Первой не выдержала Эстер.
— Вы что-нибудь узнали?
— Да, много, — Колфф опустился в кресло. — Я узнал, что он тот, за кого себя выдает.
Хейман ахнул. На лице Элен отразилось изумление. Такое на моей памяти произошло с ней впервые.
— Что вы такое несете, Ллойд? — пробубнил Филдз.
— Он говорил со мной… на своем языке, — последовал ответ. — Полчаса. Я все записал. Завтра направлю пленку для компьютерного анализа. Но уже сейчас я могу сказать, что он прибыл из далекого будущего. Только гений лингвистики мог бы придумать такой язык, да и в этом у меня, большие сомнения, — он шлепнул себя по лбу. — Мой Бог! Путешествие во времени! Неужели такое возможно?
— Вы его поняли? — спросил Хейман.
— Дайте мне еще выпить, — прорычал Колфф. Он полупил от Эстер бутылку бербона, поднес ее к губам. Почесал толстый волосатый живот, провел рукой перед глазами, словно снимая паутину. Наконец продолжил: — Нет, я его не понял. Я уловил только общие формы. Он говорит на английском, но английском, столь далеком от современного, сколь язык, на котором мы говорим сейчас, далек от языка англосаксонских хроник. В нем масса азиатских корней. Китайских, бенгальских, японских. Есть и арабские, я в этом уверен. Не язык, а сборная солянка, — Колфф рыгнул. — Вы знаете, что и в нашем английском намешано много чего. Датский, французский, саксонский плюс латынь и немецкие диалекты. У нас слова, имеющие одно и то же значение. Но эти языки относятся к одной группе, берущей начало от старого индо-европейского языка. В эпоху Ворнана многое изменилось. Они взяли слова от других древних языков. Все перемешали. Какой язык! На нем можно сказать все, что угодно. Но корни здесь, в нашем времени. Слова отполированы, словно камешки в потоке, от наносного не осталось и следа. Десяти звуков хватает, чтобы сказать двадцать предложений. Грамматика… мне понадобится пятьдесят лет, чтобы вывести грамматические правила. И еще пятьсот, чтобы понять их. Невероятный язык, невероятный! Он говорит… словно декламирует стихи. Я улавливал лишь отдельные слова, жалкие крохи… — Колфф замолчал. Погладил живот. Никогда я не видел его таким серьезным.
Мы как зачарованные смотрели на него. Первым очнулся Филдз.
— Ллойд, вы уверены, что все это не ваши фантазии? Как вы можете толковать язык, который не понимаете? Если вы не знаете грамматики, можно ли утверждать, что он просто не мелет чушь?
— Дурак ты, — усмехнулся Колфф. — Надо бы прочистить тебе голову и откачать из нее всю отраву. Правда, что в ней тогда останется?
Филдз побагровел. Хейман зашагал по комнате. Чувствовалось, сколь потрясен он словами Колффа. И мне как-то сразу стало не по себе. Если уж Колфф признал, что Ворнан — посланец будущего, какой же смысл утверждать обратное? Факты накапливались. Возможно, сказанное Колффом — плод воображения его помутненного алкоголем мозга. Возможно, Эстер неправильно истолковала результаты медицинского обследования. Возможно. Или невозможно. Господи, как же мне не хотелось, верить, что Ворнан — путешественник во времени, ибо тогда пришлось бы признать, что все мои научные достижения — фикция. С болью в душе я осознавал, что нарушаю неписаный кодекс ученого, пытаюсь опереться не на факты, а на созданную мною систему понятий. Но система разваливалась. Как долго я буду держаться за нее? Когда я признаю то, что уже признали Эстер и Колфф? Когда Ворнан прямо на моих глазах отправится обратно в будущее?
— Почему бы тебе не прокрутить пленку, Ллойд? — предложила Элен.
— Да, да, пленка, — Колфф достал миниатюрную кассету, вставил ее в магнитофон. Включил, и мгновенно комната наполнилась мелодичными звуками, переходящими один в другой. Я вслушался. Ворнан словно не говорил, а пел, легко, свободно, меняя тембр и высоту тона. Иной раз я улавливал знакомый слог, но не понимал ничего. Колфф шевелил пальцами, кивал, улыбался, покачивал ногой, то и дело бормотал:
— Ну, вы видите? Видите?
Но я ничего не видел, как и не слышал. Из динамиков лился чистый звук, то перламутровый, то лазурный, то темно-бирюзовый, загадочный, непостижимый. Лента кончилась, а мелодия голоса Ворнана еще звучала в комнате. И я знал, что пленка эта ничего не доказывает, во всяком случае, мне, хотя Ллойд и считал эти звуки языком, берущим начало от английского. Колфф неторопливо поднялся, вытащил кассету, повернулся к Элен. Благоговение на ее лице свидетельствовало о том, что несколько мгновений назад она приобщилась к священному таинству.
