— Тот, кого называют Ренегатом, лишь предвестник грядущих бед. Он предупреждение, сиречь Предтеча Ужаса! Aue! Его деяния — суть кровавый ритуал, долженствующий принести морок и несчастья всему городу. А всему причиной бесчисленные грехи наши!
Так тема проповеди Ренегат?
Я замер, с интересом прислушиваясь к несущимся с улицы воплям.
— Покайтесь! Покайтесь, блудящие и алчные! Ае domici! Высокомерные и сребролюбивые! Покайтесь, ибо каждый новый грех приумножает силу Предтечи Ужаса! А сила эта уже безмерно велика!
Пеструю толпу, собравшуюся перед проповедником, с двух сторон рассекли яркие малиновые плащи: словно кто-то невидимый и огромный нанес две кровоточащие раны. Через нестройные ряды горожан целеустремленно проталкивались Псы правосудия — старшие офицеры городской стражи. За ними в свою очередь настойчиво толкались еще и простые стражники, наряженные менее броско, но настроенные не менее решительно.
Ур — город, признающий многие свободы, включая и свободу вероисповедания. Но только до тех пор, пока они не начинают угрожать общественному порядку.
Истовая страсть, с которой уже третий день вещал новоявленный пророк, не могла не привлечь к нему внимание стражей порядка. Правда, пока он не призывал к погромам, не хулил корону и Церковь, хватать его было не за что. А толпу без повода разгонять вовсе бессмысленно, а то и опасно. В таком состоянии, зачарованная давящими на больное речами, она, что разгоряченный табун: дай вожжу одной кобыле, понесут все! Посему Псы и примкнувшие к ним стражники пробирались через столпившихся людей молча, не раздавая угроз и оплеух, не требуя немедленно расступиться и разойтись, но вместе с тем целеустремленно и неостановимо. Так, чтобы в нужный момент оказаться рядом с разошедшимся пророком, а там уже действовать сообразно обстоятельствам.
Например, дать по печени, накинуть на голову мешок и спеленать, как паук муху, тем самым разом обезглавив толпу, вынув из нее объединяющий стержень — и самое душу. Мне уже приходилось видеть, как стража работает в таких случаях. Должен сказать, в этом есть даже своего рода изящество.
— Безмерно велика сила Предтечи Ужаса! — надрывался унитарианец, потрясая над головой костистым кулаком, — И вот уже небеса содрогнулись от страха пред его растущей мощью. Aue! И были посланы знаки избранным людям во всех концах света, в числе коих и мне, ничтожному, нашлось место. Святое братство инквизиторов шлет своих эмиссаров в город, но не мечи монахов-воинов, а молитвы должны спасти Ур! Ае domici! Спасение принесет не сталь и кровь, но покаяние и смирение.
— А как же Башня? — выкрикнул кто-то из толпы.
— Да! — вторил ему другой голос. — Как же Башня?! Где орден Очищающего Пламени?! Где экзекуторы?!
— Не ищите силу на стороне! — надрывался в ответ оратор, — Ищите ее в себе, в своей вере! Истинно реку вам: не через пламень, но через покаяние должен спастись Возрожденный город! Aue!!!
— Король! Король защитит свой народ! — заорал еще кто-то, пытаясь криком заглушить растущий страх, — Если уж Магистрат не может этого сделать!..
Толпа гудела и раскачивалась, медленно заводясь от воплей наиболее ретивых слушателей. Чем дальше, тем больше она начинала походить на пороховую мякоть — только поднеси спичку.
— Не смущать умы моей паствы! — взвыл пророк, — Ибо грядет новый Бунт нечисти! Ни король, ни Магистрат, ни инквизиторы, ни экзекуторы не защитят вас от того, что следует за Предтечей Ужаса. Пришло время выбора. Ае domici! Склоните колени и взывайте к Вырию Небесному! Ему обращайте молитвы, а не сонму лживых прислужников, как учит Церковь…
Последних слов оказалось достаточно. Псы правосудия, к тому времени как раз протолкавшиеся через всю толпу, начали действовать. Два дюжих молодца синхронно заняли место по обе руки от пророка, а двигавшиеся следом стражники оцепили их нешироким кольцом, оттесняя слушателей. Толпа недовольно заурчала, стиснулась-сплотилась, но на активные действия никто не решился.
— Истинно реку! — замахиваясь на Псов правосудия костлявыми руками, быстро-быстро заверещал пророк. — Грядет новый Бунт!.. покаяние!.. смирение, а не ме… ох!
Пудовый кулак ударил его по почке.
Унитарианец покачнулся, скрючился, но затем выпрямился и с неожиданной силой оттолкнул от себя Пса. Ловко вывернувшись из цепкой хватки второго, он прижался к стене и возвысил голос до истинно львиного рыка, разом перекрыв весь галдеж, висевший в воздухе.
