– Все было так отчетливо, Рорк, что я до сих пор не отошла. Я все еще чувствую это, чувствую его… Комната в Далласе, где он меня запер. Он всегда меня запирал, куда бы мы ни переехали. Однажды я попыталась выбраться и удрать, но он меня поймал, а после этого стал снимать жилье на высоких этажах и запирать двери снаружи. Убежать было невозможно. Наверное, о моем существовании вообще никто не знал… – Горло горело огнем, и она попыталась откашляться. – Мне надо глотнуть воды.
– Вот, выпей. – Рорк подал ей стакан, оставленный Соммерсетом.
– Нет, это транквилизатор. Не хочу транквилизатор. – Она с трудом перевела дыхание. – Мне он не нужен.
– Хорошо. Сейчас я принесу тебе простой воды. – Рорк встал и, увидев в ее глазах подозрение, улыбнулся. – Обещаю: просто воды.
Поверив ему на слово – кому же еще ей было верить? – Ева приняла у него стакан и жадно выпила до дна. Потом Рорк присел на подлокотник ее кресла, а она, глядя прямо перед собой, заговорила снова:
– Помню ту комнату. Этот сон мне снится вот уже две недели, и каждый раз вижу все новые жуткие подробности. Я даже пошла на прием к доктору Мире. – Она подняла на него глаза. – Я тебе не говорила… Не смогла.
– Ничего, – выдавил Рорк. – Ведь теперь ты все мне расскажешь.
– Теперь придется. – Она набрала в легкие побольше воздуху и попыталась представить всю картину, вспомнив, как ведет себя следователь на месте преступления. – Я не спала, надеялась, что он вернется вдрызг пьяным и не тронет меня. Было уже очень поздно.
Чтобы увидеть все это, ей даже не надо было закрывать глаза: мерзкая комнатушка, мигание красной рекламы за грязным окном.
– Там было ужасно холодно, – бормотала Ева. – Он сломал кондиционер, и стало очень холодно. У меня изо рта даже шел пар. – Она содрогнулась, настигнутая этой волной холода из прошлого. – Я очень хотела есть. Мне просто необходимо было поесть. У нас никогда не было еды, и я все время голодала. Я как раз обрезала плесень с куска сыра, когда он заявился.
Скрип открывающейся двери, липкий страх, стук падающего ножа. Еве хотелось встать, походить, чтобы успокоить нервы, но она сомневалась, что ноги ее послушаются.
– Я сразу увидела, что он не слишком пьян. О, в этом я хорошо разбиралась. Сейчас я вижу его как живого. У него были темно-каштановые волосы и опухшее от пьянства лицо. В свое время он был, наверное, красив, но потом полопались сосуды по всему лицу, в глазах… У него были огромные ручищи. Огромные! Или, может быть, мне это просто казалось, потому что я была мала.
Рорк взял ее за плечи и стал массировать, чтобы снять напряжение.
– Он больше не сделает тебе больно. Он больше к тебе не притронется.
– Нет, – согласилась она. «Зато во сне… – пронеслось в голове. – Во сне я буду по-прежнему корчиться от боли». – Он взбесился, потому что застал меня за едой. Мне не полагалось притрагиваться к еде без разрешения.
– Боже! – Рорк поплотнее укрыл ее одеялом, чтобы унять ее дрожь. А он-то всегда поражался, с каким аппетитом она ест! Ему очень хотелось так ее накормить, чтобы она раз и навсегда забыла про голод.
– Потом он принялся меня бить. – Ева услышала, как сорвался ее голос, и попыталась взять себя в руки. «Теперь это просто рапорт о происшествии, – внушала она себе. – Рапорт, только и всего!» – Он сбил меня с ног и продолжал осыпать ударами. По лицу, по всему телу. Я плакала, кричала, умоляла его перестать. Он разорвал на мне одежду и запустил пальцы… в меня. Мне было нестерпимо больно, потому что он насиловал меня только прошлой ночью и теперь снова принялся насиловать. Дышал мне в лицо, просил быть хорошей девочкой – и насиловал. Мне казалось, что я вот-вот разорвусь на кусочки. Боль была такой ужасной, что я больше не смогла терпеть. Я стала его царапать – наверное, до крови. Тогда он сломал мне руку.
