Но карьера брачного афериста для джигита была лишь хобби — больше он любил фальшивую денежку гнать стахановскими темпами. Ну а когда революция началась, то полная лафа наступила. Сколотил грузинскую дружину, и во время боев в городе принялся потрошить обывателей, устанавливая Советскую власть. Потрошить в прямом смысле — юнкера часто отлавливали борцов за революцию с золотыми серьгами и перстнями, которые, из доблести, те срезали вместе с ушами и пальцами. И искренне недоумевали, за что же их эти злые мальчишки в погонах норовили штыком пырнуть. Ведь они за революцию дрались! За лучшую жизнь!
«Пламенных борцов» за отъем чужого добра, коммунисты не забыли, улицы их именем называли, пионеры рядами маршировали. Ну а биографии историкам изрядно подправлять пришлось — вернее, большую часть они попросту вырезали, ну а меньшую переписали, дополнив и обновив, согласно требованиям текущего момента и указаниям партии. Недаром Ильич говорил, что историю должны писать победители! Вот только после такой правки можно назвать то, что получилось, историей?
Константин поежился на холодном ветру — автомобиль дребезжал так, словно был готов на ходу рассыпаться, как легендарная «Антилопа-Гну». И задумался над той кровавой вакханалией, что творилась сейчас на территории огромной страны. Да, белые убивали, иногда и невинных, но чаще пороли, чем вешали. Это была не целенаправленная политика, а именно эксцессы. Никому и в голову не приходило уничтожать слоями. Даже тасеевские партизаны, и те не уничтожались. Колчак подписал закон об их выселении, и только. Случались казни, порой часто, но в тюрьмах было много коммунистов и эсеров, и их предавали суду, причем смертных приговоров выносилось до прискорбности мало.
А вот ходатаев было пруд-пруди — «несчастных» жертв белого «террора» выпускали на поруки, и те охотно брали в руки оружие. Причем некоторые ухитрялись сделать это несколько раз. Но нет — красных и белых поставили на одну доску, мол, убивали они все. Да, убивали, но масштаб каков у красных. Террор введен в статус государственной политики, уничтожение целыми слоями и сословиями. Поголовное истребление недовольных!
За эти дни Константин прочитал массу трофейных директив, благо из Омска вывезли, одна по казачеству чего стоит. Волосы дыбом встают — ни один генерал даже сотую долю такого не помыслит. А белых рядышком в его время ставили — террор, мол, обе стороны вели. Как в скверном анекдоте, когда адвокат насильника негодующе указывает перстом на жертву. Мол, я, конечно, все понимаю. Но мой подзащитный сам стал несчастной жертвой своего сексуального возбуждения и попытался его удовлетворить в несколько непривычной форме. Но то была всего лишь легкая эротическая фантазия! И эта женщина должна была помочь ему в этом, и, может быть, она сама получила бы от этого удовольствие! Но вы посмотрите, как эта стерва и мерзавка ему лицо исцарапала…
Встреча с Вологодским не состоялась — премьер принял снотворное и спал, а врач попросил не будить Петра Васильевича, если в этом нет крайней необходимости. Таковой не имелось, и Арчегов поехал в станицу вместе с Оглоблиным — отказывать атаману в его давней просьбе, Константин считал невозможным. Тем более завтра Рождество Христово — большой светлый праздник, разговение после поста. Жаль, что жена в Михалево…
На казачьих улицах был полный порядок — Спасская станица хорошо охранялась конными патрулями, и Ермаков впервые увидел, как в старом кинофильме, настоящий казачий быт и устройство. Богато жили станичники, справно. Теперь и он будет жить вместе с ними, домом здесь обзаведется.
Усадьба атамана встретила их освещенными окнами, там их приезда ожидали. Арчегов вопросительно посмотрел на Прокофия Петровича, но тот только загадочно улыбнулся. Сердце в груди учащенно забилось, Константин прибавил шагу и птицей взлетел на крыльцо. Открыл рывком дверь, миновал холодную комнату и зашел в горницу.
Теплый воздух пахнул в лицо, снежинки с ресниц растаяли, и влага попала в глаза. Целую секунду он потратил, чтобы проморгаться, а потом увидел ее — нарядную, долгожданную, любимую…
Глава шестая
Один ответ, другого нет…
(19 января 1920 года)
ИркутскЕле слышное кукареканье соседского петуха, ошалевшего сидеть в тесном курятнике, донеслось до сонного разума, подобно грохоту колокольного била. Привык за эти дни Арчегов просыпаться по этому пернатому будильнику. Хотя поначалу даже решился попросить бородатого казака прирезать хвостатого, больно выматывался и хотелось выспаться.
