– А он заболел? – удивилась Маша.
– Вы ничего не знаете! – ахнула я.
Говорова неожиданно побледнела:
– Что случилось?
Узнав правду, она потянулась к крохотной дамской сумочке, вытащила ингалятор и, выпустив себе в рот пахучее облачко, устало сказала:
– У меня астма, стоит чуть-чуть понервничать, как начинается приступ. Боже, какой ужас вы рассказали. Где лежит несчастный ребенок? Может, ему помощь нужна? Или еды принести, соки, фрукты… Получается, что он сиротой остался… Отец в тюрьме, мать погибла, бабушка в клинике.
– Он в реанимации, в Морозовской больнице, – объяснила я, – звоню туда два раза в день, но он пока не пришел в себя, никакие передачи для него не принимают и посещений не разрешают…
Говорова опять вынула ингалятор, вновь в воздухе повис резкий, даже едкий запах.
– Спасибо вам, – сказала Маша, – пейзаж оставьте, я его сегодня же вывешу на лучшее место, деньги, когда продастся, передам Марье Михайловне, кстати, как она?
Я развела руками:
– Не знаю, ее увезли без меня по «Скорой».
– Ну… – начала Маша, но тут дверь ее кабинета с треском распахнулась, стукнувшись ручкой о полку. Стоявшая на самом ветру фигурка покачнулась и рухнула вниз, превратившись в груду осколков на полу.
– Нельзя ли поаккуратней? – сердито выкрикнула Говорова.
– Не зуди, – раздалось из коридора, и в кабинет ввалился мордастый парень в отличном кожаном плаще.
За ним плыл шлейф запахов: дорогой одеколон, элитные сигареты…
– Где мои деньги, – завел юноша, покачиваясь с носка на пятку, – где милые, славные, заработанные кровью бабки?
Говорова быстро выдвинула ящик стола и протянула ему пухлый конверт:
– Возьми, Илья, и уходи, не видишь, я занята…
– Ну цирлих-манирлих, – прокукарекал Илья и плюхнулся в одно из бамбуковых кресел, – денежки счет любят! Сунула кота в мешке…
Хрупкое креслице жалобно взвизгнуло под его весом.
– Осторожней! – закричала Маша.
– Перебьешься, – отмахнулся нежданный гость и, вывалив на колени гору зеленых банкнот, начал считать: – Раз, два, три…
Маша вновь покраснела. Наверное, с такими сосудами ей трудно заниматься бизнесом, даже таким элегантным, как торговля живописью: вся гамма чувств тут же отражается на лице.
– Илья, ты опять пьян!
Тут только до меня дошло, что вошедший находится под сильным воздействием алкоголя.
– Отвяжись! – рявкнул Илья. – Заткни хлебало!
– Я сейчас позову охрану, – твердо сообщила Маша.
Но Илюша внезапно захохотал во все горло, обнажив желтые, плохо почищенные зубы:
– Никого ты не позовешь, мошенница!
– Прекрати, – обозлилась вконец Говорова. – Если опять налакался, то сиди дома, хоть бы посторонней женщины постыдился…
– Ой, ой, ой, – заржал Илья, – а ты очень стесняешься, когда людям липу вручаешь? Рембрандта с Репиным? Или кто у нас на очереди, Веласкес? Ну-ну, зови охрану, а я мигом рот раскрою. Ну, поделись, голуба, секретом, кто Ленке помог в могиле оказаться, а? Знаю, знаю, говорила она мне про тебя, да и Катька Виноградова жаловалась, теперь меня убрать думаешь? Нет, Илюша хитрый, Илюша все предусмотрел, у Илюши бумажка есть…
Лицо Маши сравнялось по цвету с качественной финской бумагой.
– Прекрати, тут посторонние.
– Да я ее прекрасно знаю, – отмахнулся Илья, бросив на меня косой взгляд. – Надька Рымнина, вот она кто, у Ленки Федуловой встречались!
– Вас правда так зовут? – тихо спросила Маша.
Я хотела было ответить «нет», но неожиданно сказала:
– Да.