Рорк не мог больше сидеть спокойно. Он вскочил, подбежал к окну и распахнул его – ему нужен был свежий воздух.
– Может быть, я на минуту отключилась. Но мне не удалось до конца забыть про боль. Иногда ведь про нее забываешь…
– Да, – бесстрастно подтвердил он. – Знаю.
– Но в тот раз боль была чудовищная: она накатывала омерзительными волнами. А он никак не мог уняться… И тогда в руке у меня оказался нож – взял и оказался, сам собой. Я ударила его ножом. – Ее вздох был так похож на рыдание, что Рорк обернулся. – Я вонзала в него нож снова и снова. Кровь была повсюду – сладко пахнущая свежепролитая кровь. Я выползла из-под него. Наверное, он уже был мертв, но я пырнула его еще несколько раз. Я вижу себя, Рорк: я стою на коленях, сжимая в кулаке рукоятку ножа, вся в крови; его кровь брызжет мне в лицо… Мне не позволяла остановиться моя боль.
«Кто бы поступил иначе? – пронеслось у него в голове. – Кто?!»
– Наконец я заползла в угол, чтобы быть от него подальше. Я боялась, что он встанет и убьет меня. То ли я потеряла сознание, то ли уснула от изнеможения. Помню только рассвет. И свою боль. Я превратилась в комок боли. Кажется, меня вырвало. А потом я увидела… увидела…
Рорк подошел и взял ее руку – холодную, как лед, худую и бессильную.
– Хватит, Ева.
– Нет, дай мне договорить. Я должна с этим покончить. – Она с трудом выталкивала слова, словно это были неподъемные камни, отягощающие душу. – Я увидела тело и поняла, что убила его. Я знала, что теперь за мной придут и посадят в клетку, в темную клетку. Он всегда пугал меня клеткой, когда уговаривал быть хорошей девочкой. Я пошла в ванную и смыла с себя кровь. От боли в руке можно было сойти с ума, но мне очень не хотелось в клетку. Я кое-как оделась, сунула свои вещи в сумку. Хотя – какие там могли быть вещи?.. Мне все время казалось, что он сейчас встанет и схватит меня. Я оставила его на полу и пошла. Было раннее утро, на улицах ни души. Не помню, что стало с сумкой – то ли я ее потеряла, то ли выбросила. Я долго шла, потом спряталась на каком-то заднем дворе и дождалась темноты.
Ева провела рукой по лицу. Оказывается, она помнит и это: темноту, вонь, страх, потеснивший даже боль.
– В темноте я снова пошла. Я шла долго, пока не свалилась от изнеможения. Это снова были смрадные задворки. Не знаю, сколько времени я там пробыла, пока меня не нашли. Я уже ничего не помнила: ни что случилось, ни где я нахожусь, ни кто я такая. Я до сих пор не помню своего имени. Он никогда не называл меня по имени.
– Тебя зовут Ева Даллас. – Рорк сжал ее лицо ладонями. – Та часть твоей жизни давно в прошлом. Ты выжила и преодолела свое прошлое. Теперь к тебе вернулась память – значит, ты окончательно исцелена. Все страшное позади, Ева!
Она смотрела на него, сознавая, что никогда никого не любила больше, чем его. И не полюбит.
– Неужели ты ничего не понимаешь?! Я обязана ответить за содеянное. У всякого поступка есть последствия, Рорк. Теперь я не смогу выйти за тебя замуж. А завтра я должна буду расстаться со значком полицейского.
– Что за безумие?!
