- Вот что, Катя, - твердо промычал он, покачав, однако, головой, - нам уже невмоготу за тобой ухаживать. У Натальи сердечные приступы, того гляди помрет. Во мне даже веселия не стало. Все об этом говорят. Мне страшно оттого, - тихо добавил он.
Старушка Екатерина Петровна замерла на постели, голова онеподвижела, а глаза глядели на потолок, а может быть, и дальше.
- С Мити толку нет: молодой, но пьяный, больной умом и ничего не хочет. Управы на него нет. Денег нет. Сил нет.
Наталья Петровна побледнела и откинулась на спинку стула, ничего не говоря.
- Ты же все равно умрешь скоро, - сквозь углубленную тишину добавил дед Василий.
- И што? - еле-еле, но спокойно проговорила Катерина.
- Тянуть мы больше не можем, - прошептала Наталья. - И чево тянуть-то?
- Конец-то один, Катерина. Ну проживешь ты еще полгода, ну, месяцев семь, и что толку? И себя изведешь, и нас раньше времени в могилу отправишь, вставил Василий.
- А я не могу тотчас помереть, родные мои. Нету воли, - проговорила Екатерина Петровна и положила голову поудобней на подушке.
- Попить дать? - спросила сестра.
- Дай.
И та поднесла водички. Старушка с трудом выпила.
- Ну?
- Что "ну", Катерина, - оживился Василек. - Тебе и не надо чичас умирать. По своей воле не умрешь. Давай мы тебя схороним. Живую, - Василек посерьезнел. - Смотришься ты как мертвая. Тебя за покойницу любой примет. Схороним тихо, без шпаны. Ты сама и заснешь себе во гробе. Задохнешься быстро, не успеешь оглянуться. И все. Лучше раньше в гроб лечь, чем самой маяться и нас мучить. Думаешь, боязно? Нисколько. Все одно - в гробу лежать. Мы обдумали с Натальей. А Митя на все согласен.
Воцарилась непонятная тишина. Наталья стала плакать, но дедок ничего, даже немного повеселел, когда выговорился до конца. Екатерина долго молчала, все сморкалась.
Потом сказала:
- Я подумаю.
Наталья взорвалась:
- Катька! Из одного чрева с тобой вышли! Но сил нет! Уйди подобру-поздорову! А я потом, может быть, скоро - за тобой! Способ хороший, мы все обдумали, все концы наш районный врач, Михаил Семенович, подпишет, скажем ему, померла - значит, померла. Сомнений у него ни в чем нет, он тебя знает.
Василек насупился:
- Ты, главное, Катерина, лежи во гробу смирно, не шевелись. А то тебя же тогда и опозорят. И нас всех. А не шевелишься - значит, тебя уже нету... Все просто.
Катерина Петровна закрыла глаза, сложила ручки и тихо вымолвила:
- Я еще подумаю.
- Ты только, мать, скорей думай, - почесал в затылке Василек. - Времени у нас нету и сил. Если тянуть, то ты все равно помрешь, но и Наталью утащишь. А что я один без двоюродных сестер делать буду? Пустота одна, и веселье с меня спадет. Благодаря вам и держусь.
Наталья всплакнула.
- Умирать-то ей все же дико, Васек.
- Как это дико? А что такое умирать? Просто ее станет нету, и все, но, может, наоборот, нас станет нету, а она будет. Чего думать о смерти-то, если она загадка? Дуры вы, дуры у меня. И всю жизнь были дуры, за что и любил вас.
Екатеринушка вздохнула на постели.
- Все время нас с Наташкой за дур считал, - обиженно надула она старые умирающие губки. - Какие мы дуры...
- У нас только Митя один дурак, - вмешалась вдруг Наталья. - Да муж мой, через год пропал... А больше у нас никого и не было. Ты подумай, Катя, глубоко подумай, - обратилась она к сестре. - Мы ведь тебя не неволим. Сама решай. В случае твоего отказа если растянем, то, может быть, вместе и помрем. У Василька вон инфаркт уже был. Один Митяй останется - жалко его, но его ничем не исправишь, даже если мы останемся.
