— И что же вы намерены делать?
— Мы имеем честь объявить вам войну, — усмехнулся Гордеев. — Всем, кто пытается командовать нами.
— Кем — вами? — прищурилась женщина.
— Людьми.
Алина хотела сказать что-то едкое, но перехватила предупреждающий взгляд Вики и передумала.
А Фомин вдруг впервые в жизни ощутил себя частью команды , очень большой команды, имя которой было — истинное человечество. И ему стало хорошо.
декабрь 2007 г.
Владимир Михайлов Трудно одержать поражение[9]
1
У всех четверых были имена — и первые, и вторые. Но их никто не помнил. Имена отмерли, как это происходит с органом или свойством, давным-давно выпавшим из употребления.
Их заменили номера. «Потому что все оттенки смысла умное число передаёт».[10] На каждого — одна цифра со знаком «минус».
Знак говорил о принадлежности к прошлому. Хотя жили все в самом подлинном Настоящем.
Говоря о них, порой номер предваряли словом «доктор». Может быть, они имели какое-то отношение к медицине. Но не обязательно.
А в общем, это были люди как люди. Не из тех, кого узнают на улице, на кого показывают пальцем. И жили, как все. В рабочие дни исправно являлись в контору (так принято называть учреждение, в котором они служили). В свободное время отдыхали. Развлекались, кому как нравилось.
В тот вечер доктор Минус-первый сидел в опере. Второй гонял мячи на корте. Третий ужинал в ресторане «Герб Каруманов» с дамой, чьего имени история для нас не сохранила, а четвёртый вообще уехал из города и расположился с удочками на берегу тихого лесного озерца, не рассчитывая, впрочем, на серьёзный улов.
Вечер был тёплым, спокойным и располагал к расслаблению. Тем более что предстоял выходной. Единственным, что сейчас связывало их с деловой повседневностью, был коммик в кармане у каждого, никогда не выключающийся.
Даже в театре. Правда, звук там убирается. Было бы крайне неуместным, если бы коммик ударил в тот самый миг, когда великая Алга Варесса берёт верхнее «ля» в арии Джизены в третьем акте «Дочери богов». Коммик вместе с его владельцем с позором выкинули бы из зала (сразу после того, как Алга допоёт до конца, никак не раньше). В общем, был бы скандал.
Поэтому коммик Минус-первого не издал ни звука. Только ощутимо завибрировал в мочке уха. Ущипнуть себя за ухо можно и в опере. Чтобы услышать самому, нимало не беспокоя других:
«Разрешено. Немедленно. Точка-один».
Остальные трое услышали тот же сигнал одновременно с М-первым. М-четвёртый не стал собирать удочек: ничего с ними не станется. Только выплеснул трёх пойманных рыбёшек в озеро. Третий сказал даме «Мне очень жаль», оставил деньги на столике и быстро зашагал к выходу, едва не налетев на стюарда — живого, какими «Герб» и славился. Второй взлетел прямо с корта, оставив ракетку на задней линии, а партнёра — с разинутым ртом. Никто не потратил ни секунды лишней.
Лишь М-первый позволил себе нарушить приказание. Он выждал две минуты. И лишь когда Джизена умолкла и застыла, простирая руки к небесам, и зал взорвался овацией — только после этого, извинившись, вышел из ряда, из зала, из театра, взлетел и лёг на нужный курс.
Тем не менее на точке-один он оказался третьим. Последним в оперативном зале — он-то и был точкой — появился рыболов.
Как только он занял своё место, М-первый кивнул, и ожидавшие их люди перешли к делу. Стали докладывать обстановку и прогнозы.
2
Конная статуя Великого полководца возвышалась в самом центре города. Но то были лишь камень и металл. Бренные же останки героя покоились в фамильной усыпальнице на кладбище при соборе Господней Воли, где по надписям на плитах или стенах можно было изучать историю этого мира — планеты Эврил — куда более успешно, чем по учебникам истории. Писаная история нередко меняется, могилы же остаются неприкосновенными. Каждая из них окутана легендой, а в легендах порой бывает больше правды, чем в официальных текстах.
Для того чтобы навестить место упокоения Победоносного, следовало преодолеть два расстояния. Одно — менее десяти километров, другое — в триста с лишним лет.
Десять километров потому, что собор Господней Воли находился именно на таком расстоянии от Конторы, к которой принадлежали четыре Минус-доктора.
