— Как тебя зовут? — женщина сняла перчатки и мягкой, но сильной, рукой взяла его за подбородок, — Невежливо смотреть в пол, когда разговариваешь с дамой!
От её прикосновения парню чуть было не стало плохо, но, справившись с собой, он поднял голову и тихо произнёс, — Меня зовут Ханну, Всемогущая, Ханну из семьи Олдоме сын Эрта…
— Хорошо Ханну! — неожиданно женщина быстрым движением провела ладонью по его длинным, чёрным, как ночь, спутанным и грязным волосам. От этой ласки он как-то расслабился и внутренне отмяк, — И не называй меня «Всемогущая», ведь у меня тоже есть имя! — женщина разглядывала его худую грудь с выступающими наружу рёбрами, покрытую, как книжный лист — буквами, старыми и новыми царапинами и синяками.
— Ты, наверное, морская фея, Орма или Талина? — припомнил Ханну имена морских фей-блондинок, из легенд, — Значит Морской Король на нашей стороне в этой войне?
— Нет, Ханну, меня зовут Катерина, или коротко — Катя… — она потянула его за руку, — Идём! Садись! — показала она на широкую скамью, идущую вдоль борта этого странного корабля, — Кто же это тебя так? — сильные пальцы пробежались по бесчисленным шрамам…
— Хозяева… — Ханну вспомнил свистящий кнут и поёжился, — Старик, тот больше кнутом, а сынок его, Болдэ — кулаками, здоровая орясина… Таверну они держат, «Счастливчик» называется, — он не заметил, как и разговорился, — в подвале, значит, кабак для простых, на первом этаже, значит, благородные столуются, а наверху — комнаты с «девочками», хошь по часам, хошь на всю ночь… Они добрые… — парень улыбнулся чему-то своему, — их старик получше кормит, чтоб вид имели, значит, так они мне обязательно что-нибудь сунут… Только Болдэ туда каждый вечер шастает… плачут они от него, говорят, лучше с животным, каким, чем с этим рыжим… — Он и бьёт их, и по всякому заставляет, а что скажешь — хозяйский сын?! Ну а я, значит, дрова на кухне таскаю, полы мою, когда закроемся…
— Скажи, Ханну, — остановила девушка его рассказ, — как ты дошёл до такой жизни? Ведь у тебя, наверное, есть семья?
— Семья то есть… — Ханну откинулся спиной на стену и поморщился, — Больно! — пояснил со странной гордостью он, — Это меня старик кнутом отделал, аккурат сегодня вечером, огонь в очаге слаб, говорит… И как пошёл кнутом возить…
— Ну-ка, повернись! — Катя взяла парня за плечо.
Как она только раньше не заметила эти широкие багровые полосы, пересекающие всю спину. Местами вздувшаяся кожа лопнула и наружу выступила кровь. Не колеблясь, девушка отстегнула с пояса полевую аптечку…
— Потерпи, малыш! — она вылила на марлевый тампон немного «бактерицидного коктейля» и стала осторожно обрабатывать раны, — Сначала будет немного больно, потом всё пройдёт!
Ханну скрипнул зубами и пробормотал, — Хорошо!
Каждый раз, когда жгучая смесь попадала на открытые раны, он только вздрагивал всей спиной, не проронив ни одного стона. Наверное, для того чтобы отвлечься от боли, Ханну продолжил свой рассказ.