И тут он ощутил, как лба чуть коснулись теплые губы жены, услышал ласковый шепот: «Поспи еще немного, мой генерал, поспи, любый».
И правда, как военное министерство принял, так даже не мылся ни разу в бане, хорошо, что жена дома, а то бы и не поел толком. На службе только чай с бутербродами в лучшем случае. Работы непочатый край, хоть вешайся — Сычев приличный воз тянул, теперь за двоих приходится. Хорошо, что Дитерихс приехал — теперь хоть обустройство округа на него взвалил…
Мысли окончательно разбудили Ермакова — новый день начался. По привычке он хотел вскочить с широкой и мягкой кровати, но тут в голову пришла идея: «А может, устроить себе расслабуху на пару часов?»
— Солнышко, дай испить, во рту пересохло. — Он приоткрыл глаза. За окошком рассветало, но было еще темно, а свечи Нина не зажгла. К чему бы это?
Но не успел подумать, как ласковая рука жены приподняла его за спину, а к губам ткнулся стакан.
— Ну что ты, как ребенка, право слово, — проворчал Костя, но заботливость жены ему пришлась по сердцу. Теплый компот выпил большими глотками и повеселел.
— Покури, милый. — В пальцы была втиснута уже закуренная папироса, и тут Ермаков разом проснулся. Такого еще не было — Нина настояла, чтобы он не курил в спальне, а тут сама подала, да еще раскурила. Вопрос снова возник в голове — к чему бы это? Но мысль тут же свернула на насущные проблемы — ожидает их через пару часов комфортабельный вагон военного министра, в котором он, со всей семьей, да, да, Ниной и Ваняткой, отправятся в Красноярск. Правда, он сам заскочит в окружной штаб, а жену с сыном доставят прямо на вокзал.
За сутки дочапают до Нижнеудинска, а там с утра один хороший рывок через опасную зону, где свирепствуют партизаны, до Канска. Там ночь придется стоять, под надежной охраной бронепоездов и иркутских казаков. С рассветом эшелоны двинутся к Енисею, а вечером он уже плотно поговорит с этими «попаданцами», крепко поговорит…
Жена прилегла рядом, прижалась горячим крепким телом, и мысли сразу улетучились — ее ласковые пальцы гладили его по груди и животу. Косте было приятно от Нининых прикосновений, более того, она вскоре стала его пощипывать, довольно шаловливо.
— Милый, а ты не забыл со службой, что у нас медовый месяц еще? — Волнующий, с придыханьем шепот обдал ухо. Тут Костю бросило в краску стыда, и было от чего. Дома жена-красавица, а он как приплетется со службы, поест, и сразу на боковую — три часа сна выгадывает. Уставал зверски все эти дни, как приехал из Черемхово.
— Мы с Рождества не миловались, а сейчас Крещение. — Посягательства жены приняли настолько откровенный характер, что Ермаков стал разгораться. За ночь он отдохнул, а мысли о делах улетучились из головы.
— Костик, мне нужны пять рублей, золотом…
Неожиданная просьба озадачила мужа, и он приподнялся на локте. И спросил, непонимающе глядя на жену:
— Деньги же у тебя все, ими и распоряжайся.
— Ты не понял, любый. Вспомни, как ты говорил Петру Васильевичу. — Нина чуть приподнялась и заговорила, довольно точно пародируя его голос: неужели он такой скрипучий и жесткий?
— Для увеличения призывных контингентов к сороковому году требуется поощрить рождаемость для исправления демографического ущерба, нанесенного войнами. А потому выплата полуимпериалами за каждого новорожденного должна стать государственной политикой.
Нина посмотрела на вытянувшееся лицо мужа и счастливо засмеялась. Потом добавила и просящим, завлекательным шепотом:
— Ванятке нужен братик или сестренка, а лучше близнятки. А милый?! Где я их возьму, если ты дома наездами, а в постели спать норовишь?! А это от меня задаток!
Жена откинула с себя одеяло, и Костя задохнулся от вожделения, глядя на тугое, молочной белизны, тело. Как в Михалево, в их первую ночь. Но тогда он еще не знал, что это самый родной и близкий ему человек. А сейчас…
«А ну на фиг эту службу! Должен я себе хоть не медовый месяц, а медовый день сделать?! Рядом с любимой… Святое дело — супружеский долг. Тем более государственную программу выполняя!»
Красноярск— Когда же мы последний раз виделись с вами, граф? — Михаил Александрович на секунду задумался, и улыбнулся. — А ведь ровно три года тому назад, в Крещение!