Глава 12
Наш караван продолжал путь на запад, из засыпанного снегом Денвера в солнечную Калифорнию, но уже без меня. Я не находил себе места, мне не терпелось хоть на какое-то время уехать от Ворнана, Хеймана, Колффа и остальных. Мы уже почти месяц колесили по Америке, и усталость и напряжение дали о себе знать. А потому я обратился к Крейлику с просьбой о коротком отпуске. Он не возражал, и я тут же укатил на юг, в Аризону, пообещав, что присоединюсь к остальным через неделю, в Лос-Анджелесе.
Расстался я с ними в начале января, вернулся в середине февраля, так что нельзя сказать, что разлука была долгой. Однако для нашего духовного мира время, похоже, бежало куда быстрее. Они заметно изменились. Джек осунулся, выглядел раздраженным, словно плохо спал по ночам. Движения его стали резкими, порывистыми, как у того Джека, что выпускником института пришел в мою лабораторию много лет тому назад. Он как бы вернулся в прошлое. Спокойствие жителя пустыни покинуло его. Напряжение чувствовалось и в Ширли. Золотой блеск ее волос поблек, черты лица заострились. Я видел, как на ее шее то и дело вздувались жилы. Свою озабоченность она пыталась скрыть чрезмерной веселостью. Смеялась слишком часто и громко. И голос стал неестественно пронзительным. Она как-то разом постарела. Вначале января выглядела лег на двадцать пять, хотя ей уже перевалило за тридцать. Теперь же казалось, что она разменяла пятый десяток. Все это я заметил в первые минуты, когда все перемены видны особенно отчетливо. Но никак не прокомментировал увиденное. А первым заговорил Джек.
— Ты выглядишь уставшим, Лео. Наверное, эта поездка отняла у тебя много сил.
— Бедный Лео, — добавила Ширли. — Все эти мотания из города в город. Тебе нужно отдохнуть. Смог бы ты задержаться дольше чем на неделю?
— Неужели я такой плохой? — улыбнулся я.
— Немного аризонского солнца, и будешь как огурчик, — ответила Ширли и рассмеялась громко и пронзительно.
В тот первый день мы в основном и загорали. Втроем лежали на солярии под аризонским солнцем. После нескольких недель зимы я впитывал в себя тепло. С обычным для них тактом в первый день они ни единым вопросом не коснулись моего нынешнего занятия. Разговор шел лишь о пустяках, а вечером мы поужинали бифштексом и бутылкой выдержанного вина. И когда, наевшись до отвала, я улегся на толстый ковер в гостиной, а из динамиков полилась чарующая музыка Моцарта, все, что я видел и слышал за последние недели, начало удаляться от меня и вскоре уже напоминало полузабытый фильм.
Утром я проснулся рано, еще не привыкнув к смене часовых поясов, и пошел прогуляться. Когда я вернулся, Джек уже проснулся. Он сидел на скамье и что-то вырезал на стволе засохшего дерева.
— Лeo, ты что-нибудь выяснил насчет… — выпалил он, едва я приблизился.
— Нет.
— …преобразования энергии.
Я покачал головой.
— Я пытался, Джек. Но от Ворнана можно узнать лишь то, что он сам хочет сказать тебе. А добиться от него чего-либо конкретного просто невозможно. В увиливании от прямого ответа ему нет равных.
— Я не нахожу себе места, Лео. Если мое открытие стало причиной гибели цивилизации…
— Пожалуйста, перестань. Ты лишь отодвинул границу непознанного, Джек. Опубликуй свою работу, получи Нобелевскую премию и думать забудь о том, что может за этим последовать. Ты же чистый теоретик. Нечего мучить себя из-за того, что кто-то найдет, как применить на практике выведенные тобой уравнения.
— Люди, придумавшие бомбу, наверное, говорили себе эти же слова, — пробормотал Джек.
— Что-то я не припомню, чтобы в последнее время сбрасывали бомбы. А вот в твоем доме автономный реактор. Тебе пришлось бы топить печь, если бы эти парни не открыли цепную реакцию.
— Но их души… их души…
Я не выдержал.
— Мы глубоко чтим их души! Они были учеными, делали все, что в их силах, и кое-чего достигли. Да, они изменили мир, но другого выхода у них не было. Шла война, ты помнишь об этом? Цивилизации грозила гибель. Их творение принесло немало горя, но и много добра. Ты же ничего не изобрел. Только написал уравнения, вывел основные принципы. Но уже переживаешь, словно предал человечество. Джек, ты лишь воспользовался тем, что даровано тебе природой. И…
— Хорошо, Лео, — прервал он меня. — Признаю себя виновным в склонности жаловаться на судьбу. Приговори меня к смерти и давай сменим тему. Что ты можешь сказать об этом Ворнане? Он действительно прибыл из будущего? Или шарлатан? Ты же общался с ним лично.