— … отец мой, значит, аккурат скоро два года будет, как к Морскому Королю ушёл… Чтоб новый баркас купить, он это у хозяина таверны денег занял, и баркас тот за долг заложил… Только у нас закон был такой, чтоб если, что такое закладывают, то забрать у должника могут только, если срок заклада вышел… и то только через торг, кто даст больше, долг значит, из тех денег возвращают, а остаток, если есть, должнику… И налог брали с того, кто в долг дал, богаче потому что… Значит, ушел отец мой к Морскому Королю, и баркас с собой прихватил, и брата моего старшего… Он уже взрослый был, с отцом в море ходил… Сильный шторм был, даже щепок на берег не выбросило… Брата потом лиг за десять отсюда, в дюнах, нашли… Вздулся весь… Синий такой был… А отец бесследно сгинул, — к Морскому Королю значит пошёл… Так вот, значит, мамка говорила, потащил её хозяин «Счастливчика» к судье королевскому, чтоб долг на неё переложить, значит. А судья закладную порвал и сказал, мол, есть закон такой, если там, например, пожар или кораблекрушение, какое без злого умысла, а по соизволению богов, то заклад отменяется, а долг прощается… — Парень тяжело вздохнул, — Хорошая жизнь при королях была, законы справедливые, судьи честные… Мамка говорила, — Как проворуется какой, вызовет его к себе пред ясны очи Его Величество, посмотрит ласково и говорит, — Иди, мил человек, повиси на солнышке, от дел своих неправедных отдохни, значит, — Мамка моя, пока глаза хорошо видели первой белошвейкой в столице была… её сорочки и сам король носил, вечная ему память, и дочка его, принцесса, долгой ей жизни… Ведь принцесса наша, пока ей двенадцать не стукнуло, говорят, всё больше как мальчик одевалась, уж такая бойкая была… А король наш, значит, как жена его лет десять назад померла, сына ему рожая… и сама померла, и ребёночек, значит, не жилец был, отравили её, говорят, значит… Так вот, как померла супруга его, а мамка говорила — сильно он любил её, очень сильно, так всю любовь он дочке отдал — души не чаял… Так значит, и жили мы, пока Орден не пришёл… Мамка моя, как глаза ослабли, бельё у благородных стирала… А сестра с малолетства тоже по мамкиной тропке пошла, значит, ниточка да иголочка… Мамка, значит, стирает, сестра шьёт, а я, значит, работу ихнюю по домам разношу… не так много денег было, но не голодали, хвала богам, значит, на жизнь хватало… Мамка даже из школы меня не забрала, учись, значит, говорит, балбес, может в люди выйдешь… Вот говорит, у короля Гаума, полутысячник есть, Алгус Хераи зовут, так его отец тоже рыбаком был, а он выучился грамоте и, в армии королевской, карьер сделал… И ты, говорит, тоже, может, королю сгодишься, если дураком не будешь… Он, Алгус Хераи, значит, когда я родился, хоть и молодой был, а уже десятником в королевской страже служил, деканом, по благородному, так, когда мне имя давали, мамка говорит, он от колыбели слева стоял, его отец с моим дедом вместе в море ходили… Он уже, когда центурионом стал, а потом полутысячником, в дом наш ходил… нечасто правда, но в день рождения, значит, мой — обязательно!
Девушка открыла флакон с заживляющим гелем и широкими мазками стала наносить его на израненную спину Ханну. Тот вздрогнул и зябко повёл плечами, — Холодно! — прервал он свой рассказ и поёжился… не поверив своим ощущениям, Ханну выгнулся всей спиной, — Не болит теперь совсем! — обернулся он к Кате, — Совсем, совсем не болит!
— Сиди спокойно! — строго нахмурилась та, — Я ещё не закончила!