Илья тем временем свесил голову на грудь и закрыл глаза, со стороны кресла понеслось мерное сопение.
– Очень вас прошу, – так же тихо продолжила Маша, – Илья жуткий хулиган и беспробудный пятница, да небось сами отлично знаете все про него… Час дня только, а он уже никакой… Могу, конечно, охрану вызвать, но Илюха обязательно скандал устроит, секьюрити его на выход поволокут, а он примется орать, затем начнет в стекла камнями бросаться. Я очень хорошо знаю, что будет, не в первый раз…
– Зачем же вы с ним дело имеете? – удивилась я.
Маша спокойно пояснила:
– Илья очень талантлив, и, что более для нас важно, его покупают. Если хотите, он вошел в моду. Было выставлено шесть его полотен, ушло пять, причем всего за неделю… Вот и мучаемся с гением… Правда, на этот раз мое терпение лопнуло! Ворвался, наболтал жуткие глупости, а теперь вот заснул…
– Так что вы от меня хотите? – спросила я.
– Попробуйте увести его на улицу, он может с вами пойти, если по-доброму попросить, посадите в машину и оставьте там. Он проспится и уедет. У нас раньше Оля работала, вот она всегда Илюшу и выпроваживала. Только сейчас она в Германии живет.
– Можно попробовать, – пробормотала я, – а где ключи?
– Да у него в кармане, – ответила Маша.
Быстрым движением она вскочила на ноги, подошла к мирно сопящему художнику и выудила у того из плаща связку с коричневым брелком сигнализации.
– Ладно, – протянула я и потрепала Илью по плечу. – Эй, проснись…
– Чего надо? – осоловело спросил парень. – Ты кто?
– Надя Рымнина, или не узнал? – хмыкнула я.
– А, Надюшка, привет!
– Пошли в машину.
– Зачем?
– Ты же обещал меня домой подвезти!
– Будь спок, – пробормотал он, – вмиг домчу.
Он обнял меня за плечи, я слегка пошатнулась под его каменно-тяжелой рукой, и мы двинулись к выходу. Маша Говорова не произнесла ни слова, даже «спасибо» не сказала, но я не была на нее в обиде. Больше всего мне хотелось сейчас поболтать с милейшим Илюшей о Лене Федуловой и Кате Виноградовой.
На улице я вытащила связку ключей и, вспомнив, как поступают Олег и Семен, нажала на брелок сигнализации. Одна из машин, припаркованных возле «Арт-Мо», коротко гуднула и мигнула фарами. Доведя совершенно не сопротивлявшегося Илюшку до иномарки, я свалила мужика на багажник и принялась весьма неумело тыкать ключом в замок. Неожиданно Илья вполне разумно произнес:
– Слышь, Надюха, садись сама за руль. Будь другом, отвези меня домой, я не доеду, голова кружится…
Я наконец-то открыла дверцу, впихнула парня на заднее сиденье, устроилась за рулем и поинтересовалась:
– Адрес подскажи.
– Ладно тебе придуряться, – захихикал Илюша, – как со мной трахаться, так прибегала.
– Давно дело было, забыла.
– Ну ты даешь. – Илья на едином дыхании выпалил адрес и мигом заснул.
Я в задумчивости побарабанила пальцами по рулю. Водить-то я не умею. Ну и как поступить? Ждать, пока Илюшенька проспится, сидя в салоне «Форда»?
Задумчиво посмотрев по сторонам, я вышла на улицу и поймала за рукав парня лет двадцати.
– Извините, вы свободны?
– В каком смысле? – хихикнул юноша.
– В прямом.
– Как птица, – ответил мальчишка, – а в чем дело?
Я показала на иномарку.
– Муж крепко выпил, а я водить не умею, с машиной можете управляться? Я заплачу, естественно.
Юноша рассмеялся.
– Далеко везти?
Я назвала парню адрес Ильи.
– Так здесь недалеко, – обрадовался добровольный помощник. – Доедем минут за пятнадцать.
Скоро машина притормозила у нужного дома.
– Ну уж теперь помоги домой его завести, – велела я.