На этом семейный совет полюбовно закончился. Утром все встали какие-то бодрые. Старушка Катерина Петровна стала даже ходить. Но все обдумывала и, думая, шевелила губами.
К вечеру, лежа, вдруг спросила:
- А как же Никифор?
- Что Никифор? - испугался Василек.
- Он мне умирать не велит, - прошептала старушка.
- Да ты бредишь, что ли, Катя? - прервала ее Наталья, уронив кастрюлю. Какой повелитель нашелся!
- Дай я с ним поговорю.
- Как хочешь, Катя, мы тебя не неволим. Смотри сама, - заплакала Наталья.
Привели Никифора. Глаза младенца вдруг словно обезумели. Но это на мгновение. Наталья дала ему конфетку. Никифор съел.
- Будя, будя, - проговорил он со слюной.
И потом опять глаза его обезумели, словно он увидел такое, что взрослые не могут увидеть никогда. А если раньше когда-нибудь и видели, то навсегда забыли - словно слизнул кто-то невидимый из памяти. Но это длилось у Никифора мгновение.
Катерина смотрела на него.
- Одобряет, - вдруг улыбнулась она и рассмеялась шелковым, неслышным почти смехом.
Вечер захватила тьма. Колдун-наблюдатель Козьма внезапно исчез. Наутро Екатерина Петровна в твердом уме и памяти, но робко проговорила, зарывшись в постель:
- Я согласная.
Виден был только ее нос, высовывающийся из-под одеяла. Василек и Наталья заплакали. Но надо было готовиться к церемонии.
- Вам невмоготу, но и мне невмоготу на этом свете, - шептала только Катерина Петровна.
После такого решения она вдруг набралась сил и, покачиваясь, волосы разметаны, заходила по комнате.
- Ты хоть причешись, - укоряла ее Наталья Петровна. - Не на пляже ведь будешь лежать, а в гробу.
Катерина Петровна хихикнула.
Один Митя смотрел на все это, отупев.
- Ежели она сама желает, то и я не возражаю, - разводил он руками, - мне горшки тоже надоело выносить и промывать.
- Ты только помалкивай, - поучал его Василек. - Видишь, люди кругом ненормальные стали. Глядишь, и освистят нас, если что...
- Она-то согласная помереть, но сможет ли, - жаловалась Наталья. - Хорошо бы до опускания в землю померла. По ходу.
Начались приготовления. А Екатерине Петровне стало что-то в мире этом казаться. То у сестры Натальи Петровны голова не та, точно ее заменили другой, страшной, то вообще люди на улице пустыми ей видятся (как присядет Екатеринушка у окошечка), словно надуманными, то один раз взглянула во двор брат-дедок Василек за столом сидит без ушей. То вдруг голоса из мира пропали, ни звука ниоткуда не раздается, будто мир беззвучен и тих, как мышь.
Старушка решила, что это ободряющие признаки.
Наступил заветный день.
- Сегодня в девять утра ты умерла, Екатеринушка, - ласково сказал дед Василий. - Лежи себе неподвижно на кровати и считай, что ты мертвая. Наталья уже побежала к врачу, Михаилу Семеновичу, - сообщить.
Старушка всхлипнула и мирно согласилась.
- Не шевелись только, Катя, Христом-Богом прошу, - засуетился Василек. Ведь скандал будет. Еще прибьют и тебя и меня. Зачем тебе это?
- Я согласная, - прошептала тихо старушка.
- А я за Почкаревыми сбегаю. Пусть соседи видят, - и Василек двинулся к двери.
- А где Митька? - еле выдохнула старушка.
Василек разозлился:
- Да ты померла, Катя, пойми ты это. Уже девять часов пять минут. При чем тут Митька? Он сбег от страху и дурости.
- Поняла, поняла, Василий.
- Гляди, какая ты желтая. Покойница на веки вечные.
И Василек хлопнул дверью.
Скоро пришли супруги Почкаревы, просто так, взглянуть. Старушка не храпела, не двигалась, не шипела.
- Тяжело видеть все это, - проговорил Почкарев и тут же исчез.