— Мне было видение! Предтеча Ужаса вышел из адовых врат! Вышел, чтобы открыть дорогу сонмищу таких же, как он! И не пламень и меч, не король и не лживая Церковь, но истинная вера…
Крик оборвался — один из Псов коротко и ловко саданул унитарианца локтем в солнечное сплетение. Пророк разом обмяк и скис. Второй Пес отработанным движением набросил ему на голову свой плащ, обмотал его на манер мешка и перетянул сверху ремнем. В два счета душа толпы превратилась в спеленутую куклу, неуклюже барахтающуюся в крепких руках дюжих молодцов.
Толпа угрожающе заворчала, качнулась, намереваясь отобрать своего вдохновителя, но, не сумев с первого раза прорвать кольцо стражников, тут же потеряла задор, а с ним и большую часть интереса к происходящему. Пара заводил, какие всегда найдутся при большом скоплении народа, попытались завладеть вниманием толпы и переключить ее на себя, да ничего у них не вышло.
Оно, в общем, и немудрено: унитарианцы большой популярностью в Уре не пользовались, а что до «Предтечи Ужаса», то Ренегата, как пример заслуженной (или незаслуженной) кары за грехи горожан, и без того поминали при каждом случае — будь то рядовые разговоры или теологические диспуты.
Очень быстро единый монолит человеческих тел развалился на несколько отдельных фрагментов, которые таяли на глазах: люди вспоминали, что у них есть какие-то дела и обязанности, и расходились, кому куда следовало. В паре мест, правда, как это традиционно полагается в таких случаях, обмен мнениями по поводу прослушанной лекции (и особенно ее финала) перерос в обмен тумаками и затрещинами. Но и потасовки вышли какие-то жидкие. Не сумев собрать достаточного количества зевак-зрителей, не говоря уже об участниках, они быстро сошли на нет.
— Надо же, его все-таки забрали! — Завернутая в одеяло, источающая сонное тепло, Ли-Ши подкралась сзади, просунулась мне под руку и устроилась на груди.
Обычно мне не нравится, когда кто-то ухитряется подкрасться незаметно. Более того, меня это прямо-таки жутко раздражает. Человек, способный сделать такое, способен и (теоретически) нож воткнуть промеж лопаток. Но сердиться на босые ножки Ли-Ши, бесшумно ступающие на крохотных пальчиках, сверкающих пятнышками яркого лака, не было никаких сил. Да и желания тоже.
Я прижал анчинку к себе, и Ли-Ши вскрикнула. Готов поклясться, она сделала это не от боли, но специально, рассчитывая, что снизу кто-нибудь обязательно бросит взгляд наверх и увидит, с кем проводит время хозяйка «Шелковой девочки». Репутацию подруги Выродка стоит время от времени подкреплять. По такому поводу можно и уголок одеяла приспустить — чтобы обнажилась великолепная золотистая грудь.
Добившись желаемого, Ли-Ши довольно хихикнула:
— Он был такой смешной, этот варвар-проповедник. Так яростно кричал. Позавчера, вчера, а теперь еще сегодня… Я думала, у него в шее все жилы полопаются.
— Таких «смешных крикунов» полон город, Ши. Особенно сейчас, когда появился такой роскошный повод, как неуловимый убийца-кровосос. И я не нахожу это смешным. Они будоражат людей, от этого принимаются нервничать вампиры, а все вместе они начинают действовать на нервы уже мне.
— Я не сказала «крикун», Сет, — с преувеличенной серьезностью произнесла Ли-Ши, — Он варвар, но действительно проповедник и, может быть, даже пророк.
— Неужели?
Я улыбнулся, но обнаружил, что анчинка недовольно хмурится.
— Почему ты так считаешь, моя оюнэ?
Если Джад ничего не напутал, рассказывая мне о нравах Анчинской империи, то обращение «оюнэ» там используют только по отношению к наиблистательнейшим дамам из числа тех, что достойны постели самого императора — бога во плоти.
Ожидая реакции Ли-Ши на комплимент, я слегка напрягся, но, судя по всему, угадал. Взгляд прекрасной анчинки потеплел.
— Конечно, пророк. Он же кричал вчера про тебя.
— Не понял. Он… что?
— Вчера он тоже произносил проповедь. Я не слушала все, но там было немного про тебя, поэтому и запомнила. Он кричал, что ему было видение. Что против этого… Предшественника Ужаса… будет призвано другое еще более страшное исчадие ада, давно уже рыщущее по улицам Ура. Но не меч спасет Блистательный и Проклятый, а…
— Покаяние, — закончил я, несколько озадаченный.
Интересно складывается.
— Покаяние, — закончил я, несколько озадаченный.
Интересно складывается.