— Ну вот, ещё! — обиженно отвернулся Ханну, забыв, что ещё недавно он боялся эту девушку больше смерти, — Чисто сестра моя, та тоже как скажет, сиди, значит, и ни гу-гу! Так вот, значит, как Орден пришёл, так хозяин «Счастливчика» к обер-магистру побежал, свидетелей взял, лавочника толстого, Скрилом звали его, помер недавно от страха, говорят… Как про «Призраков» слух прошёл, так и помер в одночасье, совесть видно нечиста была, было, значит, чего боятся, другие вам в храмах молитвы возносят, а этот, значит, от страха помирать вздумал… зять его, значит, в лавке сидит, теперь, сыновей не было у него, дочка одна, и та не в папашу… Так вот, значит, Скрил этот и ещё один такой — за стакан вина — мать родную отдаст, пошли они к обер-магистру, значит, насчёт долга, а тот, значит, и говорит, — Бери мол, старик, любого из детей должника во временное рабство, пока, значит, долг не отработает, или родные не выкупят… Старик хотел сначала сестру мою взять, гостей, значит, в номерах «обслуживать», но побоялся — жених у неё был, парень значит горячий, рыбак, значит… Убили его потом кнехты на улице, но это недавно было, а тогда он в полном здравии был, значит… Любил он сестру мою, всё ждал пока она в срок войдёт, чтоб, значит, жениться на ней… так и не дождался, значит… Так вот, значит, старик испугался, а вдруг жених ему нож рыбацкий меж лопаток всадит… Значит, горячий парень был, жених нашей Джеллы… Испугался старый, испугался… в прислуги меня взял, три года, говорит, отработаешь, и всё! Теперь, значит, он сестру мою, взять захочет… Сначала, конечно, меня искать будет, значит, а дней через пятнадцать-двадцать явится… У него все «девочки» клейменые, с торгов, значит, продали, а «чистенькая», значит, дороже стоить будет…
— Не успеет! — Катерина скрипнула зубами, — Скоро такое начнётся…
— Почему не успеет? — удивлённо обернулся Ханну, — Что начнётся?
— Много будешь знать, — быстро состаришься! — по лестнице вниз спускался ещё один «призрак», выговор у него был чисто столичный, явно человек из благородных, — С кем это ты тут беседуешь, Катенька? — Незнакомец снял шлем, открыв лицо не очень сильно отличающееся от лица Ханну: такие же длинные чёрные глаза, такая же смуглая кожа и такие же прямые чёрные волосы, только он был лет на двадцать пять старше. Левую щёку его украшал старый шрам от виска к подбородку, и в волосах уже проглядывали нити серебра.
— Не успеет! — Катерина скрипнула зубами, — Скоро такое начнётся…
— Почему не успеет? — удивлённо обернулся Ханну, — Что начнётся?
— Много будешь знать, — быстро состаришься! — по лестнице вниз спускался ещё один «призрак», выговор у него был чисто столичный, явно человек из благородных, — С кем это ты тут беседуешь, Катенька? — Незнакомец снял шлем, открыв лицо не очень сильно отличающееся от лица Ханну: такие же длинные чёрные глаза, такая же смуглая кожа и такие же прямые чёрные волосы, только он был лет на двадцать пять старше. Левую щёку его украшал старый шрам от виска к подбородку, и в волосах уже проглядывали нити серебра.
— С одним маленьким приятелем, Рико… — разбрызгивая по спине Ханну защитную пену из баллона, лейтенант Екатерина Матолина повернулась на звук голоса, — Что-то вы задержались сегодня, господа?
Вслед за Рико, один за другим, по лестнице спустилось ещё три «призрака»
— За нами увязался целый отряд, — Рико поставил шлем на полку рядом с пультом управления, — пришлось попетлять по переулкам… Кое-кого мы пришибли, не без того… — он посмотрел на Ханну, — И чего это у тебя пальцы такие чёрные, приятель?
— Я, я ничего… ничего дурного… — подросток спрятал руки за спину, — я это, писал, значит…
— Углём на воротах! — закончил его мысль Рико и посмотрел на лейтенанта Матолину, — Грай рассказал мне вашу историю, теперь понятно, почему за ним гонялся патруль… — Рико подключил к шлему кабель внешнего линка, — Эта ваша техника сводит меня с ума… — проворчал он, набирая на пульте команды, — Никак не могу привыкнуть! Вот смотри! — большой дисплей в носу лодки засветился, показывая ворота того самого дома, с которого и началась вся история…
— Интересно, Ханну, не правда ли?! — лейтенант положила руки на плечи мальчика, — И как давно ты этим занимаешься?