Почкарева же нет - подошла поближе, внимательно заглянула в лицо Катеринино. Дедок даже испугался и от страха прыгнул в сторону.
- Царствие ей небесное, - задумчиво покачала головой Почкарева. - Старушка невинная, беззлобная была!
- Она уж теперь в раю! - из угла выкрикнул Василек.
- Это не нам решать, - сурово ответила Почкарева и вышла.
- Ну, что? - тихо-тихо спросила Екатеринушка исчезающими бледными губами.
Василек подскочил к ней.
- Спи, спи, Екатерина, - умильным голосом проурчал он. - Спи себе спокойно. Никто тебе не мешает.
Через час пришла Наталья. Отозвала в коридоре Василька.
- Ну, Вася, - зашептала она, - Михаил Семенович так и выпалил: "Да она уж давно должна помереть. Сколько можно". Но для порядку сестру пришлют, чтоб удостоверить смерть, тогда и справку подпишет.
- Когда сестра придет?
- Часа через три обещала.
Екатеринушка лежала, как мертвая, хотя никто не приходил наблюдать ее. Сама по себе лежала мертвецом. Никаких видений уже не было в ее душе.
Прибежал Митя.
- Как дела? - спросил он у матери и кивнул в сторону лжепокойной.
- Подвигаются, - угрюмо ответила Наталья и смахнула слезинку.
Через час старушка шевельнулась. Василек струсил.
- Не надо, Катя, не надо, привыкай. Ждать недолго, скоро схороним.
- Чаю хочу, - громко, на всю комнату сказала Екатерина.
- Многого хочешь, Катя, - осклабился Василек. - Может, тебе еще варенья дать? Покойницы чай не пьють. Терпи.
- Да ладно, давай я ее напою и поисть чего-нибудь дам, хоть она и мертвая, - разжалобилась Наталья.
- Ты что, мать? - заорал вдруг Митя. - Вы ей жрать будете давать, а дерьмо? Что мне ее, из гроба на толчок вытаскивать, что ли, пока она тут будет валяться? Дядя Василий ведь гроб завтра оформит, у него блат. Но пока похоронят, я с ней тут с ума сойду. - Митя даже покраснел от злости и стал бегать по ком-нате.
- Многого хочешь, Катя, - осклабился Василек. - Может, тебе еще варенья дать? Покойницы чай не пьють. Терпи.
- Да ладно, давай я ее напою и поисть чего-нибудь дам, хоть она и мертвая, - разжалобилась Наталья.
- Ты что, мать? - заорал вдруг Митя. - Вы ей жрать будете давать, а дерьмо? Что мне ее, из гроба на толчок вытаскивать, что ли, пока она тут будет валяться? Дядя Василий ведь гроб завтра оформит, у него блат. Но пока похоронят, я с ней тут с ума сойду. - Митя даже покраснел от злости и стал бегать по ком-нате.
- Изувер ты, изувер, - заплакала Наталья, - что ж она, без глотка воды будет три дня в гробу лежать?
- Да, конечно, Наталья, ты права, - смутился Василек. - Небось не обмочится. Как-нибудь выдержим.
- Выдержите, ну и выдерживайте, - рассвирепел Митя. - А если от гроба мочой будет вонять или чем еще - на себя пеняйте. Похороны сорвете. Люди могут догадаться! А я больше таскать ее на горшок не буду, хоть и из гроба.
И он убежал.
- Вот молодежь! - покачал головой Василек. - Все горе на нас, стариков, сваливают.
Екатеринушка между тем была тиха и не сказала ни единого слова в ответ. Наталья, в слезах, из ложечки напоила старушку.
Та умилилась и как-то совсем умолкла, даже душевно.
Пришла медсестра. Василек ее близко к кровати, на которой лежала покойница, не подпущал, но сестра сама по себе еле держалась на ногах от усталости и чрезмерной работы.
- Ну что тут смотреть, - разозлилась она. - Ясное дело - покойница. Приходите за справкой завтра утром. Я побегу.
И побежала. Главное было сделано. Справка о смерти почти лежала в кармане. На следующий день Василек, помахивая этой бумагой перед самым носом чуть-чуть испугавшейся Катеринушки, говорил ей:
- Ну, теперь все, Катя! Документ есть. Гроб завтра будет. И через два-три дня схороним.
