— Поговорить вы можете. Только я не думаю, что это произойдет на свободе. С тобой, Константин Евгеньевич, проблема решится. Дашь показания против Кустарева, и мы твое дело спустим на тормозах. А Савчук мы еще подержим до выяснения…
— А что выяснять?
— Вдруг она причастна к убийствам, которые совершал Кустарев?
— А если не причастна?
— Что, хочешь ее вернуть?
— А это возможно?
— Ну, если ее вину мы не докажем, то все возможно… Рано пока об этом говорить, сначала банду Кустарева надо взять. Это, Константин Евгеньевич, в твоих интересах, иначе мстить тебе начнут.
— И что я должен сделать?
— Я же говорю, надо дать показания против Кустарева. Ты же видел, как он добил жертву выстрелом из пистолета?
— Не видел.
— Но ведь это так и было. Потерпевших расстреляли из автоматов, ты это видел. Один уцелел, выбрался из машины, потом к нему подъехал Кустарев. Когда машина с ним уехала, потерпевший был уже мертв. Это же твои показания?
— Мои. Но я не видел, как Кустарев стрелял.
— Да, но в голове потерпевшего была обнаружена пистолетная пуля. Его добили из пистолета. И сделать это мог только Кустарев. И ты не соврешь, если скажешь, что видел, как это было.
— Но я не видел!
— Но ведь это же было! Пойми ты, Константин Евгеньевич, Кустарева его сестрой к стенке не припрешь. Он же скажет, что не собирался душить ее, просто баловался с ней, шутил. Такое баловство года на три максимум потянет. Он этот срок на одной ноге отстоит. А вот организованное убийство четырех человек — это уже пожизненное заключение. Только в таком случае мы сможем избавиться от Кустарева. Только в этом случае его банда будет деморализована, только в этом случае мы сможем ее уничтожить. Ты меня понимаешь?
— Понимаю… Но я ничего не видел, — мотнул головой Костя.
— Советую тебе хорошенько подумать, Константин Евгеньевич, — с упреком взглянул на него майор. — Время у тебя для этого есть.
Костю отконвоировали обратно в камеру, а на следующий день он снова встретился со Швабриным, но мнения своего не изменил.
И все-таки руоповец его «купил». Он вдруг завел разговор об Алле и сказал, что готов закрыть глаза на ее прегрешения, что ее могут выпустить на свободу, если он даст нужные показания. И Костя принял это предложение. Хотя он и не собирался жить с Аллой…
Глава 22
Грязный, засиженный мухами потолок, серые, давно не беленные стены, зарешеченное окно, железная дверь. И все-таки это не тюрьма, а больница. Хоть какая-то, но иллюзия свободы.
Еще бы этот докучливый майор сквозь землю провалился, но нет, он продолжает давить на Мишу гнусным своим ментовским взглядом.
— Сколько раз повторять, не собирался я убивать Вику! Просто попугать ее хотел!
Все-таки раскололась Вика, все-таки дала против него показания. А он здесь находится под таким надзором, что нет возможности связаться с Рябым. Да и вряд ли менты сдадут ему Вику. Наверняка ее со всех сторон «пасут». Ясно же, что в дело вмешался Клыков, а уж он-то пойдет на все, чтобы дожать Мишу.
— Попугать? Вот и я говорю, что ты как попугай несешь вздор, — усмехнулся Швабрин. — Ты покушался на жизнь женщины и ответишь за это. И за то, что оказал сопротивление при задержании, ответишь… Но все это мелочь по сравнению с убийством Гармохина и его людей. Четыре трупа, и они все на тебе…
— Ты бредишь, начальник! Кто такой Гармохин, я его знать не знаю!
— А это что такое? — Майор предъявил ему фотографию, где он стоял с Гармохой на фоне своего катера.
Изображение не качественное: съемка шла с большого расстояния, но и Мишу на фото можно узнать, и Гармоху.
— Да я откуда знаю, кто это такой. Я на катере катался, подошел какой-то баран, права качать стал… Это что, и есть Гармохин?
— Он самый. Ты назначил ему «стрелку» возле «Южпортнефти», ты его там и застрелил, когда он выползал из расстрелянной машины.
— Кто это видел?
— Константин Сполохов. Он дал показания.
— Не мог он этого видеть!
— И тем не менее…
Миша заскрежетал зубами. Все-таки сдал его Костя по полной программе. Будь проклят этот козел!
— Брехня все это!
— На суде так и скажешь, — усмехнулся Швабрин.
— Дожить бы до суда.
Что-то подсказывало Мише, что жить ему осталось недолго. Клыкову легче убить его, чем довести дело до суда. А здесь в больнице запросто могло произойти что-то вроде врачебного недосмотра — лекарство не то вколют или с обезболивающим переборщат.