— А как Ролло убили, жениха Джеллы моей, значит, так я первый раз и написал! — Ханну высоко вскинул голову, — Чтобы, значит, напомнить кое-кому…
— Ну, ты и напомнил… — Рико серьёзно посмотрел на парня, — Весь гарнизон в ужасе, по городу ходят слухи о неуловимом…
— Не-а! — Ханну усмехнулся, — Это не только я пишу, у меня только уголь есть, значит, а я слышал вот, что и мелом пишут и даже краской, значит! Краски у меня, значит, отродясь не было…
— А раньше писали? — поинтересовалась Катя.
— Не-а, не писали! — Ханну обвел взглядом «призраков», — Вот как, значит, вы приходить начали, так, значит, и началось это…
— Гаврош… лейтенант задумчиво провела рукой по его иссиня-чёрным волосам, — Авалангский Гаврош…
— Группа Таломира возвращается! — прервал её Рико, прислушиваясь к доносящемуся снаружи шуму, — Что они там тащат, трофеи что ли?
— Я им дам, «трофеи»! — лейтенант подняла голову, — Эй, Тал! — крикнула она, — Что ещё ты там приволок?
— Принимайте! — прохрипел сверху голос с северным акцентом, — Осторожнее, от самых трущоб на себе тащил! — в проёме люка показались безвольно повисшие женские ноги в некогда изящных туфельках… Несколько сильных мужских рук протянулось вверх, осторожно принимая на себя вес, окровавленной молодой девушки в настолько изорванном платье, что было уже невозможно определить его первоначальный вид… Её лицо превратилось в сплошной синяк, глаза закатились, голубовато сверкая белками, в безвольно приоткрытом рту не хватало нескольких зубов, опухшие губы кровоточили, некогда прямой нос был сломан, мочки ушей разорваны и теперь истекали кровью… И самое главное — через всю обнажённую спину проходили несколько узких полос снятой кожи, кое-как заляпанные защитной пеной. К своему счастью, девушка была без сознания, иначе должна была бы испытывать ужасную боль.
— Где ты ЭТО нашёл? — тщетно пытаясь скрыть ярость, Екатерина тщательно осматривала истерзанное тело, лежащее на скамье, — И чёрт его возьми, кто это сделал?!
— Ну, вот, госпожа лейтенант, зашли мы сначала к Джаккаври, потом к Хагену, «приветы», вот, передали, «почту» забрали… Вот у Джаккаври целый выводок уже сироток, этих, вот мы ей денег оставили, лекарств… Идём вот назад, всё как вымерло… хоть патруль, какой подвернулся бы что ли?! Решил я, угол срезать, через Мёртвый Город пройти, вот, его ещё Орден при захвате города вчистую разграбил и сжёг… Только мы в развалины зашли, слышим, — крик женский доносится, слабый такой… Ну, я и командую, вот: — Группа за мной, цепью бегом — марш! Оружие — на изготовку! Без шума что бы… — а темно было, хоть глаз выколи, без шлема — на шаг не видать! Мы уже близко были, вот, когда она кричать прекратила, только и так уже всё было видно… Значит, домик там был такой, почти целый… лампа, вот, внутри горит, девушка на полу лежит в крови вся и эти… Восемь их было, насиловать видно надоело уже, так они ремни из спины резали… Ну, я и прикинул: их восемь — нас четверо, у нас четыре ствола — у них ни одного! Ну, встали мы тихонько к окнам и резанули очередями… Я даже не думал, что она жива, после такого-то… потом подхожу, что бы, это, глаза закрыть, смотрю, а она дышит ещё! Кто она такая, и как туда попала… не знаю…
— Благородная она… — Ханну окинул взглядом остатки одежды девушки, — Бельё из батиста, значит, только благородным или купцам по карману, а если ты простой человек, какой бы не был зажиточный, значит, то носить тебе полотно, белёное, значит, или простое…
— Ну-ка, ну-ка! — повернулась в его сторону лейтенант, — Продолжай, Ханну!