«А ну на фиг эту службу! Должен я себе хоть не медовый месяц, а медовый день сделать?! Рядом с любимой… Святое дело — супружеский долг. Тем более государственную программу выполняя!»
Красноярск— Когда же мы последний раз виделись с вами, граф? — Михаил Александрович на секунду задумался, и улыбнулся. — А ведь ровно три года тому назад, в Крещение!
— Так точно, государь! У вас превосходная память!
Граф Келлер вздохнул. Он вспомнил те дни, ведь до отречения покойного императора Николая оставалось только шесть недель, после которого и грянула Смута.
— Тогда, надеюсь, вы меня пригласите в свой вагон, хочется посмотреть на знаменитый трофей военного министра. — Император посмотрел на салон и чуть скрипнул зубами. Союзники заграбастали все самое лучшее, стали, по сути, оккупантами, вершителями судеб, а хозяева на собственной земле превратились в просителей. И так бы стояли с протянутой рукой, а он сам и сейчас ехал на морозе в санях, если бы не решительность Арчегова, который непонятно кто и такой.
— Да, кстати, Федор Артурович, а когда прибывает сам?
Михаил Александрович надавил на окончание, и оглядел еще раз авангард прибывших из Иркутска частей. Увиденное впечатляло — три угловатых, с массивными башнями, бронепоезда дымили трубами. Их корпуса были разрисованы серо-бело-черными изломанными линиями, на тендерах старославянской вязью, в бело-зеленых цветах протянулись названия — «Блестящий», «Бойкий» и «Бодрый».
Возле двух эшелонов столпотворение, громкий смех и разговоры — шло братание солдат двух армий. Отступившей от Урала русской, и пришедшей от Байкала Сибирской. Вот только внешний вид был чересчур разительный, режущий глаз. Первые в потрепанных полушубках и шинелях, а сибиряки в новеньких меховых куртках, многие в белых маскировочных накидках, нарядные и блестящие, словно только что отчеканенные пятаки.
— Сегодня до полудня выедет из Иркутска, ваше величество, — тихо ответил Келлер, и уже громче добавил: — Послезавтра будет здесь, один путь полностью свободен. Прошу вас пройти, государь.
В вагоне было тепло и уютно, просторный салон поразил императора забытым комфортом. Скользнув глазами по обстановке, удобным креслам, накрытому зеленым сукном столу, мягким коврам, Михаил Александрович остановил взгляд на знакомом флажке. И усмехнулся в усы — чешский стяг навечно остался от прежних «хозяев», отнюдь не по доброй воле расставшихся с награбленным в России имуществом.
— Ваши солдаты просто великолепно выглядят, Федор Артурович. Я давно такого не видывал. Впрочем, иного от вас я не ожидал, граф!
— Они так же и обучены, государь. Только моей заслуги в этом нет! — ответил старый генерал и криво усмехнулся. Михаил Александрович удивленно поднял брови, хотя прямота Келлера вошла в русской армии в поговорку.
— Их выпестовал генерал Арчегов. Это его гвардия, если можно употребить это слово. С ними Константин Иванович вышиб чехов из Иркутска, за ним они пойдут куда угодно. Я их только сюда привел, и то дорогу для продвижения заранее очистили. Как раз для старика и дело…
— Не прибедняйтесь, Федор Артурович! Все равно не поверю, — ответил Михаил Александрович со смешком, посмотрел на бронепоезда и тут же заговорил построжавшим голосом:
— Под Мариинском закончились бои, красные вышиблены из города, но и наши корпуса полностью выдохлись. И так дивизии красных, 30-ю и 35-ю почти полностью уничтожили, их начдивы убиты. Еще одну, 27-ю, основательно потрепали, принудили к бегству. Так что ваши войска для нас просто спасение! Сколько вы привели, граф?
— Броневая бригада подполковника Белых здесь полностью. Это шесть башенных бронепоездов, их передали чехи, две блиндированные батареи, десантно-штурмовой и ремонтный батальоны, технические команды. Бригаде также придан 1-й Маньчжурский батальон майора Огаты. Это японцы, государь, даже в своей форме, только бело-зеленые нашивки на рукавах, вот и все отличие. Они с нашими и атаковали чехов в конце декабря.
— Даже так, — задумчиво протянул Михаил Александрович. Он уже знал, что восточный сосед поддержал Сибирское правительство, начал поставки вооружения и снаряжения. Но чтобы вот так направить свою военную силу, открыто?!
Но ведь Забайкалье и Дальний Восток буквально наводнены японскими войсками, чего же им стесняться. Один вопрос только — удастся ли потом вывести отсюда таких союзников, или они воспользуются силой, чтобы надавить на хозяев? Положение еще то!