— Доживешь. И на пожизненное сядешь. Поверь, это хуже, чем смерть.
— Поживем — увидим.
— Пожить и на свободе можно. Отсидишь года три за злостное хулиганство и выйдешь на свободу.
— Года три?
— Или это, или пожизненное.
— За это я должен сдать своих пацанов?
— Не только. Еще ты должен вернуть деньги, которые получил от «Южпортнефти».
— Денег нет.
— И кто тебе поверит?
— Можешь не верить, начальник, но это так. Кинули меня.
— Кто, как?
— Казначей у меня был, через него все шло. Я ему как себе доверял, а он меня кинул.
Врал Миша. Деньги у него в надежном месте, и никто никогда не сможет добраться до них. Пусть хоть «сыворотку правды» ему колют, он к этому готов. И под пытками он ничего не скажет. Ни один из своих счетов не сдаст.
И тем не менее Миша должен был убедить ментов в том, что говорит правду. Для этого придется сдать своих пацанов. Пойти с «мусорами» на сговор и сдать бригаду. Пусть думают, что он и с деньгами так же легко мог бы расстаться. Мог бы, если бы деньги были…
— Не надо бабушку лохматить, Кустарев, — усмехнулся Швабрин.
Но Миша сделал вид, что не услышал его.
— Да я сам в шоке, начальник! Я своей шкурой рисковал, а какое-то чмо меня сделало, как последнего! Хорошо, пацанов не тронул, только меня развел… А у пацанов деньги есть, там у них больше половины. Я же по-честному все делил. «Общак» у нас маленький, чисто на текущие расходы. Основной куш мы по-братски делили. Только где и что там у пацанов, в это я не вникал. И как вернуть эти «баблосы», не знаю… Может, вы их сами расколете?
— А ты их сдашь?
— Ну, за три года сдам, — тяжело вздохнул Миша. — Только можно ли вам верить?
— Можно.
— Три года, и я на свободе, да?
— Три года, и ты на свободе.
— А где гарантии?
— Не прикидывайся дурачком, Кустарев. Ты прекрасно знаешь, что никто никаких гарантий тебе не даст.
Миша едва сдержал насмешку. Есть у него гарантия. Это деньги, которые он сможет обналичить после тюрьмы. Если он их сейчас не сдаст, то Клыков позволит ему выйти на свободу, чтобы затем проследить за ним и наложить лапу на обретенное богатство. Что ж, он постарается уйти от преследования. Как — это уже вопрос будущего.
— Про деньги я ничего не знаю. Если это условие отпадает, то я скажу, как взять пацанов.
Клыкову нужна вся бригада, только так можно было обезопасить «Южпортнефть» от возможных диверсий, поэтому он пойдет на все, чтобы оставить Мишу без зубов, в том числе и на обман. Верить ему нельзя, но, увы, придется…
— Я не могу тебе сейчас ничего сказать…
Швабрин вышел из палаты, минут через двадцать вернулся и сказал, что деньги с него требовать не будут, если, конечно, он поможет вывести из игры свою собственную бригаду. Миша вынужден был принять это условие. Слишком уж крепко вцепились в него менты…
Лето красное пропела, оглянуться не успела… Это про Аллу. Растрепанная она после следственного изолятора, помятая, огрубевшая. Закатилось ее лето, на девять лет его осудили. И Алле могли срок дать, но майор Швабрин все-таки выполнил свое обещание. Правда, не сразу. Через суд ее пропустили как активную участницу банды Кустарева. Только вины за ней никакой не обнаружили, поэтому и вынесли оправдательный приговор. Зато другим бандитам навесили срока различной, так сказать, тяжести.
Девять лет Мише дали, а это, считай, целая жизнь. Алла одна осталась. Лето за плечами, а впереди зима… Как бы не пригрел ее какой-нибудь муравей. Именно поэтому Костя и встретил ее у ворот следственного изолятора.
— Привет, — с хмурым видом поздоровался он.
— А чего такой невеселый? — язвительно усмехнулась Алла.
Затасканный у нее вид, но все равно красивая она. До звенящей тоски красивая. Отмыть бы ее от тюремной грязи, уложить в постель, обнять… Только не пойдет он на это. Потому что слово и жене дал, и тестю, да и себе тоже, чего уж там говорить.
Костя просто встретил ее, сейчас отвезет домой, и на этом все… Если бы действительно все было так просто…
— А чему радоваться?
— Зачем тогда приехал, если ты такой нерадый?
— В глаза тебе хочу посмотреть.
— А! Посмотрел? Ну, тогда проваливай!
— И поговорить хочу.
Костя просто встретил ее, сейчас отвезет домой, и на этом все… Если бы действительно все было так просто…
— А чему радоваться?
— Зачем тогда приехал, если ты такой нерадый?
— В глаза тебе хочу посмотреть.