- И ты отмучаешься, Катя, и мы, - всхлипывала Наталья.
- Я што, я ничаво, - чуть шамкала старушка, лежа, как ее научили, в позе мертвой.
- Попоить тебя?
- Попои, сестренка, - отвечала старушка. - А то все, все болит. Тяжко.
- Скоро кончится, - заплакал Василек.
Гроб внесли на следующий день. Василек запер дверь на ключ - мало ли что. В комнате оставались еще Наталья Петровна, Митя и будущая покойница.
- Давай, Митька, помогай. Сначала снесем ее на горшок. А потом в гроб.
- Не мучьте меня! - ответил Митя.
- Да я хочу только на горшок, а не в гроб. В гроб - не сегодня, закапризничала вдруг старушка.
- И правда, пусть еще полежит в постели, - вмешалась Наталья. - Зачем сразу в гроб. Сегодня никого не будет, одни свои. Пусть немного понежится в кроватке. Последние часы, - она опять жалостливо всплакнула. - Путь-то далек.
На том и решили. Василек ушел к себе в соседнюю комнату - бредить. Митька сбежал.
Ночью Катеринушка храпела. И Наталье от этого храпа спалось беспокойно.
К утру старушка во сне вдруг взвизгнула: "Не хочу помирать, не хочу!"
И Наталья, обалдевши, голая встала и села в кресло.
"Наверное, все сорвется", - подумала она.
Но проснулась старушка как ни в чем не бывало и насчет того, чтобы бунтовать там, ни-ни. Во всем была согласная.
Но внезапно у нее возобновились физические силы. Старушка была как в ударе, точно в нее влили жизненный эликсир: сама встала с постели и начала бодренько так ходить, почти бегать по комнате. Этого никто не ожидал.
- Если ты выздоровела, Катя, - заплакала Наталья, - так и живи. А справку мы разорвем, пусть нас засудят за обман, лишь бы ты жила.
Василек согласно кивнул головой.
- Хоть в тюрьму, а ты живи.
Гроб стоял на столе, рядом с самоваром. Наталья, полуголая от волнения, сидела в кресле, а Василек с Катеринушкой ходили друг за другом вокруг стола с гробом.
- Да присядьте вы оба, - вскрикнула Наталья. - В глазах темно от вас.
Они присели у самовара за столом, у той его части, которую не занимал просторный гроб, сдвинутый почему-то к другому краю.
- Самовар-то вскипел, Наталья, - засуетился Василек. - Напои хоть нас с покойницей чаем. Она ведь всегда чай любила.
- Чай и живые любят тоже. Кто чай-то не любит, - заворчала Наталья и разлила по чашкам, как надо. - Живи, Катя, живи, если выздоровела.
- Да как же я вас теперь подведу? - отвечала Катеринушка, облизывая ложку из-под варенья. - Вас же посадить теперь могут из-за меня. Скажут, например, фулиганство или еще что... Нет уж, лучше я помру.
- Да ты что? - выпучил глаза Василек. - Тюрьма - она все же лучше могилы. Подумаешь, больше года не дадут. Стерпим. А то и отпустят, не примут в тюрьму. Все бывает.
- Я теперь помирать охотница стала, - задумчиво проговорила Катеринушка, отхлебывая крепкий чай. - Хлебом меня не корми.
- С ума сошла, - брякнула Наталья. - Если безнадежно с болью, то, конечно, лучше помереть, а если выздоровела, то чего же не попрыгать и не подумать на воле. Земля-то большая.
- Не пойму я себя, - тихонько заплакала Катерина. - Куда мне теперь идтить? К живым или к мертвым? К вам или к прадеду? Помнишь его, Наталья?
- Помню.
- Я подумаю, - сказала Катеринушка, - но вас все равно не подведу. Чего-нибудь решим.
Василек и Наталья переглянулись. Наталья закрыла глаза.
- Нет, ты живи, Катя, живи, - тихо сказала Наталья.
- Я и живу, хоть и покойница, - прошамкала старушка и стала двигаться вокруг стола.