– Пойми, я убила родного отца! Потребуется расследование. Даже если меня оправдают, мне придется начинать с нуля. А пока не завершится расследование, я не смогу работать в полиции. И стать твоей женой не смогу. – Она решительно встала. – Мне надо собрать вещи.
– Только попробуй.
Наверное, если бы он закричал, Ева ушла бы, не задумываясь. Но его тихий, какой-то зловещий голос остановил ее.
– Пойми, Рорк, я должна следовать правилам.
– Прежде всего ты должна оставаться человеком. – Он шагнул к двери и с грохотом ее захлопнул. – Думаешь, самозащита от грязного чудовища – повод, чтобы расплеваться со мной, со всей своей жизнью?
– Я убила родного отца.
– Ты прикончила зверя. И ты была ребенком. Будешь утверждать, что ребенок должен нести весь груз ответственности?
Ева открыла было рот, но не нашла что сказать и некоторое время молчала.
– Дело не в моих утверждениях, Рорк. Закон…
– Закон должен был тебя защитить! – На него нахлынули собственные тяжелые воспоминания. Рорк чувствовал: еще немного – и он потеряет контроль над собой. – К черту закон! Много было от него толку, когда оба мы нуждались в нем больше всего? Хочешь расстаться со своим значком, потому что закон слишком слаб, чтобы вступаться за невинные души, за детей? Милости прошу! Топчи свою карьеру сколько тебе вздумается. Но учти: от меня тебе все равно не избавиться.
Рорк хотел схватить ее за плечи, но внезапно бессильно уронил руки.
– Я не могу к тебе притрагиваться, – растерянно произнес он. – Боюсь к тебе прикасаться. Я не вынесу, если близость со мной напомнит тебе о том, что делал он.
– Нет! – Ева взяла его за руки. – Не напомнит, не может напомнить. Когда ты ко мне прикасаешься, я вижу только тебя. Просто я должна пройти свой путь до конца.
– Одна? – Рорк понял, что произнес то самое горькое слово, которое она непрестанно твердила себе. – Как мучилась одна, терзаемая кошмарами? Ева, я не могу вернуться в прошлое и убить его вместо тебя. Я бы отдал все, что имею, и даже больше, чтобы это сделать, но не могу. Зато я могу заставить тебя принять мою помощь. И заставлю! Тут не о чем рассуждать. Сядь.
– Рорк…
– Пожалуйста, сядь. – Он изо всех сил старался говорить спокойно, зная, что злость ее только ожесточит. На Еву можно было подействовать лишь разумными доводами. – Ты доверяешь доктору Мире?
– Да. То есть…
– Не больше, чем всем остальным? Ладно, пусть так. – Он шагнул к телефону.
– Что ты делаешь?
– Звоню ей.
– Среди ночи?
– Я знаю, который час. Но мне необходим ее совет, я собираюсь ему последовать, каким бы он ни оказался. Предлагаю тебе поступить так же.
Ева хотела возразить, но не нашла аргументов и бессильно уронила голову.
– Хорошо.
Погруженная в свои мысли, Ева не прислушивалась к тихой беседе Рорка с Мирой и недоуменно уставилась на него, когда он подошел к ней и протянул руку.
– Она уже едет. Ты спустишься?
– Да, конечно. Не собираюсь тебя обижать или сердить.
– Ты уже сделала то и другое, но это не главное. – Он заставил ее встать. – Запомни: я тебя никуда не отпущу! Если бы ты меня не любила, если бы я был тебе не нужен, тогда другое дело. Но ты любишь меня, нуждаешься во мне. Знаю, с этим тебе труднее всего смириться, но ты во мне нуждаешься.
Ничего не ответив, Ева последовала за ним вниз.
Мира не заставила себя долго ждать. Она явилась с таким видом, словно заранее готовилась к вызову и совсем не ложилась спать. Спокойно поздоровавшись с Рорком, она внимательно посмотрела на Еву и села.
