Она выглядела побежденной.
Нет, это неправильно. Гонории Смайт-Смит так выглядеть не пристало.
– Гонория, – начал он.
Она тотчас подняла глаза.
– Маркус, мне двадцать один год.
Он несколько озадачился:
– Не может быть. Она раздраженно поджала губы:
– Именно так, уверяю тебя. В прошлом году мне показалось, что я вызвала определенный интерес у нескольких джентльменов, но до предложения дело не дошло. – Она пожала плечами: – Не знаю почему.
Маркус кашлянул и счел нужным ослабить узел шейного платка.
– Думаю, это к лучшему, – продолжила Гонория. – Они мне не особенно нравились. А один из них был… В общем, как-то раз он пнул собаку. – Она нахмурилась: – Едва ли я согласилась бы… Ну, ты понимаешь.
Он кивнул.
Она выпрямилась и широко улыбнулась. Возможно, даже слишком широко.
– В этом году я твердо намерена преуспеть.
– Уверен, у тебя все получится. Она посмотрела на него подозрительно.
– Я сказал что-то не то?
– Нет. Только не надо быть таким снисходительным.
Что, черт возьми, она имеет в виду?
– Я не был снисходительным.
– Ах, Маркус, ради Бога. Ты всегда ведешь себя снисходительно.
– Выражайся яснее, – резко потребовал он.
Она смотрела на него так, словно думала, что он ее дурачит.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
– Напротив, я абсолютно не понимаю, о чем ты говоришь.
Она фыркнула и поднялась с земли.
– Ты всегда взираешь на людей вот так.
Она скорчила такую чудовищную гримасу, что и описать невозможно.
– Если я когда-нибудь буду выглядеть так, – сухо сказал он, – подчеркиваю, в точности так, разрешаю тебе пристрелить меня.
– Вот, – торжествующим тоном заявила она. – Оно самое.
Уж не на разных ли языках они разговаривают?
– Что «оно»?
– То! О чем ты говорил.
Он скрестил руки на груди, оставляя за собой право молчать, покуда она не начнет изъясняться более или менее членораздельно.
– Весь прошлый сезон при виде меня ты демонстрировал откровенное неодобрение.
– Уверяю тебя, ты глубоко заблуждаешься.
Вольно ж ей было принимать на свой счет неодобрение, относившееся отнюдь не к ней, а к ее малоприемлемым кавалерам.
Она сердито сдвинула брови и, казалось, мысленно взвешивала, можно ли считать его извинения удовлетворительными. Хотя на самом деле он и не думал извиняться.
– Могу ли я быть чем-нибудь полезен тебе? – спросил он, тщательно подбирая слова.
– Нет, – отрезала она и только потом прибавила: – Спасибо.
Он устало вздохнул. Должно быть, настало время сменить тактику.
– Гонория, твой отец скончался. Брат, насколько мы можем судить, находится где-то в Италии. А твоя мать желает переселиться в Бат.
– К чему ты ведешь? – воинственно поинтересовалась она.
– Ты одна в целом мире, – столь же агрессивно отозвался он, силясь припомнить, кто и когда в последний раз осмеливался говорить с ним в таком тоне. – Или почти одна.
– У меня есть сестры, – запротестовала она.
– Разве кто-то из них выразил желание опекать тебя?
– Разумеется, нет. Им известно, что я живу с мамой.
– Которая хочет переехать в Бат, – напомнил он.
– Я не одна, – горячо возразила Гонория, и он испугался, что она сейчас заплачет. Однако даже если ее душили слезы, она проглотила их и гневно продолжила: – У меня множество кузин и кузенов. Множество. И четыре сестры, каждая из которых с радостью примет меня, если в этом возникнет необходимость.
– Гонория…
– И пусть мы не знаем, где именно находится мой брат, тем не менее он у меня есть. Я не нуждаюсь… – Она запнулась и моргнула, словно изумляясь тому, что собиралась произнести. Но все-таки произнесла: – Я не нуждаюсь в тебе.
Воцарилась гнетущая тишина. Маркус не думал о том, сколько раз в Уиппл-Хилле сидел за столом рядом с Гонорией. И о домашних спектаклях, где ему всегда доставалась роль дерева, тоже не думал. Эти представления были совершенно ужасными, все до единого, но он получал от них огромное удовольствие. Ему никогда не хотелось главной роли или роли со словами, его устраивало молчаливое участие в общем празднике. Вместе со всеми. В семье. Но сейчас он об этом не думал. Нет, конечно же, нет. Определенно нет. Он просто стоял и смотрел на выросшую девочку, которая сказала, что не нуждается в нем.
Возможно, так оно и было.
Возможно, она действительно стала совсем взрослой.
Тысяча чертей.
