Энджи задвигала костылями, я тоже сделал несколько шагов вперед, и мы подошли к парню вплотную.
— Сейчас вы меня спросите, откуда я знаю, к кому вы приехали. Ну спрашивайте, кто первый?
— Вы, собственно, кто? — поинтересовался я.
— Нил Раерсон, — сказал он, изобразив замысловатый поклон, сопровождаемый движением руки с воображаемой шляпой. — Зовите меня Нил. Хотелось бы иметь какое-нибудь крутое прозвище, но не всем же так везет. Вы — Патрик Кензи, а вы — Энджела Дженнаро. Должен сказать, мадам, даже в гипсе выглядите вы гораздо лучше, чем на фотографии. Таких, как вы, мой папаня называл красотулями.
— Пул умер? — спросила Энджи.
— Да, мадам, боюсь, что так. Слушайте, Патрик, вы не могли бы пожать мне руку? А то, знаете ли, несколько утомительно стоять вот так с протянутой.
Я слегка стиснул ему руку, и он сразу протянул ее Энджи, которая на этот жест не обратила никакого внимания. Она чуть подалась назад, вглядываясь в лицо Нила Раерсона, и покачала головой.
— Платяных вшей опасаетесь? — Он посмотрел на меня и убрал руку во внутренний карман куртки.
Я потянулся рукой за спину.
— Не бойтесь, мистер Кензи, не бойтесь. — Он достал тощий бумажник, раскрыл его и показал нам серебряный значок и удостоверение. — Специальный агент Нил Раерсон, — сказал он глубоким баритоном. — Департамент правосудия. Оп-ля! — Бумажник перекочевал обратно в карман. — Отдел борьбы с организованной преступностью. М-да, а вы не очень-то разговорчивые собеседники!
— Зачем вы пытаетесь заговорить с нами? — спросил я.
— Потому, мистер Кензи, что, насколько я могу судить по футбольному матчу, вы как бы испытываете недостаток в друзьях. А я как раз по роду деятельности подыскиваю людям друзей.
— Но я не ищу друзей.
— А у вас выбора нет. Может, мне придется быть вашим другом, нравится вам это или не нравится. И я довольно хороший друг. Буду слушать ваши рассказы, смотреть с вами бейсбол, станем с вами ходить по разным классным забегаловкам.
Мы с Энджи переглянулись, повернулись и пошли к своей машине. Я подошел к дверце пассажирского сиденья первым, разблокировал ее и уже начал открывать.
— Убьет вас Бруссард, — сказал Раерсон.
Мы оба обернулись. Он затянулся сигарой, обогнул «сабербан» сзади и двинулся к нам широкими шагами, как будто шел по корту после окончания игры.
— Он это мастерски делает. Обычно не сам, конечно, но хорошо планирует убийство. Первоклассно.
Я забрал у Энджи костыли и, открывая заднюю дверь, чтобы положить их на заднее сиденье, слегка чиркнул ее краем по спине Раерсона.
— Не беспокойтесь, спецагент Раерсон.
— Вот то же наверняка думали и Крис Маллен с Фараоном Гутиерресом.
Энджи оперлась на открытую дверцу.
— Фараон Гутиеррес работал на наркотдел? — Она достала сигареты.
— Никак нет. Осведомителем в отделе борьбы с организованной преступностью. — Раерсон зашел мне за спину и дал Энджи прикурить от зажигалки «зиппо». — Мой человек. Я его завербовал. Работал с ним шесть с половиной лет. Собирался помочь мне свалить Сыра, а потом и всю его организацию. Потом очередь дошла бы до поставщика Сыра по имени Нгиун Танг. — Он показал на восточную стену стоянки. — Важная шишка в Чайнатауне.
— Но?
— Но… — Раерсон пожал плечами. — Фараон отдал концы.
— Думаете, это Бруссард?
