Словом, свадьбу отложили — впредь, до выздоровления ноги жениха.
Дальше события стали разворачиваться совсем уж непредвиденно и анекдотично. Знак «Опасная зона» никто убрать не решался, включая милицию. Соответственно, нога у жениха продолжала болеть и болеть.
Это — во-первых. Во-вторых, и другие брачащиеся пары начали суеверно пятиться от Дворца. Не станем преувеличивать — утверждать, что Дворец вовсе опустел и зарос паутиной. Это была бы уже пародия, а не жизненный факт. Нет, конечно, отдельные, наиболее сознательные, пары туда все-таки шли. Однако многие и не решались. Что, в общем-то, нетрудно понять. Ведь другой человек, может, полгода себя уговаривал жениться: дескать, ничего в этом такого уж особенно страшного нет, бог не выдаст — свинья не съест, не все жены змеи, и семейному как-нибудь проколотиться можно… И вот, допустим, уговорил он себя, с трепетом ступает на крыльцо Дворца бракосочетаний — а тут ему это жуткое напоминание. Как он себя должен чувствовать?
А иные, трезво мыслящие люди, допускали вполне реальную опасность. Вдруг, мол, в момент скрепления уз, на пороге, так сказать, новой счастливой жизни поблизости что-нибудь взорвется к чертовой бабушке?
Короче говоря, приток брачащихся во Дворец значительно снизился, и администрация забила тревогу. Особенно настойчиво забила тревогу буфетчица от треста ресторанов и кафе, у которой горел план по шампанскому.
Тогда директор Дворца Агнесса Викторовна, энергичная женщина, начала действовать. Стала звонить в разные инстанции и писать обоснованные письма: так, мол, и так, когда же, наконец, уважаемые, в кавычках, строители закончат свои подземные коммуникации (или чего они там роют)? Сообщаем, что в результате их нерасторопности резко упало число заключаемых браков, а это, при условии низкой рождаемости, может привести к чреватым последствиям.
В соответствующих организациях встрепенулись: вот это изюм! — трудящиеся сигнализируют, требуют заканчивать работы, а мы, оказывается, к ним еще не приступали! Как могло получиться?
Срочно пригнали два экскаватора — с прямой и обратной лопатами. Перед Дворцом выкопали траншею, с левого крыла отрыли котлован и начали отбойными молотками долбить фундамент.
Ну, естественно, в такой нервозной обстановке побили экскаваторами окна — и Дворец временно пришлось закрыть на ремонт.
…С неделю назад он открылся — после того, как вставили стекла и залатали цементным раствором дыры в фундаменте.
Осталась пока незасыпанная траншея, но через нее перебросили дощатый мостик с перилами.
Первым по мостику прошел Гена Тубейкин, ведя под руку вернувшуюся к нему Свету Дергачеву. Накануне Гена, пользуясь вечерним временем, выдернул знак «Опасная зона», отнес за два квартала и ткнул его в клумбу перед краеведческим музеем. А на днях у Гены и Светы была студенческая свадьба. Я попал на нее по линии своего приятеля Филиппа Власюка — дальнего родича Гены.
Вот там-то подвыпивший Власюк и посвятил меня во все подробности рассказанной истории.
Откровенно говоря, я не поверил бы Власюку, зная его склонность к фантастике.
Если бы не один дополнительный факт.
Когда мы возвращались со свадьбы, Власюк возле краеведческого музея упал в свежеотрытую канаву, разорвал бостоновый костюм и выбил два зуба.
Выкарабкавшись наверх, он схватил какую-то палку с прибитым к ней не то фанерным, не то железным листом и хотел бежать назад, в общежитие, чтобы проучить этого сопляка Генку.