— А! Посмотрел? Ну, тогда проваливай!
— И поговорить хочу.
— Ну, говори…
— Пошли, — Костя показал на свою новенькую «Тойоту».
Дела идут в гору, но свободных средств по-прежнему нет и не предвидится, но и на «девятке» он ездить не мог: статус не позволял. Ему-то все равно, но ведь приходится встречаться с деловыми людьми, а для них важны условности.
Алла села в машину, достала сигарету и выразительно посмотрела на него.
— Кури, — кивнул он.
— Ну, спасибо, а то я уже думала, что в твоей новой крутой тачке курить нельзя.
— В новой… А старая где? — усмехнулся Костя.
— Без понятия.
— И Миша не сказал.
— А ты бы спросил?
— Тебя подставлять не хотел. Вдруг бы тебя за мошенничество посадили.
— Ну да, развели мы тебя, — как о чем-то само собой разумеющемся сказала Алла.
— Зачем?
— Да скучно что-то вдруг стало…
— На бизнес меня хотели развести?
— Это Мишина идея.
— Да, но ты же не отказалась…
— Не отказалась… А что, мне понравилось с тобой. Ты в постели хорош… Скажи, ты меня хочешь?
— Не об этом речь, — смутился Костя.
— Но ведь хочешь! И я хочу! Хочу, чтобы ты этого хотел…
— Зачем тебе это? — грустно усмехнулся он. — Ты Мишу любишь.
— Люблю, — вскинулась она. И посмотрела на Костю так, словно он только что донес до нее главную истину, в поисках которой она почти три месяца пропадала в тюрьме.
— И всегда будешь любить.
— И всегда буду любить, — кивнула она.
— А я — третий лишний.
— Ну, может, и не лишний… Только я видеть тебя не хочу!
— Не хочешь, не надо.
— Куда мы едем?
— На Первомайскую, — пожал плечами Костя.
— А я просила?
— А у тебя еще есть куда ехать?
— Нет. Но и домой не хочу. Отец с рейса вернулся. Если Вика ему не рассказала, то соседи рассказали… — вздохнула Алла.
— Ну да, накуролесили вы с Мишей.
— Накуролесили, — согласилась она.
— Меня заказали.
— Тебя заказали?! — удивилась Алла.
— Ну, я же видел Мишу на месте убийства. Ты ему об этом сказала. И осталась с ним.
— Об этом сказала и осталась с ним… Да, было такое. Только тебя никто не заказывал.
— Ну, ты могла об этом и не знать.
— Я не могла об этом не знать.
— Тогда кто меня заказал?
— Без понятия. Бизнес — это джунгли, там человек человеку волк, враг и киллер. Я буду тебе это объяснять?
— Да нет, я сам понимаю.
Костя отдавал себе отчет в том, какой мир его окружает, но даже не представлял, кто хотел избавиться от него. Алексей Греков? Но этот человек и в бизнесе старается обходить стороной рисковые проекты, а тут убийство… К тому же без Ольги он на такое не пойдет, а она дорожит жизнью родного брата… Тогда кто?..
Что бы ни говорила сейчас Алла, Костя не мог ей поверить. Только Миша и мог его заказать — ну, не было у него иного объяснения.
— Понимаешь, но не веришь, — себе под нос усмехнулась она.
— Ну, не знаю…
— Не знаешь. Если не знаешь, зачем за мной приехал? Я в курсе, что ты за меня хлопотал. Деньги у тебя, связи… Со мной поговорить хотел? Кто тебя заказал, хотел узнать, да?
— Ну, не только.
— Но ведь хлопотал.
— Я тебя купил.
— Купил?! — удивленно вскинула брови Алла.
— Мишу продал, а тебя купил. Или просто обменял, на Мишу… Я же не видел, как он Гармохина убивал. Не видел, но сказал, что видел. И сказал, и подписался. Именно поэтому тебя не посадили…
— Значит, продал Мишу, — глядя в боковое окно, сквозь зубы процедила она.
— Его продал, тебя купил, — механически повторил Костя.
— Ты — идиот!
— Спасибо.
— Купил он меня, — презрительно хмыкнула Алла. — Это тебя купили. И меня купить пытаются. Завьялов за тебя хлопочет, скажи ему спасибо. Я, конечно, делала вид, что верю… Это все из-за денег. Из-за нефтяных денег. Там столько миллионов, что тебе за всю жизнь не заработать… Даже Миша не знает, как на них выйти. А если бы знал, то ни в жизнь бы не рассказал… Менты думают, что я могу их на эти деньги вывести, потому я на свободе. Ты, конечно же, знаешь, что меня «пасут», да?
— Я знаю?
— А разве нет? Эй, кто там меня слышит! — обращаясь в открытый эфир, засмеялась Алла. — Я не знаю, где эти чертовы деньги! Можете обратно меня закрывать!