— Думаю, Бруссард это запланировал. Сам он не убивал, потому что был слишком занят, рассказывал всем, как его обстреливали у карьера.
— Так кто же тогда убил Маллена и Гутиерреса?
Раерсон посмотрел в потолок.
— А кто вынес деньги из холмов? Кого нашли рядом с убитыми?
— Погодите. Минуточку, — сказала Энджи. — Пул? Думаете, их Пул застрелил?
Раерсон прислонился к «ауди», стоявшей рядом с нашей машиной, и сделал долгую затяжку. В свете флуоресцентных ламп поплыли кольца сигарного дыма.
— Николс Рафтопулос. Родился в Свомпскотте, штат Массачусетс, в сорок восьмом году. Поступил на службу в департамент полиции Бостона в шестьдесят восьмом вскоре после возвращения из Вьетнама, где был награжден Серебряной звездой и отличился — вот неожиданность-то! — как первоклассный снайпер. Лейтенант, под началом которого он служил, говорил (я цитирую): «Летящей мухе це-це попадет в жопу с пятидесяти ярдов». — Раерсон покачал головой. — Эти вояки порой так цветисто выражаются!
— Так вы думаете…
— Я думаю, мистер Кензи, что нам надо поговорить.
Я отступил на шаг. В нем наверняка было больше метра девяноста. Идеально стриженные песчаного цвета волосы, раскованная манера вести себя и покрой одежды выдавали в нем человека обеспеченного. Теперь я его узнал: сегодня днем во время матча он сидел отдельно от остальных на трибуне стадиона «Гарвард», ссутулившись, надвинув на глаза бейсбольную кепку, и его длинные ноги крючками торчали над перилами. Я мог бы видеть его и в Йеле, где он пытался выбрать между учебой на юриста и работой на правительство. И то и другое поприще сулило государственную должность к возрасту, когда начинают седеть виски, но работа на правительство позволяла носить оружие. И этим отличаться от остальных. Да, сэр.
— Приятно было познакомиться, Нил, — сказал я, идя к дверце водительского сиденья.
— Я не шутил, говоря, что он убьет вас.
Энджи усмехнулась:
— А вы нас, я так полагаю, спасать будете.
— Я представитель Министерства юстиции. — Он положил ладонь себе на грудь. — Пуленепробиваем.
Я взглянул на него поверх крыши «краун-виктории».
— Вам кажется, Нил, что вы кого-то защищаете, поскольку вы всегда за спинами у других.
— Ух. — Его рука затрепетала у сердца. — Это сильно сказано, Пат.
Энджи забралась на сиденье, я тоже сел и стал заводить двигатель. Нил Раерсон постучал костяшками пальцев в окно рядом с Энджи. Она нахмурилась и посмотрела на меня. Я пожал плечами. Она медленно опустила стекло, Нил Раерсон присел на корточки и положил руки на нижний край окна.
— Должен вам сказать, что, по-моему, не желая меня выслушать, вы совершаете большую ошибку.
— Нам это не впервой, — сказала Энджи.
Держась за дверцу, он отклонился назад, затянулся, выдохнул дым и вернулся в прежнее положение.
— Когда я был мальчишкой, отец брал меня на охоту в горы неподалеку от того места, где мы тогда жили. Называлось оно Бун, в Северной Каролине. И папаня — он мне всякий раз это повторял, начал, когда мне было восемь, и до восемнадцати. Так вот папаня говорил: надо смотреть в оба и не зевать, опасаясь не лося и не оленя, а других охотников.
— Глубокая мысль, — заметила Энджи.
Он улыбнулся.
— Понимаете, Пат, Энджи…
— Не называйте его Патом, — перебила Энджи, — он этого терпеть не может.
Нил поднял руку, в которой держал сигару.