О том, что я подрядился найти Ренегата и во второй раз спровадить на тот свет, еще никто толком и не знал. Ну, кроме Реджиса и пары знакомцев, которых я при случае использую в качестве подручных. Но Тихоня не из болтливых (да и узнал обо всем только прошлой ночью), а подручным строго-настрого запрещено распускать язык, когда они выполняют мои задания. Если же предположить, что незадачливый пророк-унитарианец выражался иносказательно и каждый нашел в его словах то, что посчитал нужным, возникает вопрос: с чего Ли-Ши взяла, что речь идет обо мне?
— Если смотреть снизу, ты так смешно хмуришься, ичче Сет, — рассмеялась анчинка. — Все очень просто. Кто может быть хуже, страшнее вампира? Только такой, как ты… Ичче. Или как это вы говорите? Хранитель Древней крови? Выродок?
Я пробурчал что-то невнятное.
— Кто из Выродков охотится для людей на всякую нечисть? Я знаю только тебя. И все вокруг только и говорят, что о тебе. Значит, ни о ком другом этот варвар кричать не мог. Правильно? А вчера вечером ты приходишь сюда, но, вместо того чтобы подняться ко мне, срывая одежду, с таинственным видом садишься за один стол с вампиром Реджисом! Так ли сложно сложить одно с другим?
Я невольно рассмеялся:
— Ты очаровательна, Ши. И умна.
— Конечно. И советую тебе не забывать об этом, потому что мужчин, желающих сказать мне такие и более приятные слова, великое множество.
— Кстати насчет любовника из Империи, регулярно моющегося и штудирующего Книгу Нушти Утрумы… ты это серьезно?
Вместо ответа анчинка потянулась, вставая на кончики пальцев, и обвила руками мою шею.
— Мой грязный ревнивый варвар…
Варвар? Я, чей род древнее самого племени человеческого?!
Я разумно подавил в себе желание рассмеяться. Для бронзоволицых анчинов с их тысячелетней культурой и жизнью, расписанной на бесчисленное множество ритуалов, варварами являются представители любого другого народа или расы. Даже заносчивые эльфы.
— Ши, как насчет небольшой прогулки? Кажется, сегодня будет прохладно, но солнечно. Мы можем ненадолго вернуться в постель, а когда выберемся…
— Я не люблю солнце, — скривилась Ли-Ши. — Оно плохо для моей кожи.
Я прикрыл дверь балкона.
Черт. Давно следовало поговорить на эту тему, но, опасаясь взрывного темперамента Ли-Ши, я всякий раз откладывал неприятный разговор на потом. Теперь назрело.
— Скажи мне честно, оюнэ. Эта твоя нелюбовь к солнцу, она как-то связана… с неким зельем, которое ты принимаешь?
— Не понимаю, к чему ты клонишь, ичче Сет. Я сказала, что солнце просто вредно для меня. Женщины моего уровня — самое ценное, что есть в Анчинской империи. Наша кожа нежна, как лепестки белого лотоса, а солнечные лучи обжигают ее, уродуют этим ужасным загаром, уподобляя простолюдинкам, которые проводят много времени на открытом воздухе.
— Прекрати играть со мной, Ши. Я давно подозреваю — ты употребляешь вампирский елей. Некру. Видимо, очень малыми дозами и чем-то разводишь, но…
— Грязный ичче!
Вспыхнув, Ли-Ши ударила меня по руке и попыталась отшатнуться, но я схватил ее миниатюрное запястье двумя пальцами и слегка сжал.
— Животное! — взвизгнула хозяйка «Шелковой девочки».
— Видишь, Ши? Достаточно мне было сделать так в прежние времена, и ты начинала хныкать, а на коже у тебя появлялись синяки. Сейчас ты всего лишь недовольна. Болевые ощущения притуплены. Это некра.
— А если и так, что с того? Я дольше сохраню молодость и красоту! В том числе и для тебя, ичче, Сет!
Она отпустила одеяло и с вызовом посмотрела на меня — обнаженная и прекрасная, точно статуэтка, отлитая из бронзы руками великого мастера. На теле ни единого волоска, даже в самых сокровенных местах; анчинки сжигают их специальными лампами, чтобы сделать кожу гладкой, как шелк.
Совершенство.
— И в постели ты уже не боишься случайно раздавить меня своими лапами! Что тебе еще нужно? Чем ты недоволен?
— Это наркотик, Ши. Он сожжет тебя изнутри. Они всегда сжигают.
— Откуда тебе знать, Сет? Вы, ичче, не умеете даже напиваться из-за своей отравленной крови. А некру ни один из вас и проглотить-то неспособен.
Я отпустил ее, но анчинка осталась стоять в той же вызывающей позе.
— Я видел много развалин, которые перестали быть людьми, когда подсели на наркотики. Будь то серый лотос или гаш-порошок. Некра еще хуже.
