Этим же вечером я отправился в кафе «Бериозка» и встретил там Исидора Шнобеля, в миру Игоря Носова, Шнобелем называл его я. Селфмэйдмана, человека, помешанного на общем продвиге, всевозможном кутюре, прет-а-порте и дизайне одежды. Встреча наша была запланирована еще два дня назад, но при встрече Шнобель и я приняли случайный вид.
Короче, приятели дружески удивились, устроились за столиком в центре зала и заказали шоколад, сок и газировку.
Стали отдыхать, как собаки.
Я отдыхал спокойно. Цедил клюквенный сок с колотым льдом, пил кипящий в специальных стаканах мятный чай, пробовал бразильский мате в деревянных шарах, тут их неправильно называли колбасами. Мате разлагал в сосудах холестерол, но по вкусу был похож на вареные лапти, понятно, почему в Бразилии кризис. Но мате – это руль и дрожало, у нас все его пьют. Мате, мохито, буррито, только это делает человека человеком, блин, меня блевать тянет от «Бентли»...
Формат.
Шнобель отдыхал активно. Разглядывал девушек, пулялся в них скатанными из шоколада шариками, показывал язык и вообще веселился. Привлекал внимание. Девушек было много разных, было к чему привязаться. Шнобель и не терялся. Меня это немного раздражало, но делать было нечего, такова была стратегия вечера.
Через час развлечений мы начали продвигать наш план. Шнобель наметил жертву. С оригинальностями в прическе. Он дождался, пока красавица с гиперкосичками потрясется мимо, поморщился, помахал перед носом рукой, послал вслед:
– Волоса-то и мыть иногда надо, евдолдоста безглазая!
Девушка обернулась и несколькими скупыми, но точными жестами послала Шнобеля куда-то в район засилья беспощадной русской народной фольклористики.
– Что за хамье тут все время толчется, – громко и сокрушенно сказал Шнобель. – Приличному человеку посидеть даже несподручно, обязательно облают. Мадагаскар какой-то, тьма, скажи, Кокос?
– Ну да, – притворно зевнул я, – ну да...
– Только хотел к сути процесса перейти, как все мысли сбила... Такие косы во всем мире уже сто лет не носят, с тех пор как Боб Марли [2] отвинтился... Село!
Девушка, которая удалилась уже достаточно далеко, про село услышала, обернулась и сказала в ответ:
– Сам село!
– Какие у нас локаторы! Может, обрезалку подарить?
– Баклан безносый, – ответила девушка.
Не в формате, года в полтора с отставанием. Шнобель исчерпал велизвучные аргументы и просто показал девушке язык. Та ответила ему несимметрично, поскольку язык у нее был пробит в трех местах серебряными булавками.
Шнобель в сердцах плюнул на пол и сказал уже тихо:
– Ладно, значит, так, значит, вот, вчера недорассказал. Тогда он взял Дрона за душу и...
– Как взял?
– Да вот так, двумя пальцами, как щенка за гланды. Взял двумя пальцами и зашвырнул в тренерскую. Знаешь, какие у него пальцы? Железные. Он на них стоять может.
– На пальцах?
– Угу. Как монахи в Шаолине. Ты знаешь, как в Шаолине экзамен проходит?
– Не...
– Слушай же, иван. Каждый монах должен простоять на двух пальцах от рассвета до заката. И все это время его бьют по почкам нунчаками, а на темечко льют уксус, смешанный с муравьиным спиртом. Только простояв целый день на пальцах, шаолинец считается настоящим воином, так вот... Автол взял Дрона, затащил в тренерскую и привязал к раскладушке ремнями из воловьей кожи. Кстати, у меня из воловьей кожи есть классный куртак...
– К какой раскладушке, там же нет никакой раскладушки?
– Ну, не к раскладушке, к этой, лежанке. Видел, наверное, там в углу такая стоит. На ней баскеты обычно пылятся...