— Тысяча извинений, Патрик! Как я мог?! Враг — это мы сами. Понимаете? И эти «сами» скоро за вами явятся. — Он указал на меня тонкой сигарой. — «Сами» с вами уже сегодня поговорили. Сколько еще пройдет времени, прежде чем он поднимет цену? Он ведь знает: даже если вы слегка пойдете на попятную, рано или поздно все равно возьметесь за свое, опять не те вопросы задавать будете. Черт, вот зачем вы нынче явились повидать Ника Рафтопулоса. Правильно я говорю? Надеялись, что он еще ничего, что сможет ответить на какие-то из ваших неудобных вопросов. А теперь можете обратно ехать. Мне вас не остановить. Но он за вами явится. И тогда станет еще хуже.
Мы с Энджи переглянулись. Дым от сигары Раерсона проник в машину, ко мне в легкие и застрял там, как волос в стоке раковины.
Энджи обернулась к Раерсону и махнула кистью. Он знак понял и отпустил дверцу.
— «Синий вагон-ресторан», — сказала она. — Знаете?
— В шести кварталах отсюда, даже ближе.
— Поговорим там, — сказала она, мы выехали из ряда стоявших машин и повернули к выезду с этажа.
Вечером «Синий вагон-ресторан» выглядит поистине круто. Единственная реклама с намеком на неон располагается со стороны Ниланд-стрит в самом начале Кожевенного квартала — большая белая кофейная чашка висит над вывеской заведения в самом бойком, с точки зрения коммерции, месте, поэтому ресторан, по крайней мере, с автомагистрали выглядит как грезы Эдварда Хоппера[55] при ночном освещении.
Не уверен, впрочем, что сам Хоппер заплатил бы за гамбургер шесть тысяч долларов. Не то чтобы в «Синем вагоне-ресторане» драли именно столько, но что-то около того. Бывало, я покупал машины дешевле, чем платил там за чашку кофе.
Нил Раерсон заверил нас, что за все платит Министерство юстиции, поэтому мы не скупясь заказали себе по чашке кофе и бутылке кока-колы. Я бы себе и гамбургер заказал, но вовремя вспомнил, что бюджет министерства складывается среди прочего и из налогов, которые плачу я сам, после чего Раерсон перестал казаться мне таким уж щедрым.
Нил Раерсон заверил нас, что за все платит Министерство юстиции, поэтому мы не скупясь заказали себе по чашке кофе и бутылке кока-колы. Я бы себе и гамбургер заказал, но вовремя вспомнил, что бюджет министерства складывается среди прочего и из налогов, которые плачу я сам, после чего Раерсон перестал казаться мне таким уж щедрым.
— Давайте начнем с самого начала, — сказал я.
— Всенепременно, — сказала Энджи.
Раерсон налил себе в кофе сливки и передал их мне.
— А где тут самое начало?
— Начнем с исчезновения Аманды Маккриди, — сказал я.
Он покачал головой:
— Нет. Это только для вас начало, потому что тогда вы подключились к расследованию. — Он помешал кофе, вынул из него ложечку и указал ею на нас. — Три года назад борец с распространением наркотиков Реми Бруссард застает Сыра Оламона, Криса Маллена и Фараона Гутиерреса во время проверки качества товара на перерабатывающем заводе в Южном Бостоне.
— А я думала, вся переработка наркотического сырья происходит за границей, — сказала Энджи.
— «Переработка» — эвфемизм. Они там фасуют дрянной кокаин в упаковки для сухого молока. Бруссард со своим напарником Пулом и еще двое-трое ковбоев из «наркотиков» взяли Оламона, моего мальчика Гутиерреса и еще кучу других ребят. Но штука в том, что их не арестовали.
— Почему?
Раерсон достал из кармана новую сигару, но тут заметил объявление «Пожалуйста, не курите сигары и трубки. Спасибо», со стоном положил сигару на стол и стал теребить в руках ее целлофановую упаковку.
— А не арестовали их потому, что арестовывать было не за что. Все вещественные доказательства уничтожили. Сожгли.
