Чекмаев Сергей
Девятое марта
Сергей Чекмаев
ДЕВЯТОЕ МАРТА
Поздний ночной автобус мчался по заснеженному городу, завывая расхлябанным мотором. Водитель торопился в парк и старался проскакивать пустующие остановки - сегодня все-таки праздник, хочется попасть домой пораньше.
Получалось плохо. Хоть район и считается спальным, все равно - на каждой остановке кучкуются группки веселых и пьяных людей: парни с бутылками пива, по одной в каждой руке, девчонки с охапками цветов... Смеются, возятся от избытка молодых сил, виснут друг на друге. Восьмое марта сегодня: чего не повеселиться?
В открывшиеся двери ввалилась теплая компания - человек десять. Рассаживаются по креслам, благо автобус полупустой. Не обошлось без возни и здесь: кто-то из парней норовит усадить к себе на колени сразу двух девчонок.
- Подожди! Ну, подожди же ты!
Девушки заняты. У одной из них в руках сотовый телефон, видимо сегодняшний подарок. Аппарат сложный, кнопочек много, хочется во всех разобраться.
Не успели все, наконец, устроиться, как сразу же начался веселый, с подколками спор. Решалась сложная проблема, на уровне Теории Относительности: как в латинской транскрипции писать "я" - "ja", "ya", или "ia". Похоже, подружки добрались до SMS-функций и собираются теперь осчастливить кого-то эсэмеской.
- Надо через этот, как его, ну, "игрек", как русское "у", короче...
- Тогда получиться "и-а", че ты ослик, что ли?
- "И" с хвостиком ставь, я видела, так немцы пишут!
Парни ржут.
- Без бутылки не разберешься, - сквозь смех выговорил один из них.
Действительно, серьезная задача. Эх, ребята, мне бы ваши проблемы! Я прижался лбом к холодному стеклу, смотрел на чуть присыпанные снегом тротуары, необычно яркие, в разводах цветных кругов, фонари, вечернюю иллюминацию витрин и немногочисленных в этом районе реклам.
За моей спиной взрыв смеха - один из парней рассказал разухабистый анекдот. Пошлый, на грани армейского юмора. По-хорошему, не для женских ушей, конечно, но сегодня можно - сегодня все веселы и раскованы.
Кроме меня. Я не улыбаюсь вместе с ними. Не с чего. Ведь завтра девятое марта и я снова уйду. Пока еще не знаю каким способом: судьба, если это, конечно, она, весьма изобретательна. В последний раз меня сбила невесть откуда взявшаяся на пустынном проселке "Волга". А до этого обошлось без посторонних, просто потемнело в глазах, мир крутанулся пару раз и... Инфаркт или кровоизлияние в мозг... А три или четыре раза назад, помнится, меня прикончили совсем уж экзотично: взорвался газовый коллектор под моими ногами.
Впрочем, я могу и ошибаться. Ведь до конца разглядеть собственную смерть мне не удавалось ни разу. Как никому, наверное, в этом мире. По крайней мере, никому, кто бы смог потом этим похвастать. Проявившись снова, я пытался отыскать в газетах и милицейских сводках сообщения о СВОЕМ происшествии. Не получилось. Выяснилась подробность, которую при иных обстоятельствах можно было бы назвать забавной. На второй раз у меня появились смутные подозрения, а на третий они превратились в уверенность.
Я же помню все свои прежние жизни. Помнил и тогда.
В начале - ничего необычного, все как у других. Языковая школа, неудачная попытка поступить в институт, два года службы на Алтае, потом худучилище, полуголодная богемная жизнь, скитания по друзьям и женщинам-однодневкам, наконец, первые заказы, мастерская... В столице прижилась мода на антикварную мебель, и мои акции поползли вверх. Да, забыл сказать: я - реставратор, столяр-краснодеревщик, в последние лет пять эта профессия снова стала денежной.