Вскоре она так же внезапно, как почувствовала ранее прилив сил, ослабела. И ослабела уже как-то качественно иначе, по-особому.
- Нет, то был обман, с силушкой-то, - проскрипела Катерина. - Слабею я. Это конец, Наташа.
- И что? - хрипло спросила Наталья.
- А что? Лягу в гроб, как задумали...
- Может, не стоит? - осведомился Василек.
- А чево? Обман был с силою, и все, - старушка, задумавшись, еле-еле двигалась по комнате, хватаясь за стулья. - Ох, упаду сейчас. Насовсем, - чуть слышно сказала она.
Ее уложили. Катеринушке становилось все хуже и хуже.
Вдруг старушка, словно набравшись последних сил, проговорила:
- Хочу в гроб. Но сама. Кладите гроб на пол, как корыто. Я лягу в него. А вы потом перенесите меня на стол.
Старушка вскочила. Гроб поставили на пол перед ней.
- Премудрость прости, - вдруг тихо-тихо проговорила Катеринушка и нырнула живая в гроб.
После этого как-то по-вечному затихла. Василек закряхтел. С трудом родственнички подняли гроб на стол. Украсили, как полагается, цветами. Митя вдруг зарыдал. Старушка открыла один глаз и посмотрела на него.
- Уймись, Митя, не шуми, - засуетился Василек. - Все сорвешь нам. Не тревожь старушку... Чего ревешь как медведь? Убегай отсюдова подальше!
Митя опять сбежал.
На следующий день пришли какие-то отдаленные подруги.
- Помогать нам не надо! И сочувствовать тоже! Чего пришли-то? Выкатывайтесь, - осмелился на них Василек.
Но Наталья задушевно не согласилась с ним, подруги постояли, посидели минут десять и ушли.
- Не суетись так, дедуля, - всплакнула она. - Тишина должна быть в доме, в конце концов. Из уважения к покойнице. Ведь сестра она мне родная... Хам.
Василек обиделся и ушел. Наталья вышла в туалет. Внезапно дверь тихо приоткрылась, и в комнату влез, слегка постанывая, младенец Никифор. Он тихонько подошел к ложу Екатерины Петровны. Старушка скорбно вытянула руку из гроба и ласково потрепала его по щеке. Никифор не удивился - для него и так мир был как плохая сказка. Он изумился бы скорее, если б рука не протянулась. Но он пожалел старушку, думая, что жалеть надо даже пенек.
Покойница пожала на прощание его слабенькую ручку. Глаза младенца засветились. Он что-то прошептал, но старушка ничего не поняла.
Наталья, возвращаясь из клозета, встретила его уже в коридоре.
- Что ты тут шляешься без отца, без матери, кретин! - набросилась она на ребенка. - Ты что, к мертвой заходил? Отвечай, заходил ли к мертвой?
Никифор посмотрел в сторону, и Наталья Петровна решила почему-то, что он полоумный.
- Колдун, сумасшедший ребенок и покойница - вот жильцы нашего дома, взвизгнула она. - Хватит уже, хватит! Пшел домой, маленький!
Никифор никому не рассказал о своем свидании. Он незаметно не раз приходил и в последующие дни к ложу полумертвой, и веки Катеринушки подрагивали, но она уже не открывала глаз, а только не шурша высовывала желтую руку из гроба и трепала ею младенца по щеке и всегда пожимала ему ручку на прощание. Младенец взрослел, но по-особому. Только как-то отяжелела его голова. А лицо "покойницы" во время его посещения светлело.
В остальном Катеринушка ничем не выдавала себя, не болтала уже о пустяках с сестрою и братом, а молчала и молчала, уходя в непонятную тишину. Никаких мыслей уже не было в ее душе, словно душа ее провалилась в пустоту. И было ей холодно и покойно.
Настало время похорон. Сначала повезли в церковь.
Василек старался держать крышку гроба в стороне - чтоб не спугнуть старушку. Но никто не обращал на детали внимания - да и народу никого почти.
Только одна девица, пришедшая неизвестно откуда, твердила, что все обман, и тем перепугала родственников.