— Японцы начинают постепенный вывод своих войск, — заговорил Келлер, будто прочитав затаенные мысли.
— Этот батальон укомплектован резервистами, что согласились служить нам за вознаграждение. Как и китайцы из 2-го Маньчжурского батальона. По крайней мере, мы так можем отвечать по поводу присутствия иностранных войск на нашей территории.
— Понятно.
Михаила Александровича все же одолевали сомнения, он понимал, почему колебался в свое время Колчак. Не вышло бы, согласно народной мудрости, которая во всей красе проявилась прошлым летом — «дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева».
— С военным министром прибудет 1-я Сибирская стрелковая бригада в составе трех стрелковых и Маньчжурского батальона, артиллерийского дивизиона и саперной роты. В Канске к бригаде присоединится Иркутский казачий полк. В ней почти три тысячи штыков и пятьсот сабель. Плюс авиаотряд в десяток аэропланов, различные команды. Еще в Иркутске формируется 2-я бригада, примерно такого же состава. Вот и все наши силы, ваше величество, что входят в 1-й Сибирский корпус.
— Не густо, — резюмировал император, — я думал, что у вас намного больше штыков.
— Больше, государь. В Забайкалье 3-я стрелковая и три казачьих бригады. В Приамурье дислоцированы еще две бригады, 4-я и 5-я стрелковые. Несколько батальонов стрелков и егерей задействованы пока отдельными. Они заняты войной с партизанами. Как только будет сформирована государственная стража МВД, что возьмет на себя охрану, войска будут усилены за их счет. Это еще одна бригада.
— И то хлеб, — Михаил Александрович улыбнулся. — Наши силы удвоились, вот только распылены они по большой территории. Ну, то поправимо… Что еще хорошего можете сказать, Федор Артурович?
— В эшелонах обмундирования и снаряжения на десять тысяч солдат, с Арчеговым придет еще столько же, патроны, снаряды, продовольствие и фураж. Эшелон с углем из Черемхово.
— Хм. Богато вы живете!
— Так чехи нашими интендантами давно стали, ваше величество, исправными. Да и вы тут не сильно бедствуете, как я посмотрю, хотя польская дивизия победнее гуситов будет.
Собеседники понимающе переглянулись и весело засмеялись, несмотря на морозный воздух, щипавший иглами. Но через минуту Михаил Александрович снова стал серьезным и негромко спросил:
— Здесь много пересудов, генералы ропщут. Ответьте честно, граф, кто такой Арчегов? Сами понимаете, я произвел его в свои генерал-адъютанты не за красивые глаза. Но некоторое сомнение, скажем так, остается, ведь он молод. Справится ли он с такой ношей?
— Если бы сейчас воевали с германцами, я бы отдал ему свой корпус, а сам бы вернулся на дивизию. — В голосе Келлера еле слышно звякнул металл. — Он знает, как нам воевать сейчас и в будущем. И, главное, сможет подготовить армию. Это мое мнение, государь, от него я не откажусь.
— Я знаю, граф, вы человек, верный слову. Ну что ж, я рад, весьма обрадован, что вы развеяли опасения и укрепили в принятом решении. Спасибо, милый Федор Артурович. Теперь есть ответ Вологодскому. Я знаю, что мой человек нашел вас, потому вы здесь. Надеюсь, с ним ничего не случилось?
— Нет, государь. Он мне передал ваше письмо, и я немедленно уехал, попросив, этот грех на мне, у кайзера проезда в Швейцарию. А оттуда, через Америку во Владивосток Там и получил ваше второе письмо и деньги.
— Ну что ж, я рад, что все благополучно окончилось. Да, хочу вас спросить — у вас на стене карта, но почему там иголки торчат с разноцветными головками и нитками. Они что-то обозначают?
— Осталось в наследство от Константина Ивановича. Контроль над территорией и полосой железной дороги. Синие нитки обозначают ведение нами активных действий там против партизан. Белые — уже спокойные зоны, очищенные от повстанцев. Ну а красный цвет сам за себя говорит.
Император вгляделся в карту, и мороз жесткой щеткой прошелся по коже. Вдоль Ангары сплошная красная зона, на Лене тоже. На север и юг от Красноярска такая же печальная картина. Зато почти вся линия железной дороги в бело-синих цветах, а юг Иркутской губернии так вообще одним белым обведен. В Забайкалье красного цвета много, но в восточной части. А по Селенге больше белого и синего, лишь торчат мухоморами кое-где красные булавки, да по Баргузину протянута кровавая нить.