— Сожгли кокаин, — сказал я.
Он кивнул.
— Фараон говорил, что они сами и сожгли. Годами ходили слухи, что в отделе, боровшемся с распространением наркотиков, существовало особое подразделение, имевшее мандат в случае крайней необходимости разбираться с наркодилерами по собственному усмотрению. Но не арестовывать: арест только сделал бы их героями в глазах городской молодежи, их показали бы по телевизору, и весьма сомнительно, чтобы многих из них признали в суде виновными. Нет, в задачу этого особого подразделения входило уничтожение того, что удавалось захватить при дилерах. И чтобы они наблюдали за процессом уничтожения. Не забывайте, дело было во время войны, объявленной наркотикам. И кое-кто из предприимчивых бостонских копов решил вести эту войну партизанскими методами. Эти ребята, о них до сих пор ходят слухи, были истинными неприкасаемыми.[56] Их нельзя было подкупить, нельзя договориться. Фанатики. Большую часть мелких дилеров они вывели из бизнеса, многих вновь пришедших отправили прямиком из города. Более крупные — типа Сыра Оламона, банды «Уинтер-Хилл», итальянцы и китайцы довольно скоро сами стали наводить эти рейды полиции в качестве платы за возможность продолжать бизнес. Со временем, поскольку торговля наркотиками пошла на убыль, а сами рейды оказались не более эффективны, чем какие-либо другие меры, это подразделение, по слухам, распустили.
— А Бруссарда и Пула перевели в отдел по борьбе с преступлениями против детей.
Он кивнул:
— Вместе с другими. Некоторых оставили бороться с наркоторговлей, кого-то перевели в «нравы», «правомочия», в общем, сами понимаете. Но Сыр Оламон ничего не забыл. И ничего не простил. Он поклялся, что наступит день, и он доберется до Бруссарда.
— Почему именно до Бруссарда, а не до кого-нибудь другого?
— Фараон говорил, что у Сыра были личные счеты с Бруссардом. И дело не в том, что тот спалил у него товар, но в том, что насмехался над Сыром, пока товар сжигали, унижал в присутствии подчиненных. Сыр принял это близко к сердцу.
Энджи закурила сигарету и протянула пачку Раерсону.
Он взглянул на свою сигару, потом на вывеску, запрещавшую ее курить, и сказал:
— Конечно. Почему бы и нет?
Сигарету он курил так, как курят сигары, не вдыхал глубоко, а только попыхивал, едва позволял дыму окутать язык и сразу выдыхал.
— Прошлой осенью, — продолжал он, — мне позвонил Фараон, и мы встретились. Он сказал, что Сыр раскопал что-то на Бруссарда, не новое, а что-то такое, что было несколько лет назад, и хочет устроить расплату. Что будто бы Маллен давал понять, что все, кто находился на складе в тот вечер, когда Бруссард со своими ребятами жгли кокаин, кто сидел рядом и подвергался унижениям, кому смеялись в лицо, что все они получат от расплаты большое удовольствие. Мне, правда, не совсем понятно, с чего это Маллен и Фараон так сдружились, что один другому давал что-то такое понять. Фараон мне пудрил мозг с этим своим «что было, то прошло», но меня ведь на такое не возьмешь. Я считаю, что единственное, на чем Фараон и Крис Маллен могли сойтись, — это жадность.
— Так, значит, в организации — дворцовый переворот, — сказал я.
Раерсон кивнул.
— Но, к несчастью для Фараона, Сыр что-то почуял.
— И что же Сыр имел на Бруссарда? — спросила Энджи.
