйся. Это был крошечный пробник, который рассылают по почте в целях рекламы. Он наверняка соскользнул на пол.
Но нет, как выяснилось. Джесси повернула голову влево – насколько это было возможно без риска вывернуть шею – и буквально на самой периферии зрения все же увидела круглую синюю баночку.
На самом деле ее там нет, – прошептал обреченный голос той части ее сознания, которая уже была готова покориться судьбе и сдаться. – Ты убеждаешь себя, что она там есть… и это можно понять… но на самом деле ее там нет. Это просто галлюцинация. Самообман. Джесси, ты видишь то, что тебе хочется видеть, что ты приказываешь себе видеть. Но я реалистка, и я говорю: на самом деле там нет никакого крема.
Джесси еще раз взглянула туда, стараясь повернуть голову чуть дальше влево, несмотря на кошмарную боль. Синяя баночка не пропала. Наоборот – на мгновение она «проявилась» четче. Да, обычный пластмассовый пробник. На Джессиной стороне полки стояла настольная лампа. Она была прикручена к полке шурупами и поэтому не соскользнула на пол, когда Джесси приподнимала полку. Книжка в мягкой обложке «Долина диких коней» – которая валялась здесь, наверное, с середины июля – начала было соскальзывать, но уперлась в подставку лампы, а баночка с кремом «Nivea» уперлась в книжку. Джесси едва не рассмеялась, когда осознала, что сейчас ее жизнь зависит от банальной настольной лампы и дурацкой истории про пещерных людей с именами типа Айла, Ода, Уба и Тонолан. Это было не просто смешно. Это был полный сюрреализм.
Даже если она там есть, эта баночка с кремом, тебе все равно ее не достать, – заявил предательский голос, уже смирившийся с поражением. Но Джесси его не слушала. На самом деле она почти не сомневалась, что сумеет дотянуться до крема.
Она повернула левую кисть и осторожно потянулась рукой к полке. Сейчас она не имела права на ошибку – не могла допустить, чтобы баночка с кремом соскользнула по полке дальше, где ей уже точно ее не достать, или откатилась к стене. Там был небольшой зазор между стеной и полкой – узкая щель, куда без труда проскользнет баночка-пробник. И если это случится, Джесси не сомневалась, что тогда она точно сойдет с ума. Да. Она услышит, как баночка с кремом ударится о деревянный пол, и у нее в голове что-то сдвинется… и она просто сойдет с ума. Поэтому ей надо быть осторожной. И тогда у нее, может быть, все получится. Потому что…