Мы взобрались в лифт, доехали до нужного этажа, и тут меня осенило, а вдруг у Ильи сидит дома жена или, того хуже, маменька?
Порывшись у него в карманах, я нашла ключи, открыла дверь и сразу поняла: парень живет один. Ни одна женщина не позволит так прокурить квартиру.
«Шофер» застыл на пороге. Я выудила у Илюши кошелек и достала двадцать долларов.
– Хватит?
Глаза парня вспыхнули огнем, он мигом вырвал у меня из пальцев купюру и был таков.
– Спасибо, тетенька, – донеслось из лифта.
Ну не идиот ли! Между прочим, я ненамного его старше!
Илья уже спал, сидя в кресле. Я посмотрела на него и тяжело вздохнула. Пусть покемарит часок, похожу пока по квартире, посмотрю, что к чему, а потом прижму пьянчугу к стенке и вытрясу из него всю информацию.
ГЛАВА 13
В квартире Илюши царил немыслимый бардак. Спальня больше походила на казарму. Хотя это я зря, в казарме-то как раз царит идеальный порядок. Да сержант убьет солдата, если у того одеяло не натянуто. Здесь же повсюду валялись вещи, пустые бутылки, газеты, журналы и отчего-то стояли баночки из-под детского питания «Тип-Топ», из каждой торчало по грязной ложке…
Кухня напоминала свалку, и воняло в ней соответственно, а в холодильнике не нашлось никаких продуктов, кроме все того же детского питания.
Комнат оказалось две, и вторая служила мастерской. Вот там в отличие от спальни соблюдался полный порядок и совершенно отсутствовала винно-водочная тара. Тюбики с красками, банки с какими-то жидкостями, кисти… У Лены Федуловой в мастерской царила такая же обстановка. На мольберте стояла незаконченная картина.
Я не слишком большой знаток живописи, но у дяди Вити, Томочкиного папы, имелась довольно неплохая коллекция альбомов. Полотно, укрепленное на подставке, могло на первый взгляд показаться оригиналом. Яркие, сочные краски, буйство тропической зелени, невиданные деревья, унизанные фруктами, странно изломанная фигура туземки с непропорционально длинными ногами… Но только в моем мозгу мигом пронесся вихрь воспоминаний.
Я не слишком большой знаток живописи, но у дяди Вити, Томочкиного папы, имелась довольно неплохая коллекция альбомов. Полотно, укрепленное на подставке, могло на первый взгляд показаться оригиналом. Яркие, сочные краски, буйство тропической зелени, невиданные деревья, унизанные фруктами, странно изломанная фигура туземки с непропорционально длинными ногами… Но только в моем мозгу мигом пронесся вихрь воспоминаний.
Холодный декабрьский день, на улице завывает ветер, но нам с Томочкой спокойно и уютно. Мы сидим на огромном диване, прижавшись с разных сторон к дяде Вите, который держит в руках огромный альбом «Лувр».
– Гоген, – объясняет дядя Витя, – великий француз, сделавший, по мнению современников, невероятный шаг. Он променял Париж, полный светского блеска и веселья, на Таити. Там художник нашел свое счастье, написал огромное количество картин, натурщиками для которых послужили его жена-таитянка и ее родственники. Кстати, аборигены не понимали Гогена и посмеивались над ним так же, как и французы, обзывали его сумасшедшим.
Я подошла к мольберту и ощутила легкий укол в сердце. Рядом на большом столе лежал тот самый огромный альбом «Лувр», антикварное издание. Интересно, где Илюша взял такой?
– Вы кто? – донеслось с порога.
Хозяин, взлохмаченный, но вполне дееспособный, с удивлением смотрел на меня.
– Не узнали? – хмыкнула я. – Надя Рымнина.
– Да ну, – протянул Илья, – не похожа, однако.
– Правильно.
– Кто вы?
– Виола Тараканова.
– Как вы сюда попали?
– А как сам оказался дома, помнишь?
– А я разве выходил? – удивился пьяница.