– Ну, видел. А дальше что?
– Что, что, снял с Дрона кеды, взял чертягу и отлупил его по пяткам. По пяткам, иван, знаешь как больно!
Шнобель поежился. Будто это не Дрона отлупили по пяткам, а его.
– Отлупил так, что потом Дрон два дня на цыпочках бегал... Смешно.
Шнобель поглядел в чашку. Шоколада больше не было.
– Что тут за обычаи такие? – поморщился он. – Как в... не знаю где. Шоколада от них не дождесся, блин...
Шнобель очень любил шоколад. И, невзирая на угрозу прыщей, поглощал его в значительных количествах. Причем во всех видах. В виде шоколадных хлопьев, в виде шоколадного молока, шоколадных батончиков, шоколада из морозилки, шоколада горячего. Шнобелю даже фляжку специальную подарили на день рождения, для шоколада и для какао, чтобы всегда иметь при себе запас того или другого. Фляжка была плоская, с большой звездой на боку, в правом верхнем углу выгравирована надпись:
«Дорогому другу Игорю Носову от соратников и товарищей по Лицею им. М.Е. Салтыкова-Щедрина».
Шнобель фляжку любил не меньше шоколада и всегда таскал с собой, во внутреннем пиджачном кармане, над сердцем. Когда его спрашивали, зачем он это делает, Шнобель отвечал, что на всякий случай. Вдруг шальная пуля? А у него в кармане фляжка.
Я к шоколаду был холоден, равнодушен, как готтентот к шелковым трусам, но часто слышал, что он стимулирует деятельность мозговых клеток. Если съедать в день фунт шоколада, то мозги будут работать в полтора раза быстрее – так говорил Илларион Водяника, чемпион мира по «Мозговой Атаке», а «Мозговую Атаку» я глядел регулярно. И Водянике доверял. Водяника выглядел умно, и у него совсем не было прыщей.
А еще я слышал, что шоколад способствует вырабатыванию гормона радости. И если есть каждый день много шоколада, то будешь счастлив.
Всегда, во всяком случае, регулярно счастлив.
Поэтому я против шоколада ничего не имел, хотя и был к нему равнодушен. К тому же в «Бериозке», развлекательном центре, в котором я и Шнобель висели в тот вечер, все остальные напитки были либо из категории «после 21 года», либо употреблять их было вообще невозможно. Без риска для жизни.
Безалкогольный коктейль «Чапаев» пах конским потом.
Безалкогольный коктейль «Гоа» пах гигиенически сомнительной фейхоа.
Фирменный безалкогольный коктейль «Дрова» пах дровами.
– Дрон на цыпочках бегал, – повторил Шнобель. – Как придурок какой-то.
– Подсечка, – сказал я. – Это называется подсечка. Берут додика, разрезают ему пятки, а в пятки сыплют мелко рубленную щетину. И заматывают скотчем. Пятки зарастают – и все. Так в Орде с пленными всегда делали.
– В какой Орде? – не понял Шнобель.
– В Золотой.
– Зачем?
– На цыпочках далеко не убежишь. А с щетиной в пятках только на цыпочках можно...
– А Дрон и не хотел никуда убегать, – сказал Шнобель. – У него шнурки на кедах не развязывались, и все. Разве можно бить человека, если у него не развязываются шнурки?
Я пожал плечами. У него имелась несколько другая версия истории с Дроном. По этой версии все было несколько не так. Дрон назвал Автола бараном. Причем при свидетелях. За оскорбление педагога наказание было только одно – исключение. И Дрон, почуяв, что серьезно попал, предложил Автолу решить все полюбовно. Автол выбрал линейкой по пяткам.
– Совсем Автол оборзел, – заключил Шнобель. – Надо что-то предпринять...
Он нервно крошил в пустую чашку сухарики. Вообще-то мы давно уже договорились что-то предпринять, а сейчас просто в очередной раз обсуждали давно задуманное, накручивали себя, чтобы не врезать задний ход.