Маркус сдержанно вздохнул и мысленно призвал себя к порядку. Она может испытывать какие угодно эмоции, это ее личное дело. Он обещал Дэниелу присмотреть за ней и выполнит свое обещание.
– Ты нуждаешься… – Он снова вздохнул и, рискуя усугубить ее раздражение, все же сказал: – Ты нуждаешься в помощи.
Она отступила на шаг:
– Ты предлагаешь себя мне в опекуны?
– Нет, – веско произнес он. – Нет. Поверь, этого мне хотелось бы в последнюю очередь.
Она скрестила руки на груди:
– Ну конечно, я такая тяжкая обуза!
– Нет! – Боже милостивый, ну что за разговор. Как ни поверни, непременно упрешься в тупик. – Я просто пытаюсь тебе помочь.
– Мне не нужен еще один брат, – холодно заявила она.
– Я вовсе не желаю быть твоим братом, – парировал он, глядя на нее.
Скорее даже не глядя, а разглядывая – с неожиданным для самого себя интересом. Что тому виной? Возможно, ее необычные глаза. Или яркий румянец. Или чуть разгоряченное дыхание. К тому же у нее такой нежный овал лица. И еще маленькая родинка там, где…
– У тебя грязь на щеке, – сказал он, протягивая ей носовой платок.
Никакой грязи не было. Ему просто требовалось сменить направление собственных мыслей.
Незамедлительно.
Потерев лицо платком, она посмотрела на белоснежную ткань, нахмурилась и принялась тереть снова.
– Все в порядке, – сообщил он.
Гонория вернула платок и застыла в молчании, исподлобья глядя на Маркуса. Теперь она вновь походила на упрямую двенадцатилетнюю девочку, и, ей-богу, это устраивало его как нельзя лучше.
– Гонория, – осторожно начал он, – как друг Дэниела…
– Не надо.
Вот так. Не надо. И более ничего. Он на секунду задумался.
– Почему ты упорно отказываешься от помощи?
– А ты?
Он категорически не понял вопроса.
– Ты согласился бы принять помощь? – пояснила она.
– Смотря от кого.
– От меня, – объявила она, с чрезвычайно самодовольным видом скрестив руки на груди, хотя Маркус не видел для этого никаких оснований. – Представь себе, что мы поменялись ролями.
– Если бы дело касалось вопроса, в котором ты более компетентна, я с радостью принял бы твою помощь.
Он тоже скрестил руки на груди с чувством законной гордости. Превосходная вышла фраза – миролюбивая, благожелательная и абсолютно ни к чему не обязывающая.
Маркус ждал ответа, но Гонория, немного поразмыслив, слегка покачала головой:
– Мне пора возвращаться.
– Твое отсутствие вызовет беспокойство?
– Уже должно было вызвать, – пробормотала она.
– Ах да, вывихнутая лодыжка, – вспомнил он и понимающе кивнул.
Она сердито посмотрела на него и решительно зашагала прочь. Не в ту сторону.
– Гонория!
Она оглянулась.
Изо всех сил стараясь не улыбаться, он указал ей верное направление:
– Брикстен там.
– Благодарю.
Она вскинула подбородок, резко развернулась, оступилась и, вскрикнув, попыталась восстановить равновесие. Разумеется, Маркус, не задумываясь, поступил так, как на его месте поступил бы любой джентльмен, – он устремился к ней, чтобы поддержать.
И тотчас угодил ногой в проклятую кротовую нору.
Следующий возглас принадлежал ему самому и, как это ни прискорбно, заключал в себе несколько слов совершенно определенного свойства.
А через секунду они оба рухнули на сырую землю. Гонория упала на спину, а Маркус – на Гонорию.
Не хватало еще раздавить ее! Он моментально приподнялся на локтях и посмотрел, все ли с ней в порядке. Чтобы задать ей этот вопрос, ему требовалось перевести дыхание. Между тем она тоже пыталась отдышаться. И, увидев перед собой приоткрытые губы и широко распахнутые глаза, Маркус поступил так, как на его месте поступил бы любой мужчина, – он наклонился, чтобы поцеловать ее.
Глава 5
Только что Гонория вполне уверенно держалась на ногах… Ну ладно, пусть не вполне уверенно, однако все-таки держалась. Да, действительно, она ужасно хотела скорее покинуть общество Маркуса и в спешке поскользнулась на влажной земле.
Но ей уже почти удалось восстановить равновесие, и все было бы хорошо, если бы на нее в буквальном смысле слова не налетел Маркус. Она и глазом не успела моргнуть, как получила удар плечом в живот, ахнула и упала навзничь. Вместе с рухнувшим прямо на нее Маркусом.
Кажется, именно тогда Гонория как-то вдруг совершенно перестала соображать.