– Еще как, – заверила я его. – Еще как выходил, просто бегал по улицам и в салоне «Арт-Мо» страшно нахамил Маше Говоровой. Кстати, она дала тебе, на мой взгляд, весьма крупную сумму денег, ты уж извини, но пришлось взять оттуда двадцать баксов, машину водить не умею, заплатила шоферу…
– Плевать, – мотнул головой Илья. – Насрать три кучи, спасибо тебе, вот что, выпить хочешь? Коньяк есть, не лажовый, экстра-класс…
– Нет, дружок, я не стану и тебе не советую.
– А мне твои советы на фиг не нужны, – мило парировал Илюша, – можешь засунуть их себе в жопу!
Я внимательно посмотрела на хама.
– Видишь ли, ангел мой, я не смогу воспользоваться твоим пожеланием. Я никогда не засовывала себе ничего в то место, на котором сижу, может, покажешь, как это делается? Похоже, ты большой мастер по таким штукам!
Илья растерялся и в первый момент не сообразил, как достойно мне ответить, поэтому глупо бухнул:
– Иди на…
– Фу, ужасно традиционно, – наморщилась я, – ругаешься как все, копируешь Гогена, собственное лицо имеешь или нет?
В тот момент, когда мой язык произнес фамилию великого импрессиониста, в глазах Илюши мелькнул откровенный испуг, даже ужас. Усилием воли парень справился с собой и буркнул:
– Ерунда, один распальцованный заказал, для дачи…
Меня слегка удивило, что невинное упоминание о Гогене отчего-то перепугало парня, и я сочла момент подходящим для того, чтобы поставить ему на голову ногу в железном ботинке.
– Дорогуша, а ты неблагодарная дрянь. Я волокла тебя домой на горбу, спасла от вытрезвителя и что получила? Да уж, не хочешь себе зла, не делай людям добра.
– Сколько? – деловито спросил Илья. – Сто баксов хватит?
Я поморщилась.
– Двести, – набавил хозяин.
– Милый, ты пошляк! Предлагаешь даме деньги!
– Чего тебе надо?
– Разговор, похоже, катится по кругу, – сказала я, – ответь на один маленький, незначительный вопросик…
– Ну?
– Отчего ты решил, что Лену Федулову и Катю Виноградову убила Маша Говорова?
И снова Илья ударился в панику. Еле-еле собрав волю в кулак, он попытался изобразить наглеца:
– Да ты никак одурела? Что за чушь порешь?
– Нет, котик, – вкрадчиво, словно граф Толстой царевичу Алексею, произнесла я, – покайся, дружок, легче станет.
– Офонарела! Да откуда ты свалилась на мою голову? До дома довела, спасибо, конечно, не хочешь денег, могу в ресторан сводить, но насчет Ленки ты откуда взяла?
Я внимательно посмотрела на него.
Как-то раз Олег, вздыхая, сообщил мне:
– Ежели попалась на преступлении, но прямых улик нет, лучше уходи в глухую несознанку: ничего не знаю, ничего не слышу, ничего никому не скажу. А главное: я там не была!
– Ага, – ухмыльнулась я, – а вы носок с песком достанете и по почкам…
– Ну, мои не бьют…
– Зато другие стараются.
– Оно конечно, – подтвердил Олег, – отметелить могут, только все равно держись молодцом и ни в чем не сознавайся. Лупят обычно первые полчаса, а потом сядут рядышком и начнут о доказательствах толковать. А уж тут кто кого переиграет. Как в покере, имеешь на руках три девятки, а держись так, словно флеш-рояль получила, блефуй.
Вот Илюша и пытается придерживаться этой тактики. Кстати, царевич Алексей, сын Петра I, не выдержал, поддался на уговоры графа Толстого, и что? Увез его Толстой в Россию, а там угодил Алешенька сначала в каземат, а затем и вовсе был осужден на смерть. Правда, до казни несчастный цесаревич не дожил, скончался за два дня до нее, говорят, от припадка эпилепсии… Только что-то мне подсказывает: помогли Алексею добрые люди избежать встречи с топором и плахой.