– Надо что-то, иван, предпринять... – повторил Шнобель. – Ты же знаешь, что мы зачеты по физре не сдадим. А если не сдадим зачеты, то не будем допущены к экзаменам...
А если не сдадим экзамены, подумал я, то останемся на лето. На все долгое прекрасное лето. Будем тренироваться каждый день, как собаки. А осенью снова зачеты, и снова экзамены. А если завалишь экзамен еще и осенью, то все. Горох. Крапива. Тунгусский метеорит в затылок.
EXIT.
– А мы эти зачеты точно не сдадим, – закончил Шнобель. – Не сдадим.
Я был с этим согласен. Отчасти. А от другой части мне плевать было, а Автол вот только бесил, это да.
– Не знаю, как ты, Кокос, а я здесь, лично, все лето париться не собираюсь, – угрюмо сказал Шнобель. – Мои в Испанию собираются, меня здесь не прикалывает загорать...
– Меня тоже...
– Значит, надо действовать. По намеченному плану.
– Может, все-таки не будем? – шепотом спросил я. – Пойдем, типа, другим путем?
– Выхода нет, – вздохнул Шнобель. – И пути другого нет. Если бы можно было...
– А если через старых надавить? – предложил я. – Твой батрак не последний чел в городе, к нему прислушиваются...
– Да этот Автол ни к кому не прислушивается, он сам себе фишка. Помнишь Гольцова из восьмого?
– Ну, помню, кажется...
– А знаешь, где сейчас Гольцов?
Я пожал плечами.
– В техане сейчас Гольцов, – сказал Шнобель. – Учится на самоварщика широкого профиля. Автол сказал – мальчики должны подтягиваться восемь раз. А Гольцов всего пять подтягивается. А у Гольцова брат боксер, вот и говорит брат Гольцова самому Гольцову: давай я с Автолом поговорю в режиме спарринга. Этот дурик и согласился. Пошли они к Автолу, подождали, пока он из здания выйдет. Ну, брат-боксер плечи расправил, вышел весь такой перекатывающийся...
Шнобель изобразил брата Гольцова и его походку. Потом еще изобразил. Девушка с косичками прошла мимо нашего столика в очередной раз.
– Запала на меня, – шепнул мне Шнобель. – Эй, кочерга! Ты чего тут рычагами бликуешь? У меня уже в башке завихрения!
– Сам село, – ответила девушка, и Шнобель немедленно в ней разочаровался.
– В помойном бизнесе женскому шовинизму не место! – выдал он.
Девушка ответила неприличным жестом.
– Что за дура, – вздохнул он. – Какое всеобщее оскудение...
– Ты отвлекся от Гольцова, – сказал я. – Они поговорили?
– Можно так сказать. Брата Гольцова сразу на «Скорой помощи» увезли, а Гольцов сам сумел до дому добраться. Пешим строем. Теперь Гольцов самоварщик, а брат его больше боксом не занимается.
– А если баблоидов Автолу подкинуть? – предложил я. – Поговори со своим...
– Мой старпер жадный как китаец, – вздохнул Шнобель. – На взятку он денег не даст. Да и не берет Автол, он принципиальный.
– И не бедный, – добавил я.
– Это точно, – кивнул Шнобель и крикнул пробегающей официантке: – Эй, девушка, у нас весь шоколад остыл и вообще кончился, принесите!
Шнобель потряс своей фляжкой.
– Наполнить свежим какао! – повторил Шнобель. – Налить швейцарским молоком. Матка, бистро, бистро!
– И рому накапайте, – добавил я.
– Малы еще, – ответила официантка. – Кто вас вообще пустил? Вам же лет по двенадцать от силы! А детское кафе в шесть закрывается! Сейчас охрану позову...
– Спокойно, девушка. – Шнобель как бы невзначай высунул из кармана стольник. – Мы с делегацией.