— Хорошо, Лео, — прервал он меня. — Признаю себя виновным в склонности жаловаться на судьбу. Приговори меня к смерти и давай сменим тему. Что ты можешь сказать об этом Ворнане? Он действительно прибыл из будущего? Или шарлатан? Ты же общался с ним лично.
— Я не знаю.
— Лео в своем репертуаре! — со злостью воскликнул Джек. — Всегда ухватывающий суть! Всегда готовый дать однозначный ответ!
— Все не так просто, Джек. Ты видел Ворнана на экране?
— Да.
— Тогда ты знаешь, что личность он неординарная. Хитрец, каких я еще не встречал.
— Но интуиция тебе что-то да подсказывает, Лео. Из будущего он или мошенник?
— Ворнан тот, за кого себя выдает.
— Человек из две тысячи девятьсот девяносто девятого года?
— Путешественник во времени, — подтвердил я.
За моей спиной фальцетом рассмеялась Ширли.
— Так это прекрасно, Лео. Ты наконец понял, как ужиться с иррациональным, противоречащим здравому смыслу.
Она возникла позади нас, обнаженная утренняя богиня, ослепительно прекрасная, с развевающимися на ветру волосами. И лишь глаза неестественно ярко блестели.
Иррациональное — опасная любовница. И мне не в радость делить с ней постель.
— А почему ты думаешь, что он из будущего? — Джеку требовались доказательства.
Я рассказал ему об анализе крови и лингвистическом эксперименте Ллойда Колффа. Добавил личные впечатления. Ширли сияла. Джек хмурился.
— Ты ничего не знаешь о научных принципах, позволивших осуществить перемещение во времени?
— Абсолютно ничего. Он не сказал ни слова.
— Он не хочет, чтобы две тысячи девятьсот девяносто девятый год наводнили волосатые варвары, построившие маши-пу времени по полученному от него описанию.
— Может, дело и в этом. Безопасность прежде всего.
Джек закрыл глаза. Качнулся назад, вперед.
— Если он не шарлатан, тогда преобразование энергии — не фантазия, и существует возможность…
— Перестань, Джек! — рявкнул я. — Хватит об этом!
Джек мотнул головой, поднялся.
— Не позавтракать ли нам? — предложил я.
— Как насчет форели, прямо из морозильника?
— Отлично, — и я шлепнул Ширли по упругой ягодице, подтолкнув к дому.
Мы с Джеком последовали за ней. Он заметно успокоился.
— Я бы хотел побеседовать с Ворнаном. Минут десять, не более. Ты сможешь это устроить?
— Сомневаюсь. Личные встречи разрешают лишь очень немногим. Администрация строго следит за этим, во всяком случае, старается следить. И если ты не епископ, президент холдинговой компании или знаменитый поэт, шансов у тебя практически нет. Да это и неважно, Джек. То, что тебя интересует, ты от него не узнаешь. Я в этом уверен.
— Однако я хотел бы попытаться. Имей это в виду.
Я пообещал, что постараюсь ему помочь, но предупредил, что скорее всего из этого ничего не выйдет.
За завтраком мы говорили о другом. Потом Джек ушел к себе поработать над какой-то рукописью, а мы с Ширли перебрались на солярий. Она сказала, что волнуется за Джека. Тот поглощен одной мыслью: что подумают о нем в будущем? И она не знала, чем его отвлечь.
— Для меня это не новость, Лео. Это все продолжается с первых дней нашего знакомства, когда он работал в твоей лаборатории. Но с появлением Ворнана он резко изменился к худшему. Теперь абсолютно уверен, что его открытие изменит ход истории. На прошлой неделе он заявил, что лишь порадуется, если апокалипсисты окажутся правы. Он хочет, чтобы мир взорвался в следующем январе. Он болен, Лео.
— Но это болезнь, которую он не пытается излечить.
Она наклонилась ко мне и едва слышно прошептала:
— Ты от него что-нибудь скрываешь? Скажи мне правду. Ворнан что-то сказал насчет энергии?
— Ничего. Клянусь тебе.
— Но если ты действительно веришь, что он из…
— Верю, но не убежден до конца. Меня останавливают известные мне научные данные.
— А если их отбросить?
— Я верю.
Мы помолчали. Взгляд мой скользил по ее спине, великолепным бедрам. Капельки пота выступили на ее загорелых ягодицах. Пальчики ног сжимались и разжимались, выдавая ее волнение.
— Джек хочет встретиться с Ворнаном.
— Я знаю.
— И мне хочется. Признаюсь тебе, Лео. Я его хочу.
— Как и большинство женщин.