— Ежели она благородная, значит, то на белье герб должен быть вышит… на рубашке, на груди — слева, на нижней юбке — у подола… сестра моя, значит, лучше в этом разбирается, с малолетства благородных обшивая, значит… — парень отвернулся от изуродованной девушки, на мгновение, испытав приступ тошноты, — Это вы правильно сделали, значит, что убили их! «Крысы» это, значит, банда такая… попадёшь к ним и всё, значит… благородный или нищий — один конец, значит… Они ещё при короле были, только тогда, значит, цена каждой «крысе» по сорок золотых была, — ежели труп к судье доставишь, значит… у них на правом плече клеймо, значит, крысиная голова… что бы навсегда, значит… Как Орден пришёл, значит, так они обнаглели, не прячутся совсем… — Ханну почесал переносицу, — В «Счастливчик» один точно постоянно ходил, сам видел, как он с орденским капралом вино-то хлестал, значит… Надерётся и пойдёт всякие истории рассказывать… слушать страшно, а тот, значит, только смеётся, значит, да по спине его хлопает, молодец мол, давай дальше, значит…
— В госпиталь её надо, срочно! — лейтенант подняла голову, — Тал, Рико разденьте её и уложите в «мешок», лекарств не жалейте… маску кислородную обязательно… Да что, я вам рассказываю? — встав, она начала проталкиваться к месту пилота, — Вас всему учили! Все на месте? — Екатерина опустилась в кресло, — Поехали!
Негромко щёлкнул задраиваемый люк, с тихим урчанием лодка отошла от причала и, опустив нос, стала погружаться в воду Тихой Бухты…
Тихо, чтобы никому не мешать, Ханну встал за спиной у Екатерины, заворожено наблюдая, как она управляет подводной лодкой. Как сыну рыбака, ему были понятны волны и ветер, парус и вёсла… он мог нырнуть, задержав дыхание, мог проплыть под водой пару десятков метров… но чтобы под водой ходили корабли — это приводило его одновременно и в восторг и в ужас…
Погрузившись метров на десять, лейтенант взяла курс к выходу из бухты, — Ход — восемнадцать узлов! — взглянула она на дисплей, — Минут через двадцать минуем «Ворота», а там можно и всплывать…
— До рассвета ещё полтора часа, — отозвался Рико, — думаю, что успеем!.. — он отложил в сторону кучу окровавленного тряпья, готовясь бросить его в утилизатор, и тут его взгляд зацепился за, выглянувшую из вороха рваного батиста, вышивку…
— Лейтенант! Кажется, дело становится загадочным?! — двумя взмахами ножа он отрезал кусок ткани с вышивкой.
— Что там у тебя? — Катерина сделала в кресле пол-оборота.
— Герб клана Хлан! Прямая линия! — Рико показал ей вышивку, — Видишь — в гербе корона!? Лорд Хлан, носитель титула, командовал столичной эскадрой и увёл её из города при приближении врага. Только одной женщине этого возраста могла принадлежать одежда с этим гербом — его единственной дочери Лане. Но Лана скончалась от тяжёлой болезни дня за два до отплытия адмирала. Он и хоронил то её крайне торопливо… Все её вещи были сожжены прямо на могиле… Странно?
Лейтенант Матолина задумалась, — А что если, она действительно была тяжело больна, а адмирал только инсценировал её смерть?
— Помнится, говорили, что гроб был уже заколочен, потому что болезнь изуродовала лицо… — Рико пожал плечами, — Но зачем?
— Ты будто ребёнок, барон! — лейтенант довольно усмехнулась, — Это просто: если она действительно была тяжело больна и могла умереть в дороге, то, инсценировав её смерть, лорд Хлан спрятал дочь у преданных людей… Скорее всего, это была семья доверенных слуг, рассказавшая соседям легенду, например, о приезде племянницы из деревни, которая внезапно заболела. Так девушка перестала существовать и для Ордена, которому хотелось бы получить средство для давления на лорда, и для родственников желающих унаследовать титул после смерти бездетного адмирала!