– С какой еще делегацией?
– Сопровождаем группу аборигенов с Тасмании. Они сейчас пляшут.
И Шнобель кивнул в сторону танцпола.
Официантка поглядела в указанном направлении. Большинство танцующих и в самом деле так или иначе были похожи на аборигенов. Во всяком случае, так казалось.
– И что тут эти... из Танзании делают? – спросила она.
– Изучают сумчатого бурундука, – сказал Шнобель. – Это редкость. Кстати, многие делегаты не женаты. А вы знаете, какой уровень жизни на Тасмании?
Тасманийский уровень жизни, неженатые аборигены и сумчатый бурундук-редкость стали последней каплей. Официантка приблизилась к столику и стала собирать чашки, коих я и Шнобель осушили уже немало.
– Возьмите. – Шнобель протянул девушке купюру. – За чай...
Официантка спрятала ее в кармашек.
– А это вам за беспокойство. – Шнобель добавил еще один стольник.
Официантка засомневалась.
– Тасмания вас не забудет, – сказал Шнобель. – Внесите свой посильный вклад в науку, сумчатый бурундук на грани вымирания.
Официантка удалилась.
– Ну, что, иван, – сказал Шнобель, – пора и начинать.
– Ты уверен?
– Вполне. Только как договаривались – по морде не бить. И с ноги тоже.
Я кивнул.
– Драку заказывали? – Шнобель подтянул к себе стакан с апельсиновым соком и плеснул его мне в лицо.
Я прыгнул через стол, вцепился в Шнобеля, и мы покатились по полу.
Вокруг нас тут же собралась небольшая толпа, ребята смеялись, а девочки повизгивали, особенно когда я и Шнобель натыкались на них или опрокидывали стулья. Музыка играла.
Впрочем, схватка продолжалась недолго. Появился Захар. Захар был секьюрити, проще говоря, вышибала. Бывшая гроза Заречного района, вставший на путь добра и миролюбия. Он легко подхватил нас со Шнобелем с пола и зашвырнул в туалет. Сказав, что если собираемся драться дальше, то можем драться там. Но если разобьем хоть одну плитку кафеля, то он персонально замурует нас между писсуарами.
Еще живьем.
– Кажется, сработало, – сказал я.
– Конечно, сработало, – ухмыльнулся Шнобель. – Мой план гениален. Переходим ко второй части.
Шнобель снял куртку, вывернул ее наизнанку. Куртка из красной превратилась в черную.
– И это вся маскировка? – насмешливо спросил я.
– Главное в маскировке – замыливание глаза.
– Чего замыливание?
– Глаза.
Шнобель показал пальцем на глаз.
– Сейчас я тебе покажу, что такое замыливание.
Он достал кепку, обстучал ее о колено и напялил на голову.
– Как?
Я усмехнулся. Кепка абсолютно не шла хлыщеватому Шнобелю. В кепке он был похож то ли на мелкого жулика, то ли на продавца вечных мочалок для посуды.
Хотя...
– Так ты похож на режиссера Тарковского, – сказал я. – Немного...
– Да? – с долей удовольствия спросил Шнобель и снова посмотрелся в зеркало. – Это плохо...
Он снял кепку и жесточайше помял ее. Снова надел.
– Теперь порядок, – оценил я. – Теперь не Тарковский, теперь обычная скотина...
Я подумал, что Шнобеля я недооценил. Его способности к маскировке недооценил. Узнать его в помятой кепке было просто невозможно.
– Теперь поработаем над тобой, иван. – Шнобель отошел на шаг, окинул меня придирчивым взглядом.
– Тоже куртку выворачивать? – поморщился я.
– Выворачивай, выворачивай, не переломишься. Художники душу выворачивают, и ничего, не жужжат...
Я пожал плечами и послушно вывернул куртку. Клетчатой стороной наружу.
– Нормально, – похвалил Шнобель. – Шотландская дурчага. Жалко, килта нету...