А переместиться на триста лет в прошлое приходилось сразу по двум соображениям. Во-первых, потому, что материал требовался как можно более свежий, это обеспечивало успех. Но эта причина не являлась основной. Во-вторых и в-главных — дело было в том, что и собор, и прилегавшее к нему кладбище с плитами и усыпальницами вот уже двести лет как не существовали: во время Третьей Стурической войны сброшенная врагом на город большая Г-бомба превратила всю эту часть столицы в каменную крошку, а на месте собора образовался провал восьмидесяти метров глубиной и ста двадцати в поперечнике.
Сейчас, через двести лет после печального события, то есть в нынешнее, четырнадцатое предвоенное время, возникшее углубление было заполнено водой и называлось городским озером, в котором люди (вопреки официальному запрету) с удовольствием купались и даже по большей части не тонули, а также с удовольствием отдыхали на пляже, насыпанном по периметру. Так что посетить собор со всеми его угодьями можно было, лишь погрузившись в прошлое.
То есть в минус.
Для трёх обладателей докторской степени подобные действия давно уже стали рутиной, поскольку были постоянной частью их профессии. Что же касается Минус-первого, то основное его занятие было другим, и в минус-погружениях он участвовал не часто. Однако техники не утратил. На прочих же можно было положиться и в самой сложной обстановке. Люди не подводили. Эти люди.
И на этот раз всё было сработано наилучшим образом.
Нырнули, пользуясь персональными хроноскифами, заранее синхронизированными. Реализовались без происшествий. Склеп нашли без труда: в городской мэрии (она-то уж уцелела) прекрасно сохранились планы и всего города, и любого его района, где был чётко обозначен и каждый дом, и любое другое сооружение — вплоть до афишных тумб и информационных киосков. Что же касается кладбища, то его схема была ещё более подробной, и её можно было увеличивать вплоть до отдельных погребений.
Проникнуть в усыпальницу рода Скарабеев оказалось ещё менее сложным: операция проводилась ночью, когда посетители — тем более в те далёкие времена — избегали прогулок по любому некрополю, тем более что в этот вообще впускали не всякого и уже давно никого не хоронили.
Вскрыть усыпальницу любой современник смог бы при помощи куска проволоки за пятнадцать секунд. Это даже нельзя было назвать препятствием. Но четверо совершили взлом не сразу. Оказавшись на небольшой площадке сразу за кладбищенскими воротами, они привязались к местности и пошли по не очень широкой, зато тщательно подметенной аллее, с удовольствием вдыхая воздух, который в те времена был куда приятней современного. Хотя для того, чтобы сделать такой вывод, надо сравнивать, а такая возможность, понятно, существует мало у кого. Четвёрка ею обладала. И дышала с тем большим наслаждением.
— Что у них тут было посажено? — подумал вслух М-второй. — У меня от этого запаха голова кружится.
— Сиройская лиственница, — ответил третий. — Сирой тогда был нашей колонией. Во Второй войне Стурису ещё не удалось отобрать его. Великий Скар стёр их в порошок. Голова? Не знаю. Может, ты перебрал вчера?
— О Крейсерской битве знает каждый школьник, так что своей эрудицией ты меня не потряс. Кстати, от выпитого у меня голова не болит. Разве что от долгого воздержания.
— Считаю дискуссию законченной, — сказал М-первый. — Открывайте, и — за работу. А запах этот — от венков. Только вчера ведь похоронили. Ставим оборудование. И работаем быстро: должны уложиться в четыре часа, после шести уже зашевелятся могильщики. Ну, раз, два — начали.
3
Да, во Второй войне фельдмаршал Скар действительно проявил себя великим. В этом официальная историография совпадает с легендой, так что трудно сказать, что из них было первичным, а что — производным. Да и какая разница? Раз мнения совпадают, факт можно считать установленным, разве не так?
Во всяком случае, правящие круги Эврила были в этом уверены.
Вторая война была для этого мира победоносной. Вечный соперник Стурис потерпел жестокое поражение, от которого не мог оправиться два десятка лет. И лишь после того, как Победоносный Гора Скар скончался, стуры освободились от страха перед грозным фельдмаршалом и начали всерьёз готовиться к новой войне, Третьей. Всё за тот же Сирой, мир слабый, но необычайно одарённый природой. Недаром считалось, что владеющий Сироем владеет Вселенной. В этом было, конечно, преувеличение, но не такое большое, как может показаться на первый взгляд.