У нее не было опыта столь тесного соприкосновения с мужским телом. Да и откуда бы ему взяться, скажите на милость? Возможно, иногда, танцуя вальс, она случайно оказывалась чуть ближе к партнеру, чем следовало. Однако это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило в данный момент. Маркус давил на нее всей своей тяжестью, и в таком положении вещей было нечто вполне примитивное, но, как ни странно, почти приятное.
У нее не было опыта столь тесного соприкосновения с мужским телом. Да и откуда бы ему взяться, скажите на милость? Возможно, иногда, танцуя вальс, она случайно оказывалась чуть ближе к партнеру, чем следовало. Однако это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило в данный момент. Маркус давил на нее всей своей тяжестью, и в таком положении вещей было нечто вполне примитивное, но, как ни странно, почти приятное.
Она попыталась заговорить, но не смогла произнести ни звука, завороженно глядя на Маркуса. Скорее даже не глядя, а разглядывая, словно видела его впервые в жизни. Оказывается, у него превосходно очерченный рот. И чудесные глаза – темно-карие, удивительно глубокие, с янтарными бликами, становившимися все более заметными по мере того, как он наклонялся все ниже…
Ниже?
Силы небесные! Уж не собирается ли он поцеловать ее? Маркус?
Затаив дыхание, она приоткрыла губы и замерла в напряженном ожидании, не думая ни о чем, кроме…
«Кроме» оказалось совершенно излишним. Поцелуи определенно не входили в намерения Маркуса. Огласив лесную тишину бранными выражениями, каких Гонория не слышала со дня отъезда Дэниела, он вскочил, сделал шаг назад и…
– О черт!…
Сумбурные телодвижения сопроводились новым залпом сквернословия, но у Гонории хватило здравого смысла не воспринимать проклятия как личное оскорбление, тем более что за ними последовал глухой стук. Она испуганно ахнула, приподнялась на локтях и посмотрела на Маркуса. Он лежал на земле и, судя по выражению его лица, на сей раз действительно получил серьезные повреждения.
– Ты в порядке? – взволнованно спросила она, понимая, что порядка и в помине нет.
– Нора, – прорычал он, стиснув зубы от боли, и, хотя все и так было яснее ясного, уточнил: – Опять.
– Прости. – Гонория торопливо поднялась на ноги и виновато добавила: – Мне очень-очень жаль.
Он молчал.
– Поверь, я никак не предполагала…
Ей не хотелось продолжать. Оправданиями делу не поможешь, к тому же Маркуса явно раздражал ее жалкий лепет.
Нервно сглотнув, она сделала крошечный шажок в его сторону. Он по-прежнему лежал на земле в какой-то промежуточной позе – не на спине, но и не на боку. Его бриджи и сапоги были заляпаны грязью. И сюртук тоже.
Гонория поежилась. Маркусу это не понравится. Он не отличался чрезмерным щегольством, однако сюртук был отменного качества.
– Маркус? – робко окликнула она.
Его брови грозно сдвинулись, и она благоразумно отказалась от мысли сообщить Маркусу, что у него в волосах сухие листья.
Он немного подвинулся, медленно переместился на спину и закрыл глаза.
Она беззвучно пошевелила губами, но решила повременить с разговорами. Он глубоко вздохнул. Раз, другой, третий… А когда открыл глаза, выглядел уже более умиротворенным.
Слава тебе, Господи.
Гонория слегка подалась вперед. Очевидно, приближаться к нему пока не стоило, но, вероятно, у него хватит терпения выдержать звук ее голоса.
– Можно помочь тебе подняться?
– Подожди минуту.
Он успешно переместился из лежачего положения в сидячее, обеими руками приподнял поврежденную ногу и вытащил ее из кротовой норы.
Каковая – по наблюдениям Гонории – заметно увеличилась в размерах от столь интенсивного использования.
Маркус осторожно подвигал ступней. Сначала вперед и назад, затем из стороны в сторону. Кажется, именно второе движение причиняло ему особенно сильную боль.
– Как ты думаешь, это перелом? – спросила Гонория.
– Нет.
– Вывих?
Видимо, глухое ворчание следовало воспринимать как знак согласия.
– Ты не думаешь…
Маркус пронзил ее таким свирепым взором, что она молниеносно захлопнула рот. Однако после пятнадцати секунд молчаливого сострадания не выдержала:
– Маркус?
Он сидел к ней спиной, когда она обратилась к нему, и не обернулся, услышав свое имя. Хотя ногой шевелить перестал.
– Ты не думаешь, что тебе лучше снять сапог?
Ответа не последовало.
– Вдруг лодыжка распухнет.
– Мне самому известно. – Он испустил тяжкий вздох и чуть сдержаннее продолжил: – Что она может распухнуть. Я всего-навсего задумался.
Она кивнула, хотя он по-прежнему демонстрировал ей только затылок.
– Да, конечно. Просто дай мне знать, когда…
Маркус снова перестал шевелиться. Она торопливо отступила на шаг:
– Ничего, не обращай внимания.