Я удержал Власюка…
Вечер был, свер кали звезды…
Наше внимание привлекла заметка в областной молодежной газете:
«Хорошо, интересно прошел вечер отдыха в общежитии технического училища мастеров мясо-молочной промышленности. После большого концерта художественной самодеятельности состоялись показательные выступления спортсменов, литературная викторина и КВН — остроумием померялись команды холодильщиков и кулинаров. Вечер закончился осенним балом с вручением призов за лучшие танцы. Славно повеселилась молодежь! С отличным настроением разошлись ребята и девушки по своим комнатам».
Стоп! — сказали мы себе. — Уж не тот ли это вечер, который?.. Если он самый, тогда из поля зрения корреспондента выпала одна его особенность, о которой нам стало известно из достоверных источников и про которую мы считаем себя обязанными рассказать здесь — в дополнение к этому, довольно подробному, но все же не исчерпывающему сообщению.
В тот вечер вахтер общежития тетя Уля Крынкина попросила себе отгул, ссылаясь на то, что молодежь, дескать, так и так, пробулгачится теперь до утра и караулить, стало быть, некого. Просьбу тети Ули удовлетворили, и она, на законных основаниях, покинула свой пост. Уход вахтера Крынкиной повлек за собой мелкое нарушение режима — наружная дверь после соответствующего часа оказалась незапертой. Пользуясь этим обстоятельством, в подъезд общежития забрели трое молодых людей: гроза Закамышинского жилмассива Георгий Васюков по прозвищу «Махно» и два его приятеля — Хрыч и Козел.
Молодые люди выпили там четыре бутылки «Розового крепкого» и, достав огрызок свечи, занялись игрой в подкидного дурака — с передачей и небитыми пикями. Такой, усложненный дурак — игра, как известно, умственная, вынуждает шевелить извилинами. В процессе шевеления приятели смолили одну папиросу за другой и скоро прикончили весь запас курева. Тогда они раскинули еще один кон, но уже не на дурака, а на то, кому бежать в магазин.
Бежать выпало Хрычу.
— А башлей-то нет, — сообщил он.
Васюков и Козел обшарили карманы — нашли четыре копейки. И все приуныли.
Но тут закончилось первое отделение концерта самодеятельности, и в коридор выскочил перекурить участник спектакля Володя Мухин.
— Хрыч, знаешь этого доходягу? — спросил Васюков.
— Володька, — ответил Хрыч. — Артист ихний… Привет, Муха! — крикнул он. — Дай закурить.
— Да вот, ребята, только одна и была, — показал сигаретку Володя.
— Ну, дай на пачку «Бсломора».
— Нету, — уныло соврал Володя. Дело в том, что у Мухина имелось восемьдесят четыре копейки, которые он предполагал растянуть до стипендии, и, конечно, отдать часть из них Хрычу было бы чистейшим безумием.
— Ты!.. Чарли Чаплин! — вмешался Васюков. — А ну иди сюда. Считать умеешь? — и он толкнул ногой загремевшие бутылки из-под «Розового крепкого». — Мы же не задаром. Завтра по утрянке сдашь их — и возвратишь свои капиталы. Еще на котлетку останется. С макаронами.
— Да ей-богу, ребята, — забормотал Мухин, — у нас стипешка только через два дня…
— А ты дуй, займи у кого-нибудь, — посоветовал Васюков. — Для друга, а? — он хлопнул по плечу Хрыча. — Для лучшего. — У кого же сейчас займешь, — тоскливо сказал Володя. — Все без денег.
— У, жмот! — остервенился Васюков. — Ну-ка, Козел, сделай ему физзарядку!
— Откройте форточку, вытряхните коврик! — дурашливо заорал Козел и особым приемом схватил Мухина за нос.
— Ини-раз! Иии-два! Встали — присели! — начал отсчитывать он, заставляя бедного артиста приседать и разгибаться.
После основательной физзарядки Володя Мухин выложил свои восемьдесят четыре копейки.
— А еще темнил! — зло сказал Васюков и ребром ладони рубанул Мухина по шее. — Беги отсюда, пока я добрый! Да не вздумай там никнуть!