С той поры произошло уже одиннадцать войн. Сирой переходил из рук в руки. Борьба за богатство и власть грозила затянуться до бесконечности. Между тем война сама по себе богатства не приносит — наоборот, несёт только убытки, истощение и множество горестей. Выгоду приносит лишь победа. Окончательная и решительная. И сейчас, когда обе стороны созрели для новой войны, чувствовалось, что именно окончательной и решительной она планировалась с обеих сторон. Такой, в которую будет вложено всё, до последнего. Всё, что есть.
И — то, чего нет. Но что пришлось бы очень кстати.
Именно по этой причине…
Но вы уже и сами поняли.
4
Трудно сказать, в чьей голове эта мысль возникла раньше, чем в других. Но достоверно известно, что высказана вслух она была самое малое тремя высокими государственными деятелями Эврила и ещё одним — не политиком, а учёным. Идея была незамедлительно доложена Президент-императору, внимательно им рассмотрена и одобрена. Настолько горячо одобрена, что узкое совещание Государственного комитета, ранее называвшегося Военным, а в начале этого года переименованного в Комитет Победы, было созвано тем же вечером — при условии, конечно, глубочайшей секретности.
Члены Комитета собрались не там, где их заседания происходили обычно. Директор разведки настоял на совершенной конспирации, а Зелёная башня — так называлось здание, в котором размещались основные правительственные учреждения, — находилась под постоянным приглядом стурианской разведки. Это было в общем-то в порядке вещей, но на сей раз никоим образом нельзя было позволить врагу заподозрить возможность какого-то сюрприза. Поэтому даже сам Президент-император прибыл на заседание не так, как обычно, — в сопровождении большого кортежа, сидя в известном всему миру длиннейшем скользуне со штандартом на крыше. Он добрался до назначенного места в совершенно заурядном экипаже и вроде бы без всякого сопровождения и охраны — так, во всяком случае, это выглядело. Небольшое здание, в котором на сей раз собрался Комитет, было накрыто полевым колпаком сразу же после прибытия П-и, так что теперь никакие технические ухищрения никому не смогли бы помочь ни увидеть, ни услышать совершенно ничего из того, что должно было тут произойти — и действительно произошло.
В частности — ни словечка из обращения, каким П-и открыл заседание.
— Господа! — произнёс он. — День славы ещё не наступил, но он уже близок. Пришла пора раз и навсегда покончить с войнами, что целыми веками не позволяли нашему народу зажить той мирной и счастливой жизнью, которой он, безусловно, заслуживает. Для этого мы должны всего лишь навсегда отбить у Стуриса охоту претендовать на то, чего у него не было, нет и никогда не будет: на право контроля над Сироем, его населением и богатствами. Вы не хуже меня знаете, господа, что ещё никогда мы не были настолько готовы к решению этой исторической задачи, как сейчас. Сегодня наши военные силы вдвое превышают врага по численности, а также и по качеству вооружения, а кроме того — и это я считаю главным — по боевому, победному духу, каким сейчас проникнут весь наш народ.
И это заставляет меня сказать: сейчас — или никогда.
Но, господа, учитывая уроки прошлого, мы не можем позволить себе совершить ошибку, какую не раз допускали в прошлом. Вы понимаете, что я говорю о недооценке противника. Мы и прежде преобладали в силах, но одержать решительную победу, полностью разгромить врага со времён Второй войны нам так и не удавалось. Почему? Я потратил немало времени, анализируя причины былых неудач, и пришёл к выводу: вся беда в том, что наша военная наука и полководческое искусство наших военачальников, к глубокому сожалению, никогда не преобладали над наукой и искусством врага, но порой даже уступали ему. Видимо, сознание своей силы мешало нам серьёзно углубиться в проблемы использования этой силы. Признаем откровенно, господа: среди нас уже очень давно не появлялось великих полководцев — таких мастеров, кто мог бы с наибольшей эффективностью применить всю нашу силу для достижения полной победы. А ведь в нашем славном прошлом такие были, и память о них, об их победах по сей день жива в народе. Стоит вспомнить хотя бы о великом фельдмаршале Скаре, равных которому история не знала и не знает.