Он наклонился и принялся через сапог ощупывать лодыжку, очевидно, оценивая размеры припухлости. Гонория стремительно описала дугу и остановилась перед ним. Она надеялась по выражению его лица определить, как он себя чувствует, но это оказалось весьма затруднительно. Помилуйте, что можно прочесть на лице человека, пребывающего в полнейшем неистовстве?
Все-таки мужчины иногда ведут себя абсолютно неадекватно. Хорошо, допустим, он получил вывих по ее вине и теперь вправе немного рассердиться. Ну и что с того? Ясно как божий день – ему не под силу самостоятельно встать и уж тем более добраться до Фензмора. По логике вещей, он должен воспользоваться предложенной помощью. И чем скорее, тем лучше. Но нет, он будет рычать и огрызаться, словно раненый тигр. Только бы его не заподозрили в слабости.
– Хмм. – Гонория откашлялась. – Не хочется лишний раз тебя беспокоить, но хорошо бы определиться… Я могу тебе чем-нибудь помочь, или мне лучше просто стоять, не издавая ни звука?
Выдержав томительно долгую паузу, он наконец решился:
– Пожалуйста, помоги мне снять сапог.
– Ну конечно! – Она с готовностью устремилась к нему. – Сейчас, давай-ка, э…
В детстве она иногда помогала отцу разуться. Однако, во-первых, с тех пор прошло много лет, а во-вторых, отец – это совсем не то же самое, что мужчина, который лежал на ней всего две минуты тому назад.
Гонория чувствовала, как горят ее щеки. Господи, и откуда только берутся подобные мысли? Произошел несчастный случай. И не с мужчиной, а с Маркусом. Главное – не забывать о том, что перед ней Маркус. Обыкновенный Маркус.
Усевшись напротив, она взялась одной рукой за голенище сапога, а другой – за каблук.
– Ты готов?
Маркус мрачно кивнул.
Однако стоило ей потянуть сапог на себя, Маркус так отчаянно вскрикнул, что она буквально выронила его ногу.
– Тебе плохо?
Она едва узнавала собственный голос, совершенно переменившийся от волнения.
– Попробуй еще, – хрипло произнес Маркус.
– Ты уверен? Ведь…
– Действуй, – распорядился он.
– Хорошо. Стиснув зубы, она снова взялась за сапог. На сей раз Маркус не кричал. Зато он хрипел, как агонизирующее животное. Гонория категорически не могла этого вынести и оставила свои бесплодные попытки.
– Думаю, ничего не получится. Во всяком случае, у меня.
– Попробуй снова, – сказал он. – Эти сапоги всегда тяжело снимались.
– Всегда? До такой степени?
Уму непостижимо. А еще говорят, что женские наряды отличаются непрактичностью.
– Гонория!
– Ладно, – согласилась она, однако ее старания вновь не увенчались успехом. – Прости. По-моему, тебе нужно добраться до дома и там разрезать голенище.
Маркус явно огорчился, и ей захотелось утешить его.
– Наверное, не стоит переживать из-за сапога.
– Не в этом дело, – проворчал он. – Он чертовски больно давит.
– О, – смутилась она. – Извини.
Он протяжно вздохнул:
– Похоже, я не смогу встать без твоей помощи. Она кивнула и для начала встала сама.
– Так, теперь дай руку.
Она потянула его вверх, но он только слегка приподнялся, а потом снова сел и выпустил ее руку.
Гонория посмотрела на свою опустевшую ладонь – одинокую и неприкаянную.
– Тебе придется подхватить меня под мышки.
Всего несколько минут назад такая перспектива, вероятно, ошеломила бы Гонорию, но после эпопеи с сапогом задумываться о приличиях было несколько поздновато.
А раз так, значит, ей оставалось только снова кивнуть, наклониться и покрепче обхватить его руками.
– Ну, приступим, – сказала она и, тихонько крякнув от натуги, попыталась оторвать Маркуса от земли.
До чего же странно таким образом поддерживать его. Странно и ужасно неловко. Однако какая ирония судьбы! Кто бы мог подумать, что им с Маркусом придется столь тесно общаться друг с другом. Не угоди он в «кротовую нору», не было бы малопристойного совместного падения.
И уж конечно, не угоди он в нее вторично, они не оказались бы в теперешней причудливой позиции.
Между тем дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Рывок, еще рывок, приглушенное проклятие Маркуса – и вот он благополучно стоит на ногах.
Гонория отстранилась, восстанавливая надлежащую дистанцию, но все же положила его руку себе на плечо, чтобы ему было на что опереться.
– Ты можешь ступить на поврежденную ногу?
– Не знаю, – ответил он и, сделав пробный шаг, скривился от боли.
– Маркус?
– Я в порядке.