Так все и шло до марта две тысячи второго. Странный год, год-перевертыш, палиндром. Сейчас я, конечно, могу говорить, что чувствовал нечто необычайное, приближение странных событий... но это будет ложь. Ничего я не чувствовал, жил, как жилось... Пока не умер в первый раз. На следующий день после женского дня, после трех огромных букетов, уютного застолья с французским белым "Шато д'Ор"...
Парадоксально, но когда я ожил - почему-то помнил свою прежнюю жизнь до последней секунды. Помнил, как тот чернявый с быстрыми глазами вытащил из-за пояса серебрянно-матовый пистолет. Со всех сторон набегали крепкие парни в камуфляже и штатском, чернявый затравлено озирался, зрачок дула дергано следовал за его взглядом. Не помню, кто выстрелил первым, но неожиданно по ушам вдарило звонкими хлопками, в воздухе кисло пахнуло порохом. Что-то горячее стукнуло меня в грудь, и сразу же навалилась боль и темнота.
Я все это помнил. И долго еще бегал потом, искал ТО место, даже приходил на Петровку, пытался там что-то доказывать. Боюсь, меня сочли не совсем нормальным. На второй раз я уже почти не удивлялся. Но, ожив, первым делом спустился в штукатуреную сырость подземного перехода (места были мне незнакомы, лишь потом на вывеске ближайшего дома я прочел: "Нахимовский проспект") и купил в киоске Роспечати газету. Число меня поразило: четырнадцатое мая две тысячи первого. Я долго пытался это осмыслить. Самое забавное, что все мои друзья, контакты, знакомые остались прежними, ну, разве что, чуть-чуть, самую малость непохожими. А может, мне просто так казалось. И лето, и осень, и даже зима потом развивалась уже по другому сценарию, но девятое марта я снова не пережил.
В третий раз я очнулся прямо посреди бульвара, судя по зацветающей глади большой, заботливо окольцованной бетоном лужи, на Чистых Прудах. На меня никто не обращал внимания, из чего я заключил, что не появился из воздуха, а все время был здесь: шел вот человек по каким-то своим делам, остановился на секунду: голова закружилась или вспомнил что-то. Мало ли. Было теплее, чем в прошлый раз. Солнце ощутимо пекло, легкий ветерок гнал по улицам пушистый тополиный пух. Продавец газет у метро обмахивался своим товаром, на лбу его выступили крупные капельки пота.
- Сегодняшняя газета есть?
- Завтрашний "МК" есть! Десять рублей. Хотите?
Я хмыкнул про себя - тоже мне, продавец будущего. Порылся в карманах как и в прошлый раз деньги были.
"Комсомолец" был от седьмого июня. Наверное, я сильно переменился в лице, продавец спросил с тревогой:
- Что с Вами? Печатный брак? Да нет проблем, не волнуйтесь - я заменю!
Я не отвечал, и он продолжал дальше:
- А-а! Вы первую страницу смотрите! Хреново, что наши проиграли, да?
Я тогда буркнул что-то, не помню. С продавцом этим я больше не виделся, к Чистым прудам меня с тех пор не заносило ни разу.
Постепенно я привык. Девятого марта - край, конец пути. И назад, в две тысячи первый, май или июнь... Пока самое раннее для меня - второе мая, а позже всего я очнулся девятнадцатого июня посреди какого-то пустыря в Алтуфьево. Так и крутит меня какой-то сплошной круговорот и не видно конца и края. Хоть бы какой-нибудь знак, самый туманный, пусть просто намек, - я пойму. Ведь нет же ничего... Помню, фильм был такой с Биллом Мюреем - "День Сурка", там герой попадает в схожую историю, но он вращался вокруг одного дня, не то, что я.
Да, я привык. Поначалу было страшно жить целый год как все, ничем не выделятся, но каждую секунду, каждый ничтожный миг ЗНАТЬ, что очень скоро ты неизбежно умрешь, и все закрутится по новой. Я даже ходил в церковь исповедаться, хотя не могу сказать, что когда-либо считал себя верующим. Священник выслушал меня молча, ничего не сказал, лишь осенил крестным знамением. А когда я чуть ли не на весь храм завопил:
- Скажи, батюшка, что мне делать!!