Вооруженная историческим опытом, я смело ткнула пальцем в мольберт, где мирно покоилась незавершенная копия Гогена.
– Кончай идиотничать, Илья, все давно известно, чистосердечное признание облегчит твою участь, знаю, знаю, кто заказал Гогена…
Мои слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Парень неожиданно побледнел, даже посерел, его голубые глаза мигом провалились внутрь черепа.
– Кто вы?
– Сложно ответить сразу.
– Чего хотите, денег?
– Сто баксов? – ухмыльнулась я.
– Нет, конечно! – вскрикнул парень и бросился в другую комнату.
Я подошла к картине. Ну и что в ней такого особенного, отчего Илья так засуетился?
– Вот, – вбежал в мастерскую художник, – вот, смотрите, тут почти все, себе только чуть оставил. Возьмите, возьмите.
Я посмотрела на ворох зеленых бумажек, вот это да – здесь несколько тысяч…
– Илья, – строго сказала я, – ты не понял. Видишь, я пришла к тебе просто так, по-дружески, без протокола, давай поговорим, как хорошие знакомые.
– Вы из милиции? – прошептал парень. – Так я и знал, что все этим кончится. Еще когда Ленка умерла, понял – конец конторе пришел. Господи, конец…
Видя, что он почти парализован, я решила слегка поправить дело и попыталась его успокоить:
– Нет, дружок, к милиции я не имею никакого отношения…
Однако это заявление вместо того, чтобы снять напряженность, только ухудшило дело.
– ФСБ, – пробормотал парень. – Интерпол, о нет! Ей-богу, это не я, это они сами придумали, да мне крошки перепадали, объедки, все Машка и Катька огребали, даже Ленке меньше доставалось. Ну да известное дело, кто работает, тому шиш, а кто…
– Илюшенька, – вкрадчиво сказала я, – пойдем на кухню, у тебя кофе есть?
Хозяин кивнул головой, сейчас он выглядел растерянным, напуганным мальчиком, оставшимся в большом универмаге без мамы. Кожа его потеряла смуглость, и стали видны мелкие веснушки, покрывающие веером нос и щеки, волосы растрепались, а глаза смотрели на меня с нескрываемым ужасом.
Я села на грязную табуретку и молча понаблюдала, как хозяин мечется по кухне, разыскивая чистые чашки и ложки, потом спросила:
– Сколько тебе лет, Илюшенька?
– Двадцать один, – ответил парень.
– Да уж, – вздохнула я, – в сорок годков трудно начинать жизнь сначала, в особенности если ее большая часть прошла на зоне…
Илья выронил чашку, та упала у моих ног и не разбилась.
– Везет тебе, однако, – улыбнулась я и подняла ее. – Хорошенькая кружечка, симпатичная…
– Меня посадят? – проблеял хозяин. – Да? Точно?
– Лучше расскажи мне все, – сладко пела я, – все, все…
– Так вы же в курсе, – ответил Илья.
– Но мне от тебя все равно надо правду узнать, – возразила я, – тогда смогу помочь. Скажу генералу, вот Илюша, хороший мальчик, помог нам, не надо его сильно наказывать. Ну зачем пожизненное требовать? Ребенок ведь совсем, двадцать один год! Что он видел, мальчишка, а мы его навсегда на шконки посадим.
– К-к-куда? – спросил парень. – На что?
– На шконки, – мило улыбнулась я, – уж извини, случайно вырвалось, нары так у уголовников называют, кроватка, на которой на зоне спят, такая железная, двухэтажная, в синюю или зеленую краску выкрашенная, тебе мрачновата покажется после Гогена, тускло немного, их в бараке штук сто бывает… Правда, тебе пожизненное светит, а там больше двух вместе в норе не селят.
– Где? – В норе, то есть в камере, да ты не тушуйся, живо феню выучишь, времени хватит…
– Как пожизненное? – лепетал вконец одураченный мальчишка. – За что?
– За Гогена! Ты хоть понимаешь, куда вляпался? Один путь остался – чистосердечно сейчас покаяться, а я уж попрошу генерала, он не зверь, мужик с понятием.