Скажу откровенно: вывод, к которому я пришёл, весьма огорчил меня. И не знаю, какие шаги стал бы я предпринимать, в каких направлениях искать способ стабилизации нашего положения — потому что, как все вы знаете, постоянное ожидание очередной, неизбежно приближающейся войны сильно и не к лучшему влияет на образ мыслей населения, и не только на мысли, но и на действия. Признаюсь: даже мысли, до сих пор не посещавшие меня, вдруг стали всё более уверенно напоминать о себе — мысли о возможности достижения мира хотя бы на длительный срок путём соглашения о разделе сфер влияния на Сирое. Всё во мне сопротивлялось таким мыслям, потому что весь народ, сверху донизу, воспринял бы любой шаг в этом направлении как национальный позор, как постыдную трусость — мою трусость, господа, в первую очередь. Для меня это означало бы — покрыть своё имя вечным позором. Однако интересы нации важнее моих личных, не так ли?
Но, господа, высшие силы не допустили этого, и мои молитвы, смею полагать, были услышаны. Вследствие чего сразу нескольким людям — все они присутствуют здесь — была ниспослана светлая идея. Почему озарение постигло их, а не меня? Я думаю, ради того, чтобы я не впал в грех преувеличения роли моей личности в судьбе Эврила, а также и потому, что решение лежало в области хронофизики и генетики, их последних достижений, мне же отсутствие свободного времени помешало быть полностью в курсе новостей названных наук. Так или иначе, выход найден! И теперь ничто более не сможет помешать реализации самых смелых наших замыслов.
А теперь, господа, я передаю слово высоким специалистам, представящим вам проект операции, с которой начнётся наш победоносный путь. После этого перед каждым из вас будет поставлена конкретная задача. Предупреждаю: никаких записей! Строжайшая секретность! За её соблюдением будут следить соответствующие органы, чьи руководители, как видите, тут присутствуют, — и совершенно не случайно. Итак…
Научное сообщение было выслушано с напряжённым вниманием. Потом, как это часто бывает с представителями учёного мира, возникла дискуссия, поскольку, как оказалось, существовали самое малое два мнения относительно реализации светлой идеи. Их можно обозначить как оригиналистов — с одной стороны, и прогрессистов — с другой.
— Необходимо эвакуировать его в том виде, в каком он находился сразу же после его ухода. Более ранний срок неприемлем, поскольку его изъятие в таком случае привело бы к изменению истории, что совершенно недопустимо! Кроме того, нам ведь необходима вся сумма его опыта: не всегда же он был таким великим, каким стал уже в последний период своей жизни!
— Простите, коллега, но это чушь. Главные и решающие его победы были одержаны в возрасте пятидесяти лет плюс-минус. Затем, как все мы помним, он после известных событий удалился от дел и последние десятилетия жизни не принимал никакого участия в активной жизни. Третья и Четвёртая войны, как известно, прошли без его участия и завершились вничью, Пятая же оказалась проигранной вчистую, Шестая снова завершилась, как принято считать, вничью, но на деле привела лишь к сохранению статус-кво, то есть мы и тогда остались с половинкой Сироя. Только в Седьмой…
— Седьмая не интересует нас ни с какой точки зрения: она произошла, если вы не забыли, почти через век и к нашей теме не имеет никакого отношения.
— Господа, есть ли смысл в вашей полемике, если учесть, что вообще эвакуация как таковая с тех темпоральных уровней просто невозможна чисто практически: для этого там просто не найдётся энергии. Вспомните: речь идёт не о нашем технологическом уровне! Если бы вы дали себе труд хоть немного подумать в реальном масштабе, то…
— Вы намерены, уважаемый коллега, публично оскорбить нас?
(Просто беда с этим учёным людом: они дурно воспитаны.)
— Нимало. Просто стараюсь доказать вам, что единственный выход — в том, что предлагаем мы: копирование там и приведение к нужным параметрам уже здесь, у нас для этого есть все условия.
— Легко сказать! Ещё позволит ли он, чтобы с него снимали копии?
— Вряд ли. Думаю, что к нему там попасть было бы весьма затруднительно: окружение, охрана — источники свидетельствуют, что он очень любил безопасность.
— Да? Следовательно, ваше предложение — всего лишь сотрясение воздуха? Перед столь уважаемой аудиторией?
— Вы, коллега, как всегда, спешите с выводами. Мы же предлагаем отсканировать его тогда, когда вокруг уже не будет ни свиты, ни штаба, ни охраны…