Он ответил тихо-тихо, словно самому себе:
- Ищи, сыне, и да обрящешь...
Я потом смотрел - это из Библии.
Автобус тормознул на перекрестке. Водитель, скорее всего со скуки, включил запись. Вкрадчивый голос сквозь шипение и треск принялся увещевать:
- ...не забывайте оплачивать свой проезд и сохраняйте билет до конца... считается пассажир, не оплативший проезд до следующей... Абонементные талоны имеются в продаже у водителя в любом...
Попутчики встретили эту маленькую речь взрывом смеха и едких замечаний. Автобус тронулся. Динамики еще немного похрипели и умолкли.
Я вспомнил как проявился в последний раз. Тогда я очнулся в салоне троллейбуса, даже не успел прийти в себя, как неожиданно вот также над головой зашипело:
- Следующая остановка - метро Щелковская, автовокзал. Конечная.
Салон был почти полон, и наружу меня вынесло монолитом разгоряченных тел. Я уже без какого-либо интереса, скорее по традиции, привычно купил газету. Двадцать третьего мая.
Механический голос вывел меня из задумчивости. Автобус мне надоел. Хватит. Я поднялся, прошел через весь салон к задней двери. Мои попутчики тем временем разобрались с трубкой, разбились на пары и самозабвенно целовались. Мне то и дело приходилось перешагивать через вытянутые ноги, неуклюже хватаясь за ременные петли. Автобус дернулся, и я все-таки не удержался, споткнулся.
- Эй, куда прешь?! - голос был тот самый, что рассказывал анекдот.
Я оглянулся. Молодое, по-детски курносое, но все же немного жестковатое лицо, давно небритый по последней моде подбородок. В невыразительных темных глазах - недовольство.
- Извини, друг...
С полсекунды он еще бычился, но веселье все же пересилило, да и подружка нашептывала на ухо что-то такое успокаивающее.
- А-а-а, ладно. Х...ня. Все нормально, мужик, вот выпей, если хочешь, - он протянул мне початую бутылку "Ярпива".
- Спасибо...
Автобус остановился, двери с треском распахнулись.
- Спасибо, друг. Я бы с удовольствием. Но... пора.
Извинительный жест, прощальный кивок и, прогрохотав по ступеням толстенными подошвами своих "гриндеров", я соскакиваю на снег, чуть не столкнувшись в дверях с быковатым типом в кожаном прикиде. Оглядываюсь, машу парочке на прощание рукой. Автобус, приветливо обдав меня сизым бензиновым перегаром, неуклюже покатился дальше. На остановке было пусто, только какая-то одинокая фигурка пряталась в самой глубине. Наверное, бомж - отсюда и не разглядишь. Освещение на улице оставляло желать лучшего, света едва хватало, чтобы видеть носки своих ботинок.
И все же что-то удержало меня. Наверное, скорчившееся человеческое существо на скамейке. Сделав вид, что меня заинтересовало объявление, неаккуратно прилепленное на стойку остановки, я подобрался поближе.
Бог мой! Да это девушка! Голова опущена, длинные волосы падают на лицо, не по сезону тоненькая дубленка... Она обхватила руками плечи, которые то и дело вздрагивали. Может, от холода. Только мне почему-то сразу показалось - от слез.
Так. Теперь я уже не мог просто так уйти. И хотя у меня самого настроение было - в самый раз для петли (кстати, интересно будет как-нибудь попробовать), но, когда я заговорил с ней, то постарался подбавить в голос побольше хорошего настроения:
- Разве можно плакать в такой день? Это же твой праздник!