— Фараон мне не говорил. Будто бы Маллен не хотел ему это рассказать. Что будто бы, если рассказать, то сюрприза уже не получится. Последний раз я говорил с Фараоном в день его смерти. Он сказал, что они с Малленом последние несколько дней водят полицейских всего города за нос и что в тот вечер они будто бы должны забрать двести штук, поставить на место одного копа, а потом вернуться по домам. Как только все это произойдет и Фараон поймет, что именно узнал Оламон о Бруссарде, он сдаст Бруссарда и Маллена мне. Получится, что я задержу самых важных преступников за всю свою карьеру и после этого навсегда оставлю Фараона в покое. По крайней мере, он на это надеялся. — Раерсон затушил сигарету. — Остальное вы знаете.
Энджи посмотрела на него, смущенно нахмурившись.
— Ничего мы не знаем. Черт. Агент Раерсон, у вас есть какие-нибудь предположения о том, как со всем этим связано исчезновение Аманды Маккриди?
Он пожал плечами.
— Может, Бруссард сам ее похитил.
— Зачем? — спросил я. — Просто в один прекрасный день проснулся и решил, что хочет похитить ребенка?
— Слыхал я и более странные вещи. — Раерсон облокотился о стол. — Слушайте, у Сыра на него что-то было. И что именно? Все сходится на исчезновении этой девочки. Давайте рассмотрим ситуацию. Бруссард похищает ее, может быть, чтобы вынудить мать стучать на Оламона, и получает двести кусков, которые она, как говорил мне Фараон, слупила с Сыра.
— Погодите, — сказал я. — Никак не могу понять: зачем Сыру посылать Маллена выбивать из Хелен и Рея Ликански место, где находятся украденные деньги, за несколько месяцев до исчезновения Аманды.
— Затем, что Сыр не знал о пропаже денег до дня исчезновения Аманды.
— Как?!
Он кивнул.
— Красота схемы Ликански — хоть я и должен признать, что он поступил недальновидно, — заключалась в том, что он знал: все решат, что деньги у байкеров конфискованы вместе с наркотиками. Сыру потребовалось три месяца, чтобы докопаться до истины. И как только он докопался, Аманда исчезла.
— Это, — сказала Энджи, — говорит о том, что похититель — Маллен.
Раерсон покачал головой:
— Не думаю. По-моему, Маллен или кто-то другой из людей Сыра поехал в тот вечер к дому Хелен, чтобы как следует ее вздрючить и выяснить, где деньги. Но вместо этого застали Бруссарда, который забирал ребенка. Теперь у Сыра появляется кое-что, чем можно Бруссарда шантажировать, что Сыр и делает. Но Бруссард натравливает на Сыра его подчиненных. Сообщает правоохранительным органам, что Сыр похитил Аманду и требует за нее выкуп. Людям Сыра он говорит, что принесет деньги к карьеру и отдаст Маллену, заранее зная, что припрячет деньги по дороге, сбросит девочку в карьер и смоется с наличными. Он…
— Идиотизм, — сказал я.
— Почему?
— Зачем Сыру позволять считать себя похитителем Аманды Маккриди?
— Он и не позволял. Бруссард выставил Сыра похитителем, не ставя его в известность.
Я покачал головой:
— Бруссард говорил ему. Я при этом присутствовал. В октябре мы ездили к Сыру в тюрьму и расспрашивали его об исчезновении Аманды. Если бы они с Бруссардом были сообщники, им бы пришлось валить вину на людей Сыра. Зачем бы Сыру это делать, если, как вы говорите, он держал Бруссарда за яйца? Зачем без необходимости брать на себя вину за похищение и смерть четырехлетнего ребенка?
Раерсон ткнул в мою сторону нераскуренной сигарой.
— Сейчас поймете, мистер Кензи. Вы никогда не задумывались, зачем вас двоих так старательно держат в курсе полицейского расследования? Почему именно вы должны были прийти к карьеру в тот вечер? Вы — свидетели. Такова ваша роль. Бруссард и Сыр устроили для вас в тюрьме спектакль. Пул и Бруссард разыграли другой у карьера. Ваша задача была видеть то, что они хотели вам показать, и принять это за правду.