Хрыч, зажав в кулаке мелочь, помчался за папиросами.
Володя Мухин — на сцену: антракт уже кончался. Во втором отделении он изображал подвыпившего хулигана, и сцена эта прошла с колоссальным успехом, благодаря красному носу исполнителя, слезящимся глазам и очень естественному заиканию.
А Васюков и Козел остались скучать в подъезде.
Но скучали они недолго. Скоро в коридор выскочил Женя Дубейко. Он выскочил размяться перед показательными выступлениями на параллельных брусьях. Для начала Женя прошелся на руках, потом стал приседать — поочередно то на правой, то на левой ноге.
— Г-гы! — уставил на него палец Козел. — Глянь, Махно, — физзарядка! Сам делает!
— Заткнись, дура!.. Клиента спугнешь. — сказал Васюков и окликнул Дубейко: — Парень! Купи у нас бутылки. Со скидкой отдаем — за тридцать копеек. А ты их поутрянке в киоск — и разбогатеешь. Верный бизнес.
Женя Дубейко, только что погулявший на руках и чувствовавший, как напряжены под рубашкой его мышцы, дерзко ответил, что он в гробу видел такой бизнес и таких бизнесменов.
— А ты горячий! — удивленно протянул Васюков. — Ну-ка, Козел, сделай ему холодный душ!
Козел сграбастал Дубейко грязными лапищами за уши, пригнул к земле и поплевал на дубенкинскую макушку.
— Больше не шипит! — радостно оскалился он. — Остудился!
…Пока Хрыч бегал за папиросами, Васюков и Козел еще дважды успели сбыть бутылки. Капитан команды холодильщиков Арнольд Гвоздиковский, вышедший в коридор сосредоточиться перед решающим туром поединка с кулинарами, отдал деньги безропотно. Заартачившемуся же отличнику учебы Федору Брыкину пришлось сделать «физзарядку» и «холодный душ».
— А ты горячий! — удивленно протянул Васюков. — Ну-ка, Козел, сделай ему холодный душ!
Козел сграбастал Дубейко грязными лапищами за уши, пригнул к земле и поплевал на дубенкинскую макушку.
— Больше не шипит! — радостно оскалился он. — Остудился!
…Пока Хрыч бегал за папиросами, Васюков и Козел еще дважды успели сбыть бутылки. Капитан команды холодильщиков Арнольд Гвоздиковский, вышедший в коридор сосредоточиться перед решающим туром поединка с кулинарами, отдал деньги безропотно. Заартачившемуся же отличнику учебы Федору Брыкину пришлось сделать «физзарядку» и «холодный душ».
Денег в результате набралось изрядное количество, и возвратившегося Хрыча сгоняли еще за двумя бутылками «Розового крепкого».
После этих двух бутылок Козел окончательно захмелел и отказался играть в карты.
— У меня тут где-то баба знакомая, — сказал он. — Щас я ее приволоку.
И он поперся на второй этаж, в красный уголок. У приоткрытых дверей красного уголка дежурил какой-то жиденький хлопчик.
— Папаша, — сказал ему Козел. — Вызови Любку.
— Пока нельзя! — строго ответил дежурный. — Она как раз призы вручает.
— Ах ты, рожа! — возмутился Козел. — А хочешь, я тебе физзарядку сделаю?
И сделал…
Вот, собственно, те немногие детали, которыми хотелось дополнить вышеприведенное сообщение газеты. Все же остальное в заметке изложено верно. Вечер, действительно, прошел интересно и насыщенно, ребята к девушки славно повеселились и с отличным настроением разошлись по своим комнатам.
Четыре страницы про любовь
Страница перваяВитя Бочукин до восемнадцати лет за девушками не ухаживал. Не потому, что он был убежденным женоненавистником, а просто времени не хватало. То надо было перестраивать гардероб в соответствии с резко крутнувшейся модой: расклешивать штанины, замуровывать карманы с боков и прорезать спереди; то копить деньги на портативный магнитофон, а потом бегать с ним по друзьям — записывать на пленку песенки Эдит Пиаф и Высоцкого; то… да, впрочем, мало ли забот в наш стремительный век у юного джентльмена, каковым являлся Витя Бочукин.