– Я бы выпила бренди, если не возражаете. Лейтенант, полагаю, составит мне компанию. – Пока Рорк наполнял бокалы, Мира огляделась. – Совершенно очаровательный дом. Здесь царит атмосфера счастья. – Она улыбнулась, склонив голову набок. – Вы изменили прическу, Ева? Вам очень идет.
Рорк, шедший к ним с подносом, остановился как вкопанный.
– Черт возьми, а я и не заметил! Что ты сделала со своими волосами?
Ева передернула плечами.
– Практически ничего, просто…
– Мужчины! – Мира пригубила бренди. – А мы мучаемся… Когда мой муж в очередной раз не замечает во мне перемену, он всегда говорит в свое оправдание, что обожает меня саму, а не мою прическу. И я, разумеется, делаю вид, будто ответ меня устраивает… А теперь к делу. Рассказывайте, Ева.
Ева повторила Мире все, что рассказала Рорку, но гораздо более холодно, собранно и отстраненно: в ней снова проснулся полицейский.
– Что и говорить, тяжелая выдалась ночка! – Мира перевела взгляд на Рорка. – Досталось вам обоим. Но, как ни трудно в это поверить, теперь все поправится. Вы понимаете, Ева, что ваше сознание уже было готово воспринять правду?
– Кажется, да. Я заметила: воспоминания стали накатывать на меня все чаще после того, как… – Ева зажмурилась. – Несколько месяцев назад я приняла вызов. Семейная ссора. Я опоздала. Папаша наглотался «Зевса» и убил свою малышку-дочь еще до моего приезда. Я его прикончила – вы еще тогда проводили со мной тестирование…
– Помню. А вы ведь в свое время могли разделить судьбу той девочки. Но вы выжили.
– Зато мой отец не выжил.
– И какое чувство вы в связи с этим испытываете?
– Как ни страшно в этом признаться, я испытываю радость. И замешательство: как же много во мне ненависти!
– Ева, ведь он вас бил, насиловал. Он был вашим отцом, с ним вы должны были бы чувствовать себя в безопасности. А вместо этого… Как же еще вам к этому относиться?
– Но с тех пор прошла целая вечность.
– Нет, это было только вчера, – покачала головой Мира. – Несколько часов назад.
– Вы правы… – Ева впилась взглядом в свой бокал, ей удалось сдержать слезы.
– Разве вы не признаете самообороны?
– Разумеется, признаю! Но я не просто оборонялась, я его убила. Он уже лежал мертвый, а я убивала его снова и снова. Это было… Слепая ненависть, неконтролируемая злоба. Я превратилась в зверя.
– Это он обращался с вами по-скотски. В зверя вас превратил он. Да-да! – Мира не дала Еве перебить ее. – Он не просто украл у вас детство, невинность – он лишил вас человеческого облика. Для личности, способной на поступки, которые совершал в отношении вас отец, существуют специальные определения. Но, говоря попросту, он был чудовищем.
Ева посмотрела на Рорка, отвела взгляд.
– Он отнял у вас свободу, право выбора, пометил вас скотским клеймом, осквернил. – Мира говорила спокойно и до странности холодно. – Для него вы не были человеком; если бы ситуация не изменилась, вы бы так и остались животным, а то бы и вовсе не выжили. Но, сбежав, вы создали себя заново. Кто вы теперь, Ева?
– Полицейский.
Мира улыбнулась: другого ответа она не ожидала.
– А еще?
– Человек, – пожала плечами Ева.
– Ответственная личность?
– Да.
– Способная на дружбу, преданность, сострадание, юмор. На любовь.
Ева снова покосилась на Рорка.
– Да, но…
– А ребенком вы были на все это способны?
– Нет. Та девочка… то есть я, боялась любых чувств. Согласна, я изменилась. – Ева прижала пальцы к виску. Как ни странно, головная боль стала слабеть. – Я превратила себя в более-менее достойное человеческое существо, но это не отменяет факта убийства. А за убийством неумолимо идет расследование.
Мира приподняла бровь.