Девушка вздрогнула, подняла на меня глаза. Несмотря на скудное освещение, я поразился какие они у нее необычные. Глубокие, темные, словно два - будь проклята моя тяга к плоским цитатам! - бездонных омута. Сейчас они покраснели, а в уголках притаились прозрачные слезинки.
Она что-то прошептала, я не расслышал. Нечто вроде: "тебе бы так". Девочка! Знала бы ты...
Я присел перед ней на корточки:
- Эй... не бойся. Я не маньяк и не искатель острых ощущений. Просто увидел человека, которому плохо, и решил помочь. Если я не ко времени, или ты сейчас никого не хочешь видеть - скажи. Я исчезну. Но, по-моему, тебе нужен собеседник. Разве нет?
Она так долго молчала, что мне показалось - это такой ответ: проваливай, мол, иди, куда шел. Но стоило мне пошевелиться, как тихий голос прошептал:
- Погоди...
И снова замолчала. Чтобы хоть чем-то заполнить паузу, я спросил:
- Тебя как зовут-то?
- Мария...
- Ну, - я лихорадочно подбирал комплимент, - красивое имя.
Блин, идиот ты, парень! Еще бы сказал - редкое. Надо исправлять положение, жаль, что язык у меня подвешен не тем местом. Эх, где наша не пропадала!
- А сокращенно как? Мэри?
- Нет, - всхлипнула она, опять ошеломив меня взглядом, - ...Маша.
- А я - Джо.
Маша на несколько секунд даже плакать перестала. Подняла на меня покрасневшие глаза, удивленно переспросила:
- Джо?
- Меня друзья так зовут. Я привык...
- А-а...
Не объяснять же ей, в самом деле, что мои предки нарекли меня Иосифом. В детстве еще ничего было - Иська и Иська, никаких ассоциаций не вызывает, а вот в школе, да и в учебке, кроме как Сталиным и не звали. В крайнем случае - дядей Джо.
Боже, она улыбалась! Пока несмело, совсем немного - уголками губ, сквозь слезы, но - улыбалась. Никогда не думал, что одно только упоминание моего имени способно высушить слезы женщины.
Странно. Вот сейчас, когда она улыбнулась, мне показалось, что я уже где-то видел ее лицо. Нет, определенно!
Вдруг Маша прыснула. Смутилась. Я вопросительно поднял бровь.
- Не обращай внимания, Джо... у меня... истерика, наверное... то плачу, то смеюсь... А сейчас просто вспомнила анекдот... Смешно стало. Про неуловимого Джо.
Я улыбнулся. Ну, конечно. "Это кто был?" - "Неуловимый Джо" - "Что, его никто поймать не может?" - "Да нет, просто он на фиг никому не сдался!"
Стало легче. Мало-помалу мы разговорились. Точнее, она говорила, а я больше молчал, изредка кивая. В основном невпопад, потому что ее глаза прямо-таки гипнотизировали.
Маша была художницей, немного рисовала для себя, пару раз участвовала в выставках молодых талантов. Ее приметили, потихоньку пошли контракты на промышленный дизайн, иногда какой-нибудь новорусский нувориш заказывал портретик любимой собачки. Жить было на что. Только не с кем. Родители умерли, еще когда она училась в Строгановке, а старшая сестра выскочила замуж, и теперь навещала младшенькую раз, хорошо два в месяц.
Спутник же жизни все никак не появлялся на горизонте. Богемная тусовка богата на случайные связи, искать в ней что-то большее бесполезно, по себе знаю. Маша не отчаивалась. Только делать это с каждым разом становилось все труднее. Вроде бы, казалось, нашелся тот самый, настоящий, на кого можно положиться в любой момент, и вдруг - все шло прахом. Чаще всего по ее вине - по крайней мере, она сама так считала, - из-за устаревших взглядов и целого клубка неистребимых комплексов.