— Я никогда не изменяла Джеку. Но с Ворнаном бы изменила. Конечно, я призналась бы Джеку. Но меня тянет к нему. Увидев его на экране, я захотела отдаться ему. Я шокирую тебя, Лео?
— Не говори ерунды.
— Меня успокаивает только одно — у меня нет ни единого шанса. В очереди передо мной, должно быть, миллион женщин. Ты заметил, Лео, какая волна истерии поднялась вокруг этого человека? Прямо-таки культ. Своим появлением он выбил почву из-под ног апокалипсистов. Прошлой осенью все только и говорили о скором конце света. Теперь же речь идет о нашествии туристов из будущего. Я наблюдаю по телевизору за лицами людей, что всюду следуют за Ворнаном. Они его боготворят, готовы молиться на него. Он стал для них мессией. Ты со мной согласен?
— Конечно. Я же не слепой, Ширли. И вижу то же самое, только в непосредственной близости.
— Меня это пугает.
— И меня.
— А когда ты сказал, что он не шарлатан, ты, твердолобый Лео Гарфилд, я испугалась еще больше, — вновь пронзительных смех. — Мы тут живем, словно на краю света, и иногда возникает ощущение, что мир весь сошел с ума, за исключением меня и Джека.
— Но в последнее время у тебя появились сомнения и в отношении Джека.
— О, да, — ее рука накрыла мою. — Почему люди так реагируют на Ворнана?
— Потому что впервые видят такого, как он.
— Он же не первый из тех, в ком горит искра божья.
— Никто из них не объявлял себя посланцем будущего. И он первый в эпоху глобальной информационной сети, Весь мир видит его в трехмерном изображении и цвете. Он приходит к ним в дом. Его глаза… его улыбка… Он — лидер, Ширли. И люди это чувствуют. Даже через экран. А уж при непосредственном общении тем более.
— И чем все закончится?
— Очевидно, он вернется в две тысячи девятьсот девяносто девятый год и напишет бестселлер о своих примитивных пращурах.
Ширли рассмеялась, и разговор сошел на нет. Ее слова взволновали меня. Нет, я не удивился, узнав, что ее тянет к нему. В этом она была неодинока. Расстроило ее желание рассказать мне обо всем. Я вроде бы стал ее доверенным другом, с которым делятся самым сокровенным, и это меня злило. Женщина может рассказывать о своих тайных желаниях гаремному евнуху, другой женщине, но не мужчине, который, о чем она прекрасно знала, сам, пусть и в другой ситуации, имел бы на нее виды. Она же не могла не осознавать, что меня останавливает лишь уважение к ее семье. Иначе я, возможно, предложил бы ей разделить со мной ложе и скорее всего не получил бы отказа. Так почему она поведала мне о своих чувствах к Ворнану, понимая, что ее слова причинят мне боль? Или она думала, что со моей помощью ей удастся заполучить Ворнана в свои объятия? Что из любви к ней я стану сутенером?
Еще долго мы нежились на солнышке, а потом пришел Джек.
— Показывают Ворнана. Он в Сан-Диего. Дает интервью теологам и философам. Хотите посмотреть?
Пожалуй, что пет, подумал я. Я приехал сюда, чтобы отдохнуть от Ворнана, по и здесь говорят только о нем. И не успел разлепить губы, как Ширли сказала: «Да». Джек включил ближайший от нас экран, и тут же перед нами возник Ворнан, совсем как живой, лучащийся обаянием. Камера крупным планом показала его собеседников: пятеро крупнейших специалистов эсхатологии[15]. Я узнал длинный нос и кустистые брови Милтона Клейхорна, одного из научных столпов университета Сан-Диего, который, как говорили, в своих изысканиях пытался отделить Христа от христианства. Рядом сидела доктор Наоми Герстен, маленькая, худенькая, в карих глазах которой отражались шесть тысячелетий страданий еврейского народа. И трое остальных показались мне знакомыми: вероятно, они представляли наиболее значимые религиозные общины. Дискуссия уже шла полным ходом, но мы успели к самому интересному. Ворнан в какой уж раз потряс мир.
— …Так вы говорите, что в вашем времени нет религиозных объединений? — спрашивал Клейхорн. — Произошло полное отрицание церкви?
Ворнан кивнул.
— Но сама религиозная идея, — Клейхорн возвысил голос. — Она-то не может исчезнуть! Это же доказано временем! Человек должен определить взаимоотношения границ Вселенной и собственной души. Он…
— Быть может, — вмешалась доктор Герстен, — стоит поставить вопрос несколько иначе. Скажите, пожалуйста, понимаете ли вы, что мы подразумеваем под религией?
— Конечно. Это признание зависимости человека от более могучих внешних сил, — и Ворнан ослепительно улыбнулся, довольный собой.