— Тебя никто не слышит, — в недоумении посмотрел на нее Костя.
А вдруг она права? Вдруг за ней действительно следят? Вдруг у него в машине тайно установили прослушку?
— Пусть слышат! Пусть знают! Нет у меня денег! И особняка за границей нет! И податься некуда! — Алла вдруг закрыла лицо ладонями, всхлипнула раз-другой, но не расплакалась. Глаза покраснели, увлажнились, но слез не было. Она достала сигарету, закурила, глубоко затягиваясь. — Некуда мне идти, понимаешь? Знала бы про деньги, уехала бы куда-нибудь далеко-далеко… Мишу бы там дождалась. Я привыкла ждать, мне нетрудно…
— Здесь ждать будешь.
— Здесь… — кивнула она. — Тяжело будет, но я дождусь.
— Тебе всего тридцать лет будет, когда он вернется.
— Всего?! — простонала она.
— Если ты чем-то недовольна, то это не ко мне, — отрезал Костя.
— Ну да, не к тебе, — опомнилась Алла. — Ты бы не хотел, чтобы я его дождалась.
— Мне все равно.
— Почему тебе все равно? — возмутилась она. — Ты же любишь меня?
— Все это в прошлом, — покачал он головой.
— Видел бы ты себя в зеркале… Да от тебя же на километр враньем несет!
— Все в прошлом.
— А я — в настоящем!
— В настоящем у меня жена, дети.
— Так я и не собираюсь уводить тебя из семьи! — засмеялась она. — И замуж за тебя не хочу… Мне бы Мишу дождаться. В тепле хочу дождаться его и в сытости… Я хочу, чтобы ты меня содержал.
— Вот так прямо и без утайки, — усмехнулся он.
— Да, прямо и без утайки… А зачем нам ходить вокруг да около? Я все знаю про тебя, ты все знаешь про меня. Я знаю, что ты в меня влюблен, ты знаешь, что я буду ждать Мишу… У тебя есть девять лет, чтобы выпить меня до дна. Через девять лет ты уже смотреть на меня не захочешь. Если не раньше…
Костя задумался. Увы, но он действительно любит Аллу. И через девять лет будет любить, и через сто девять. Но при этом он не очень-то и хочет ее любить. Не тот она человек, с которым он бы хотел связать свою жизнь. Далеко не тот человек… Но ведь он может получать от нее любовь без отягчающих семейных обязательств. Снимет Алле квартиру, будет навещать ее. И о разводе с Зойкой при этом не будет думать…
А через девять лет будет видно, как ему быть. Или с Аллой расстаться, или с Мишей что-то делать…
Глава 23
Этап, зона строгого режима, помещение камерного типа, шконки вдоль стен, параша за фанерной перегородкой… Одним словом, тоска зеленая.
Но правильный пацан не должен тосковать. Правильный пацан должен держать парус по ветру и носом рассекать любую, даже самую крутую волну. Только тогда он сможет оставаться правильным пацаном.
— Здорово, братва!..
Камера на восемь шконок, два места свободны. У самой параши эти места — первый и второй ярусы. А братва в камере, судя по всему, серьезная. Во главе угла — крепко скроенный дядя с массивной, в глубоких залысинах головой. Октябрь месяц на дворе, холодно на улице, но в камере тепло, и здесь запросто можно было находиться в одной майке. И этот дядя в майке, а из-под бретелей на ключицах выглядывают воровские звезды. С ним еще три арестанта — все сплошь в татуировках. Вор вроде как неплохо смотрится — свежий у него вид, здоровый, а у этих лица деформированы долгими годами, проведенными в неволе. У одного кожа рыхлая, землистого цвета, у другого — с желтоватым оттенком, сухая, натянутая, как будто не человек это, а живая мумия. У третьего лицо синюшного цвета, а нос пунцовый, во рту какие-то гнилые пеньки вместо зубов. Еще трое лежали на шконках, со скучающим любопытством наблюдая за Мишей. И это, похоже, непростые ребята. Они хоть и помоложе, и татуировок на них поменьше, но, чувствуется, что к вкусу баланды им не привыкать. Возможно, это бойцы вора. Сейчас они спокойны, но стоит «смотрящему» сказать «фас», и новичка начнут рвать на части. А тот мог дать отмашку своим псам. Вдруг Мишу отправили в эту камеру неспроста?..
— Где здесь упасть можно?
— Упасть можно, — едва заметно скривил губы вор. — А сможешь ли потом подняться?
— Не знаю, не пробовал… Кустарь моя кликуха.
Он мог бы представиться Орехом, но ведь братва по-любому его раскусит. Это ведь не бакланы какие-то, перед которыми можно крыльями махать да клювом щелкать. Этих понтами не возьмешь…