А тут вдруг Вите пришла повестка. В указанный день он явился в военкомат, и там ему сообщили, что через неделю забреют в армию, в полном соответствии с законом о всеобщей воинской обязанности. Взволнованный Витя возвращался из военкомата на такси и не утерпел — поделился своими новостями с водителем.
Таксист, оказавшийся довольно бойким на язык товарищем, присвистнув, сказал:
— Теперь у тебя, братка, на всю эту неделю одна должна быть задача — по девкам шуровать. Так, чтобы дым коромыслом. Минимум — двадцать четыре часа в сутки. А то загонят тебя куда-нибудь, где Макар телят не пас, будешь локти кусать. Я сам три года отбухал в нашей группе войск — только в кино баб и видел.
Витя Бочукин учел наставления таксиста и в оставшиеся дни кое-что в этом направлении успел провернуть. А именно: на другой же день он разыскал одну свою полузабытую знакомую Ниночку Куликову и пригласил ее в кино.
Ниночка не заставила себя долго упрашивать. Во-первых, потому, что за последнее время ее как-то мало приглашали в кино или на танцы, а во-вторых, потому, что сердце Ниночки было, в принципе, свободно. То есть, вообще-то, она переписывалась с одним школьным товарищем — Сергеем Терешкиным, третий год дослуживающим на Дальнем Востоке в бронетанковых войсках. Но переписка эта была исключительно дружеской, по крайней мере со стороны Ниночки. Никаких торжественных клятв она Сергею Терешкину не давала и, значит, имела пока что право выбирать и маневрировать.
Так вот, Витя Бочукин, не встретив отказа, сводил Ниночку в кино на два сеанса и, соответственно, дважды проводил домой. Заметил, что каких-либо значительных слов между ними сказано не было. Ниночка выжидающе молчала, предоставив инициативу своему неожиданному кавалеру, а Витя был избавлен от необходимости разговаривать, поскольку при нем находился его спасительный магнитофон. Гуляли они поэтому, как все нормальные люди. То есть Витя левой рукой держал Ниночку за шиворот, а правой нажимал на клавиши магнитофона, подбирая соответствующие моменту лирические мелодии.
Возможно, конечно, что Витя Бочукин и собирался в дальнейшем повесить на стенку магнитофон и конкретно поговорить с Ниночкой, взять с нее, допустим, обещание — что-нибудь наподобие: «Жди меня, моя Маруся, чаще шли приветы…» Могли у него быть такие планы. Однако осуществить их Бочукин не успел.
На этом можно было бы закончить первую из страниц, но, справедливости ради, следует, наверное, упомянуть еще об одном факте, пусть даже ничего существенного не прибавляющем к рассказанному выше.
А факт следующий. В тот день, а вернее, вечер, когда, по подсчетам, Витя Бочукин должен был отбывать к месту прохождения службы, в квартире у Ниночки Куликовой зазвонил телефон.
— Внимание! — сказал деревянный голос. — С вами будет говорить Фантомас!
Некоторое время из трубки доносился нестройный шум, потом вроде бы забренчала гитара и другой голос, чем-то знакомый, с надрывом пропел:
— Вы солдаты, мы ваши солдатки!..
Дальше певец, видимо, забыл слова, шумно всхлипнул и сказал:
— Нинка!.. И-эх!.. А ты, моя хорро-шая… та-рам-там-там-та-та!..
Вот и все.
Страница втораяНедели через две после этих событий вернулся из армии демобилизованный младший сержант Серега Терешкин. Серега вернулся и сразу же начал обустраиваться в мирной жизни, причем с необыкновенной какой-то планомерностью и четкостью, особенно заметными на фоне штатской расхлябанности и суеты.