– Разумеется, вы можете провести расследование, если для вас важно узнать, кем был ваш отец. Вам это важно?
– Нет, мне на это наплевать. Но процедура требует…
– Простите, что перебиваю. – Мира подняла руку. – Вам хочется, чтобы было проведено расследование гибели этого человека от руки восьмилетнего ребенка?
– Таковы правила, – упрямо заявила Ева. – Согласно правилам я подлежу автоматическому отстранению от служебных обязанностей, пока следственная бригада не придет к устраивающему ее выводу. Кроме того… Думаю, мне стоит повременить с осуществлением личных планов, пока ситуация не будет разрешена.
Мира бросила на Рорка предостерегающий взгляд, и он постарался взять себя в руки, хотя это было очень нелегко.
– Какое разрешение ситуации вы подразумеваете? – спросила Мира. – Мне не пристало учить вас профессии, лейтенант, но ведь речь идет о происшествии, имевшем место более двадцати лет назад.
– Нет, вчера! – Еве доставляло противоестественное удовольствие бить Миру ее же оружием. – Вы же сами сказали, что это произошло час назад.
– Если верить эмоциям, то да, – невозмутимо согласилась Мира. – Но на деле, то есть по закону, – больше двух десятков лет назад. Нет ни тела, ни вещественных доказательств, которые можно бы было подвергнуть изучению. Разумеется, остались данные о том, в каком вы были состоянии, когда вас нашли: о следах жестокого обращения и надругательств, о недоедании, запущенности, травмированной психике. Теперь к этому добавляются ваши воспоминания. Надеюсь, вы не собираетесь на допросе изменять свои показания?
– Конечно, нет. Но правила есть правила.
– Вы – очень хороший полицейский, Ева, – вкрадчиво произнесла Мира. – Представьте, что это дело попадает вам в производство в своем теперешнем виде. Какое решение вы приняли бы как объективный профессионал? Только не торопитесь, отвечайте честно. Что бы вы сделали?
– Я бы… – Ева понуро поставила бокал и прижала кончики пальцев к глазам. – Я бы закрыла дело.
– Вот и закройте.
– Не имею права.
– Ну, что ж… Когда вы доведете все это до сведения вашего непосредственного начальника, я непременно с ним поговорю – наедине, со всеми фактами и личными рекомендациями. По-моему, вы не хуже меня знаете, каким будет его решение. Нет никакого смысла подвергать наказанию вас и то невинное, поруганное дитя. Такие люди, как вы, Ева, нам нужны – чтобы служить закону и защищать слабых. Ну а теперь о ваших личных планах. Рядом с вами есть человек, добивающийся вашего доверия.
– Я и так ему доверяю! – Она оглянулась на Рорка. – Но поймите: я боюсь начать использовать его в своих целях. Неважно, что люди думают о его деньгах и могуществе. Я не хочу дать ему повод заподозрить, будто я хочу его использовать.
– Разве у него есть такие подозрения?
Ева машинально прикрыла ладонью бриллиант у себя на груди.
– Он слишком влюблен в меня, чтобы об этом думать.
– Вот и чудесно! Скоро вам станет понятна разница между зависимостью от любимого человека, которому вы доверяете, и эксплуатацией этих отношений. – Мира встала. – Я бы вам посоветовала принять успокоительное и взять отгул, но вы ведь все равно не последуете совету.
– Не последую. Простите, что вытащила вас среди ночи из дому.
– Для полицейских и врачей это привычное дело. Мы еще поговорим?
Первым побуждением Евы было отказаться – ведь она всю жизнь только и делала, что от чего-то отказывалась и что-то отрицала. Но теперь все изменилось.
– Хорошо.
Мира погладила Еву по щеке и внезапно, не удержавшись, поцеловала.
– Все будет в порядке, Ева. – Она протянула руку Рорку. – Я рада, что вы меня вызвали. К этому лейтенанту у меня личный интерес.
– У меня тоже. Спасибо вам.