– Не глупо?
– Слушай меня, иван, я в моде секуч, – сказал Шнобель, – по фэшн-сайтам регулярно юзаю.
– Нафиг?
– Дизайнером стать хочу, – объяснил Шнобель.
– Типа Лагерлеф?
– Не Лагерлеф, а Лагерфельд, во-первых. И не кутюрье, а дизайнером. Ты не поймешь. И батый мой не понимает. Хочет меня в нефтяной институт отправить, зараза... На вот, нацепи.
Шнобель вытащил из кармана бандану с черепами и крестами, намочил ее водой и повязал на голову мне.
– Теперь последний аксессуар. – Шнобель вытащил из кармана ковбойский галстук в виде здоровенной и тяжелой бычьей головы. – Бычатка...
Нацепил бычатку на мою шею.
Я посмотрел в зеркало. В вывернутой куртке, в бандане и с бычьей головой я имел вид абсолютно дикий. И ничуть на себя не похожий. У Шнобеля и на самом деле имелся явный дизайнерский талант.
– Порядок, – удовлетворился Шнобель. – Теперь вряд ли узнают... Уходим. Хотя...
Шнобель принялся глядеть в зеркало. Придирчиво так, наметанным глазом. Спросил:
– Слушай, Кокос, погляди, мне кажется, со мной что-то не так...
Это у него фоб такой. Заскок, закидон. Шнобелю постоянно кажется, что с ним что-то не так. В смысле внешности. И он всех спрашивает, все ли с ним в порядке со спины.
– Может быть, все-таки что-то не так?
Некоторых достает, а я вот привык.
– Что-то не так... – Шнобель вертелся перед зеркалом и так и сяк, стараясь уличить нетакость.
– Да все с тобой в порядке, Нос, – успокоил я. – Красив, поджар, в глазах железо. Идем.
– Да, надо идти... – согласился Шнобель, – надо... И морду такую сделай... зверскую.
Я сделал зверскую морду, и мы двинули в сторону выхода.
И нас действительно никто не узнал. Даже эта, с косичками.
На улице было холодно и сухо, весной случаются такие дни, в апреле особенно.
Мы выкатились из «Бериозки» и направились к девятиэтажному дому по улице Высоковольтной, где во втором подъезде хранились прикованные к батарее велосипеды. Освободив технику от цепей, мы покрутили в сторону местечка Кубланы, где в реликтовой сосновой роще располагался Лицей им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. В котором мы имели счастье обучаться.
Путь был нелегок. Хитрый Шнобель припас для себя хайтековский велик с кучей передач и дисковыми тормозами, мне же выделил допотопный грыжеватый «Орленок».
– У тебя же три велика, – недовольно сказал я. – Неужели нормальный не мог взять?
– Это не просто велик, иван, – объяснил Шнобель. – Это еще и средство обороны. В случае чего ты сможешь бросить его в противника. Когда в тебя попадает велосипед – это больно, и сразу вскочат синяки.
Я ничуть в этом не сомневался. Но метательные достоинства, скрытые в бледно-зеленом «Орленке», не добавляли ему достоинств скоростных. Поэтому крутить педали мне было невесело, я даже почти сразу вспотел.
Еще больше вспотел я через километр, когда Шнобель свернул для конспирации на лесную тропу и толковая дорога практически исчезла. Давить на педали приходилось шибче, к тому же еще приходилось объезжать полупроснувшихся лягушек, это утомляло.
По лесной тропе мы пробирались почти час. Шнобель ругался, сверялся с GPS-модулем, отмахивался кепкой от комаров, два раза бросал велосипед и бежал собирать ландыши. Я немножечко злился, ландыши пахли горько, от этого щекоталось в носу.
Через час петляний по реликтовой роще между деревьями забелел забор. Забор был мощный, капитальный, мы закинули на него лесенку и легко перебрались на территорию Лицея.