— Я не примитивный варвар! Ваши хваленые алхимики сегодня только познают то, что в Империи столетия назад преподавали в храмах Ста наук. Я умею дополнительно дистиллировать некру, убирая все вредные примеси. А если ты боишься, что я попаду в неприятности с законом и прибегу просить твоей помощи…
Я грустно покачал головой:
— Закон тут ни при чем, Ши. Я просто очень боюсь попасть в ситуацию, когда мне придется вбивать кол тебе в сердце.
— Обработанная кровь безвредна! Я больше оскверняю свое тело, пуская в него тебя…
— Не настолько безвредна.
Я взял анчинку за плечи и подтолкнул в полосу солнечного света, наискосок падавшую в комнату через окно. Солнце расплавленным золотом засияло на безупречно гладкой коже. Это было прекрасно, но анчинке страшно не понравилось. Она закусила губу и принялась отбиваться от моих рук.
— Видишь, изменения уже есть. Они вполне очевидны. Тебя раздражает солнечный свет…
— У меня просто очень нежная кожа. Тебе ли не знать, громила неотесанный!
— Твои зубки, милая. Проведи по ним язычком. Разве они не стали тоньше и острее? Уж я-то почувствовал ночью. Скажи, ты, часом, не стала лучше видеть в темноте? А днем на тебя не накатывают вдруг сонливость и апатия? Аппетит регулярно пропадает, зато частенько хочется пить?
Она попыталась отвернуться, но я не позволил.
— Это только первые симптомы, Ши. Поверь мне. Я видел людей, крепко подсевших на некру, изучал их. Они не становятся носферату, не превращаются в вурдалаков, но и людьми не остаются. Жалкие полукровки, застрявшие между двумя мирами — еще не вампиры, но уже и нелюди. Недоделки. Недостаточно мертвые, чтобы упокоиться с миром, и недостаточно живые, чтобы продолжать свое существование. Зов крови, звучащий в их головах, сводит с ума. Он заставляет смертных верить, что они носферату. А последние отличаются от смертных тем, что успели разок умереть. Готова ли ты поверить в свою смерть?
— Отстань, Сет! Не лечи меня! Я взрослая женщина и…
— Я не буду тебя убеждать более, моя оюнэ, — сменил я тон. — И не буду пытаться отвратить от этой заразы угрозами. Это твой выбор и твое тело… Но я хочу, чтобы ты знала: ради тебя, Ши, я готов повырывать руки всем, кто торгует этой дрянью в Блистательном и Проклятом. Возможно, я так и начну делать, если ты не одумаешься и не прекратишь сама. А посему спрошу: это ведь не Реджис ап Бей кон дает тебе кровь? Мне бы не хотелось…
— Ты позволяешь себе слишком много для варвара!
— Я задал вопрос, Ши.
— А что ты будешь делать, если я не отвечу? Ударишь меня? — В ее голосе зазвучало презрение, — Наставишь один из своих огромных пистолетов? Начнешь пытать? Я не боюсь тебя!
— Если не ответишь, я начну спрашивать самого Реджиса. И на него я не постесняюсь наставить один из своих огромных пистолетов. А то и два.
Ли-Ши подняла с пола одеяло, завернулась в него и уселась на кровать — маленькая, нахохлившаяся, точно замерзшая птичка. Я ждал, не двигаясь с места.
— Нет, это не Реджис, — наконец произнесла она. — Его не зря прозвали Тихоней, ни в какие неприятности не хочет впутываться. Есть… люди. То есть были… В последние дни у них совсем ничего нет… С тех пор, когда на улицах появилась эта тварь, Ренегат, все поставки прекратились.
Я мысленно кивнул. Все логично: Псы правосудия целыми днями крутятся вокруг гетто, отчего все, кто имеет отношение к вампирским делам, залегли на дно. Никто не хочет привлекать к себе внимание: ни вампиры-доноры, поставляющие кровь, ни маги-обработчики, готовящие из нее некру, ни распространители из числа смертных. Слишком опасно. Больно велик шанс попасть под горячую руку.
Не говоря ни слова, я отошел от окна и начал одеваться.
— Сет? — В голосе Ли-Ши прозвучали нотки неуверенности, — Ты ведь не начнешь и вправду калечить людей, торгующих некрой, только за то, что они продавали ее мне?
— Тебе есть до них дело? — Мой голос прозвучал грубее, чем следовало.
— Ты не понимаешь. У них может появиться дело до меня. Некра — это очень дорогой и опасный товар. Все, кто его продают и покупают, находятся… в особых отношениях.
— Значит, ты боишься?
Я лязгнул пряжками перевязи.
— У меня есть для этого все основания.
— Тебе повезло, Ши. Сейчас меня больше занимает Ренегат; поэтому у тебя есть время, чтобы со всем этим покончить самостоятельно. Эта дрянь не нужна тебе. Ты еще долго будешь оставаться молодой и красивой.