Ее последней попыткой оказался как раз тот самый быкообразный тип, с которым мы столкнулись в дверях автобуса. Он покатал Машу на тачке, сводил раз-другой в дешевый полуподвальный ресторанчик, после чего решил, что на пару раундов постельной борьбы заработал. Провожая Машу домой (тачка осталась на стоянке - ухажер выпил для храбрости и решил не рисковать, гаишники сейчас лютуют), стал напрашиваться в гости с понятными целями. В общем, он их даже и не скрывал. Получив отказ - стандартную женскую отмазку из серии: "нет, нет, не сегодня, нам надо получше узнать друг друга", - бык вскипел и, обозвав несчастную Машу фригидной сукой, бросил одну на остановке.
Про себя я подумал, хорошо здесь народ был, а то неудавшийся партнер мог и к более кардинальным мерам перейти. Такого и газовый баллончик не остановит.
Мы проболтали часа два, наверное. Могли бы и больше, если бы мне не пришло в голову спросить:
- Ты не замерзла?
- Очень, - честно призналась она и удивленно добавила: - Но пока ты не спросил, я этого и не замечала.
Эх, Джо, когда же ты научишься быстрее соображать?
- Давай я тебя провожу.
- Да я недалеко живу...
- Не спорь. Дрожишь вон вся. Вот что, - я стянул куртку, накинул Маше на плечи, - пойдем.
Подъезд был на удивление чистым. Только на щите лифта кто-то старательно вывел черным маркером: "Offspring". Надпись была с ошибкой.
Маша протянула мне куртку, зябко поежилась:
- Спасибо, Джо.
- Да, ладно, что там.
Надо было, конечно, напроситься в гости на чашечку кофе, скрасить этот вечер ей, да и себе тоже, если быть честным, но... Язык отказывался повиноваться. Я молчал.
- Ну... - похоже, она тоже не знала, что говорить. - Пока.
- Пока, - сказал я грустно.
Маша как-то неуверенно кивнула, повернулась и каблуки ее изящных лакированных сапожек застучали по ступеням. Я засмотрелся на ее стройные ноги как мальчишка, машинально считал ступени: "раз... два... три...". Всего их оказалась пятнадцать. Поднявшись на площадку, Маша зазвенела ключами - оказывается она жила на первом этаже.
Что-то продолжало удерживать меня. Уходить не хотелось. Я стоял у дверей парадного и смотрел снизу вверх, просто смотрел на нее.
Какое-то мимолетное ощущение... Ну, да! Вроде бы я уже видел ее вот так - снизу вверх... Видел. Когда, где - не помню, не могу заставить себя вспомнить, но видел точно. Ну же, Джо! Вспоминай!
Наверное, она почувствовала мой взгляд, рука ее дрогнула, ключ все никак не хотел попадать в скважину. Несмелая улыбка тронула ее губы:
- Ты так и будешь стоять? Тогда уж поднимайся...
От такого приглашения не отказываются. Я забыл обо всем и взлетел вверх по ступеням, как спринтер на финишной прямой. Маша все никак не могла открыть замок - теперь было хорошо заметно, что ее бьет крупная дрожь. Замерзла таки! В подтверждение моих мыслей Маша оглушительно чихнула, запоздало прикрыв рот ладонью.
- Простудилась, - резюмировал я и протянул руку к ключам. - Дай, попробую.
Она кивнула, всхлипнула как-то по-детски и снова чихнула.
- Будь здорова.
- Спа... ар-пчх-хии!
А девочка-то совсем расклеилась. Ну, ничего - замок тем временем поддался моим усилиям, дверь распахнулась.
Квартирка у Маши была небольшая, но уютная. Маленькая прихожая, вся сплошь заставленная какими-то резными фигурками, этюдниками и большими потертыми тубусами. Фигурки занимали почти все пространство на трех высоченных этажерках, тубусы и этюдники были составлены у архаичной деревянной вешалки, искусно сработанной под мореный дуб.
Маша то и дело шмыгала носом, а когда я, помогая ей снять дубленку, случайно коснулся руки, - стало понятно: дело плохо. Рука горела.