Правда, первые три дня Серега гулял в кругу родственников и друзей. Но даже гулянка была аккуратная, без куража и безобразий. Хотя и обильная.
На четвертый день Серега поднялся рано, безо всякой опохмелки уничтожил восемнадцать штук оладий со сметаной, запил их литровой кружкой чая и, распихав по карманам гимнастерски документы, строевым шагом направился прямо в автохозяйство № 4. В то самое автохозяйство, откуда он три года назад уходил в армию с должности ученика слесаря, а теперь возвращался классным водителем, дизелистом и мотористом.
А уже на шестой день, оказавшийся первой выходной субботой, Серега Терешкин предложил Ниночке Куликовой стать его женой.
И Ниночка согласилась.
Подружкам Ниночка объяснила свою сговорчивость так:
— А, надоело, девки! Я же с ним три года переписывалась, восемь общих тетрадей извела. А теперь что — этому обормоту Витьке еще три года писать? На фиг надо! Что я им — член-корреспондент?..
Мы крепко подозреваем, что за этим, модным нынче, практицизмом Ниночки скрывалось нечто другое, вполне, может быть, возвышенное чувство: любовь, скажем, или по крайней мере, увлечение. Потому как, честно говоря, бравый и симпатичный Серега Терешкин настолько превосходил своим видом и положительностью окружающих длинноволосых юнцов, что, безусловно, мог покорить сердце любой девушки. Нельзя также сбрасывать со счета и предварительную трехлетнюю переписку. Однако в наши намерения не входит разоблачать притворство Ниночки или судить ее за то, что она произнесла эти никчемные слова вместо каких-нибудь романтических, вроде: «Я вся горю, не пойму отчего…»
Ну, словом, так это было или по-другому, а через положенный месяц Серега повез Ниночку во Дворец бракосочетаний.
Ехали они в такси. Водитель им попался довольно словоохотливый.
— Это ты, братка, правильно делаешь, — говорил он, полуоборачиваясь к жениху. — Раз перешел на мирные рельсы — первым делом строй крепкую семью. Я сам, братка, три года отбухал в группе наших войск. А как вернулся, так Лельку свою за рога и в ЗАГС. Ну, сперва, конечно, подсыпал ей для профилактики. Жалко, ухажеру ее не успел рожу начистить — его, козла, дня за два до этого на флот забрали служить…
Страницы третья и четвертая,опубликованные в многотиражке завода электрооборудования под заголовком:
«СОЛДАТСКАЯ ОБИДА» (Открытое письма рядового Виктора Бочукина обмотчице Нине К.)
От редакции:
Нелегка солдатская служба: подъемы, тревоги, утомительные ночные марш-броски, постоянная шлифовка боевого мастерства. Но вернутся солдаты в казармы, прочтут письма от родных и близких, от невест и любимых, и посветлеют их обветренные лица. Радуют воинов весточки из дома, особенно от верных подруг, от таких замечательных девушек, которые, как справедливо замечает рядовой энского подразделения Виктор Бочукин, «вместе с нами служат и в стужу спешат на ученье, в прицел с нами верно глядят и в город идут в увольненье…»
Но бывают, к сожалению, и другие письма, от которых обида сжимает сердце солдата. Вот на такое-то письмо прислал ответ в редакцию наш земляк В. Бочукин. Печатаем его с небольшими сокращениями. «Здравствуй, когда-то дорогая Нина! Я получил твое письмо, в котором ты цинично сообщаешь, что вышла замуж. А ведь не прошло и двух месяцев, как мы простились в том светлом парке над тихою рекой. Твое письмо, Нина, мы читали всем взводом, и ребята, как один, возмущались твоим бессовестным и развязным поведением. «Плюнь на нее! — говорили они, выражая свое осуждение. — Еще встретишь настоящую девушку, а не такую фальшивую лгунью».